В тот момент, когда Герман подумал о явно прослеживающейся семейственности среди работников магазина, рядом материализовалась дама. Она подергала ручку двери, увидела, что магазин опечатан и, заметив рядом Германа, прокомментировала: — Я знала, что этим закончится! — Почему? — Герман понадеялся на информацию по убийству, но прогадал. — Власть бесчинствует! — припечатала дама. — Честным людям не дают вести бизнес! Взятки требуют, налоги неподъемные, людей прижимают к стенке! Сажают в тюрьмы! — Постойте, вы думаете, магазин закрыла налоговая? — дошло до Германа. — Ха! — рявкнула дама, пронзая его взглядом сильно подведенных глаз. — Не налоговая, так власти! Не дают работать людям! Я тут масло покупаю постоянно. Так и думала — закроют к черту! Санкции к тому же. Товар-то санкционный! Есть людям нечего стало, так они последнее закрывают! Герман слегка ошалел от обрушившейся на него информации, но сумел встрять: — Хозяина на самом деле убили. Вот и все. Пока опечатано. На днях откроют. Правда, будет ли работать без него, неизвестно. Дама вытаращилась на детектива. Такого она явно не ожидала. — Кто убил? — пробормотала она. — Расследуем. Вчера убили. Не успели еще виновного найти. А вы часто сюда приходили? — Постоянно! — ответила дама, присев рядом с Германом на скамейку. — Поймите, оливковое масло полезно для всего! Для кожи, само собой, но еще для всех внутренних органов, волос, ногтей! Для всего! Я тут покупала разное. Знаете, какие маски для лица шикарные из оливкового масла! — она осеклась, посмотрев критическим взглядом на Германа. — Нет, не знаете. Решив как-то задобрить даму, Герман постарался себя реабилитировать. — Почему же. Про маски, конечно, не в курсе. Но моя коллега просила именно из этого магазина ей привезти масло для готовки. Я сам здесь по обмену опытом. У нас в городе таких магазинов нет. Дама сочувственно покивала, а Герман постарался перевести разговор в нужное русло. — Как вы думаете, кто мог убить хозяина? Конкуренты? Так вроде нет в Ярославле ему особо конкурентов. Личные мотивы? Не замечