— Эскалатор, — объяснил француз. — В Париже открылось метро. Чтобы ехать вниз или подниматься наверх из-под земли, люди пользуются эскалаторами. Пока, сами понимаете, установлены лишь на некоторых станциях. Русская ресторанная делегация, спотыкаясь и толкая друг друга, сошла с эскалатора возле галереи русских народных инструментов, рядом с которой под балалайку лихо отплясывал медведь. — «Эх, дубинушка, ухнем, — рявкнул чей-то бас. — Эх, зеленая, сама пойдет!!!» Медведь продолжал отплясывать, переваливаясь с лапы на лапу. Толпа зевак хлопала в ладоши, кто-то покупал балалайки, ложки и гармошки, продававшиеся тут же. — «Англичанин-мудрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину, — взревел хор. — А наш русский мужик, коль работать невмочь, так затянет родную дубину»… — Пойдемте, пойдемте, нам дальше, — замахал руками Бобрыкин, призывая продолжить путь. — Нам в лифт. — Куда? — не понял Герман Игнатьевич. — Лифт. Гидравлический. Сейчас увидите. Бобрыкин подвел их к железной двери, инкрустированной золотыми лилиями, дернул за ручку. Внутри пространства было мало. — Поедем по очереди, — скомандовал устроитель. Работники ресторана начали толпиться, пытаясь зайти в страшное устройство вместе с Германом Игнатьевичем — так, им казалось, будет безопаснее. В итоге кое-как все доехали до следующего этажа. — Вот и наша галерея! — объявил Бобрыкин. — Устраивайтесь. Приказав принести чаю, устроитель открыл блокнот. — Итак, нам предстоят три испытания, — начал он. — Первый тур — соревнование по основному блюду. Второй тур — марафон официантов. Третий тур — десерты! Соперников много. Главные: американский ресторан «Макдональдс» — темная лошадка гонки, новейшее изобретение Штатов. Никто ничего о них не знает, но все их боятся. Далее: британский ресторан «У Гамлета», немецкий ресторан «Старина Генрих», японский ресторан «Сакикура». Эти трое — настоящие монстры ресторанного дела! Основные персоны в жюри: организатор гонки мосье Мишлен и ресторанный критик Гастон Нё де Канар! В этот момент, когда Генрих Игнатьевич только начал переваривать сказанное, в галерею неожиданно ворвалось нечто, окутанное облаком тончайшего голубого органди. Нечто остановилось перед честной компанией и оказалось весьма привлекательной молодой женщиной. Ткань опала, открыв взору тончайшую талию, высокую грудь и симпатичную мордашку. На голове красовалась крохотная шляпка с вуалеткой, руки были затянуты в светло-голубые, доходившие до локтя перчатки. В одной руке девушка держала белый, кружевной парасоль; в другой руке, совсем не соответствуя ее воздушному внешнему виду, красовались здоровые, коричневые автомобильные очки и такой же коричневый кожаный саквояж. — Здравствуйте! — громко поприветствовала она присутствовавших. — Мне нужен Герман Игнатьевич Радецкий, шеф-повар ресторана «Вилла Савуар». — Это я, — Герман с поклоном встал и предложил гостье присесть. Девушка садиться не стала. Она подошла к Герману поближе, поставила на стул саквояж и вынула из него листок бумаги. — Вот, прочтите! — сунула она листок Герману. — Меня зовут Ольга Михайловна Давыдова-Конради, корреспондентка журнала «Освобожденная Галатея». Я прибыла сюда освещать ресторанную гонку. — Как же вы добрались до Парижа, милейшая Ольга Михайловна? — ласково спросил Бобрыкин, лихорадочно думавший, куда деть прыткую девицу, чтобы не мешалась под ногами. — На автомобиле господина Каперс-Чуховского. Он сказал, что знаком с господином Радецким и готов поспособствовать отражению гонки с участием его ресторана в прессе. — От самой Москвы на автомобиле добирались? — ошарашено поинтересовался Герман Игнатьевич. — В полном одиночестве? Ольга Михайловна хмыкнула. — Господин Каперс-Чуховской был так любезен, что дал мне в сопровождение своего механика. К великому сожалению прогрессивной части женского населения Российской Империи, да и всего мирового женского сообщества, пока дама не может нормально путешествовать одна. Даже по территориям не самых отсталых в техническом плане стран! — она топнула ножкой, обутой в шнурованный высокий ботинок. — Но к делу, господа, — «корреспондентка» вынула из саквояжа блокнот и карандаш. — Когда у нас начинается ресторанная гонка? — Гонка у нас, — сделав ударение на последнем слове, ответил Бобрыкин, — через три дня. Времени в обрез, — обратился он уже к Герману Игнатьевичу. — Пойдемте в штаб-квартиру жюри. Они сегодня раздают задание для первого дня. Глава 2 — Итак, господа, зачитываю вам условия первого тура, — Бобрыкин откашлялся, открыл запечатанный конверт с надписью «L’Exposition universelle de Paris. La Grande Course restaurant du monde. Le premier tour» и начал читать: — «Ресторан-участник гонки должен приготовить три основных блюда — plats de résistance. Время подачи для ресторана «Вилла Савуар» — 17.00. К этому времени блюда должны быть сервированы на трех отдельных столах, на пять персон каждый, согласно количеству членов жюри. Жюри ставит оценки по десятибалльной системе по трем категориям: сервировка, обслуживание, вкусовые качества блюда. Из двадцати участников ресторанной гонки после первого тура выбывает половина — те, кто набрал наименьшее количество баллов», — Бобрыкин перевел дух. — Господа, напоминаю, у нас на подготовку три дня! — Начнем с составления меню, — в центр кухни вышел Герман Игнатьевич. — Предлагаю разойтись на полчаса. А затем каждый должен представить свой список из трех plats de résistance, — шеф-повар огляделся. — Участвуют все! Пожалуйста, свои варианты повара, официанты. Ваня, пожалуйста, и ты, — обратился он к работнику, который мыл кухню, чистил столы, носил лед, точил ножи. Вперед выступил мужчина, которого доселе никто не заметил. — Попрошу допустить к участию, Герман Игнатьевич. Прибыл из Санкт-Петербургского инженерного корпуса. Специализация — ресторанное дело, — отрапортовал он. — Эрнест Аркадьевич Цвет, имею ряд изобретений, внедренных на кухнях лучших рестораций Санкт-Петербурга. Ольга Михайловна оторвалась от своего блокнота. — Я тоже вам сдам свой список. — Вы умеете готовить? — не удержался Бобрыкин. — Разве корреспонденткам не претит проводить время за вышиванием и готовкой? — Современные женщины не отвергают кулинарное искусство, — парировала девушка. — Они лишь выступают за равные права мужчины и женщины на кухне… — Давайте к делу, — прервал спор Герман Игнатьевич. — Рады вашему участию, Ольга Михайловна и Эрнест Аркадьевич, — он вынул часы из кармашка жилетки. — На моих сейчас четверть шестого. Прошу без четверти шесть вернуться сюда со списком блюд. Как ни хотелось прогуляться по Парижу, все честно разбрелись по галерее выполнять задание шефа. Ровно через полчаса перед Германом Игнатьевичем положили несколько листков бумаги. — Давайте посмотрим, что у нас получилось. — Он хмыкал, перебирал листочки, что-то отмечал карандашом. — Ваня Жуков, ты какой молодец! Осетр пойдет! — А я как подумал-то, — объяснил свой выбор юный работник кухни, — зазря что ли я лед ему с каждой станции таскал. Надо использовать! Опять же, как вспомню вашего, Герман Игнатьевич, осетра по-царски… Эх, прям слюнки текут! И смотрится он у вас на столе шибко солидно! Господам французам нос утереть! Все удивились длинной речи обычно молчаливого Ванятки, но его патриотический порыв поняли. Выбор и правда был хорош: мало того, что осетр действительно смотрелся на столе отлично, обладал великолепным вкусом, так еще и не водилось никаких осетров в речке Сене — значит, блюдо не просто изысканное, но для французов вполне деликатесное. Подойдя к огромному стеклянному коробу, в котором возлежала на льду почти двухметровая рыбина, Герман удостоверился, что осетр вполне свеж и три дня продержится. Сей холодильник был новшеством, которым ресторан снабдили в Москве, дабы не рыскать по Парижу в поисках необходимого. В стеклянный короб следовало регулярно класть лед, который давал не просто холод — вкупе со специальным ионизатором, тот выдавал холодный пар, сохранявший продукт в свежести особенно долгий срок. Осетра изначально хотели подавать государю в поезде, но из-за большого размера решили оставить до нормальной ресторанной кухни. А государь в плане рыбы прекрасно обошелся навагою, стерлядкой и судаком. — Осетра вашего можно вполне засунуть в электропечь, прибывшую с моим грузом, — откашлявшись, предложил Эрнест Аркадьевич. — Воспользуемся, — кивнул Герман Игнатьевич и продолжил просмотр своих пометок. — Хороша идея с поросенком, фаршированным гречкой и грибами. Гречки не знают за пределами нашего Российского государства, а уж с поросенком пойдет совсем хорошо. Простите, Ольга Михайловна, но ваш списочек не годится вовсе. Сэндвичи с огурцом и сыром пармезан хороши для подачи в Великой Британии, да и то, боюсь, не в качестве plats de résistance. Опять же, помидор с моцареллой и листиками базилика… Посему двинемся дальше. Неплохой вариант — гусь, фаршированный яблоками и черносливом с моченой брусникой. Все в наличии есть. Отлично! — Для экономии времени предлагаю еще с вечера поставить поросенка готовиться в медленноварку, — опять встрял Эрнест Аркадьевич. Кое-кто вспомнил, как недавно весь Петербург смеялся над этим, с позволения сказать, изобретением. В каждой русской избе такая «медленноварка» стоит. И называется она — русская печь. Ставит в нее хозяйка с утра или вечера горшок, и томится в нем еда, сколько нужно, и не остывает. — Хм, а ведь у нас тут с вами русской печки нет, — заметил Герман Игнатьевич. — Положим поросенка в вашу медленноварку, Эрнест Аркадьевич. Времени мало, да и людей тоже. Не будем забывать, друзья мои, что часть наших работников помогают французским поварам готовить для государя-императора, несколько человек готовят для посетителей выставки. Основные силы бросим на осетра. Поросенка засунем с вечера в медленноварку… Не посохнет он там, Эрнест Аркадьевич, как мыслите? — Не должен. У меня там специальное управление. Все отрегулирую в лучшем виде! — Так, гуся в новую печь, которая нагревает магнитными волнами. Господин Попов переделал ее из своей радиостанции, хотя, по слухам, и сам не понимал, как она работает. Ваня, пока проверь все продукты, будь добр. Количество согласно рецептуре я тебе напишу. Накануне первого тура ресторанной гонки, казалось, все шло как по маслу. Продукты Герман Игнатьевич проинспектировал, удостоверившись в их наличии и свежести. Однако, когда шеф-повар сел в четыре часа по полудню попить чаю, на кухню ворвался Ваня с криками: — Порось пропал! Порось пропал! — Как пропал? — Герман Игнатьевич аккуратно поставил чашку на блюдце и нахмурился. — Только ж пару часов назад в клетке сидел. — Я и говорю — пропал порось наш! А мы одного порося привезли, — Ваня чуть не плакал, вытирая рукавом потный лоб. — Я везде искал, всех пораспрашивал. Французы, правда, по-нашему не изъясняются, но я им похрюкал — они поняли, Герман Игнатьевич. Не видали! Пропал порось! — Так, Ваня, успокойся. Зови сюда, кто тут у нас сегодня есть. Выяснилось, что к клетке с поросенком никто не подходил и близко. После инспекции продуктов она стояла в закутке, где лишенный солнечного света коротал время осетр в своем холодильнике. Осетр был на месте, поросенок сгинул. — Ладно, на нет и суда нет, — постановил Герман Игнатьевич. — Дольше искать будем. Снарядить надо кого-нибудь на местный рынок. Французского поросенка купим. Думаю, они с нашими мало отличны. Только хрюкают картаво. — Герман Игнатьевич, уж небось все закрыто, — пролепетал Ваня. — Господин Бобрыкин, разузнайте, будьте любезны, где сейчас можем раздобыть поросенка. Если надо, съездим за город. Только адресочки раздобудьте местных помещиков. Ольга Михайловна, доселе стоявшая поодаль и делавшая пометки в своем блокноте, выступила вперед. — Поедемте в моей машине. То есть, в машине господина Каперс-Чуховского. Так будет однозначно быстрее. Извозчика сейчас в Париже не отыщешь, минибусы битком набиты. Машиной точно быстрее управимся. Долго ездить по Парижу не пришлось. Знакомец Бобрыкина из русского посольства дал адрес женщины с окраины, у которой сам частенько брал свинину. Визжащего на всю ивановскую поросенка засунули в машину и повезли в русский павильон. Долго потом парижане и гости Всемирной выставки вспоминали, как по улицам ехал тарахтящий автомобиль, выпуская клубы пара, а из заднего окна торчало поросячье, визжащее рыльце. Нижнюю часть тушки изо всех сил удерживал Ваня Жуков, одетый в красную рубаху и картуз. Из уважения к местному населению крепких бранных слов он не употреблял, но после, помогая мяснику разделывать поросенка, впервые жалости к животному не испытывал, а где-то даже чувствовал удовлетворение. На следующий день, наказав постоянно следить за наличием поросенка в медленноварке, Герман Игнатьевич лично приступил к приготовлению осетра. Тот, конечно, сначала «брыкался», пытаясь вырваться на свободу, но был угомонен, выпотрошен, посолен, поперчен, обмазан выжатым чесноком, сбрызнут лимоном. В то же время готовились слоеные корзиночки, которые предполагалось заполнить красной икрой и выложить на поднос с рыбой. Эрнест Аркадьевич подключал огромную электропечь. В итоге, когда она заработала, внутри замелькали синие разряды тока, напоминавшие молнии на грозовом небе… Осетра засунули внутрь. Неожиданно он изогнулся, подпрыгнул, будто его поймали на удочку, а он пытался вырваться. Его бросило на дверцу электропечи, и та, не выдержав удара здоровенной рыбины, распахнулась. — Держи его! — крикнул Герман Игнатьевич, видя, как выпотрошенный осетр выскакивает на пол кухни. — Подобный случай был описан писательницей Мэри Шелли, — прокомментировала Ольга Михайловна. Пока народ дружно возился с рыбиной: кто пытался оглушить ее молотком для отбивания мяса, кто поднимал с пола хвост и снова ронял его, кто подпихивал тушку обратно к электропечи, Ольга Михайловна установила треногу с фотоаппаратом и начала фотографировать, ослепляя борющихся с осетром вспышкой. — Будьте любезны прекратить съемку! — крикнул Герман Игнатьевич. — Не видим же ничего! Все равно такое публиковать нельзя! — Простите, что было описано писательницей? — тихо спросил оставшуюся без дела корреспондентку Бобрыкин. — Оживление мертвого путем гальванизации. Эрнест Аркадьевич у нас прямо-таки доктор Франкенштейн! — с восхищением произнесла Ольга Михайловна. Бобрыкин ничего не понял, но не стал показывать свою неосведомленность перед женским полом.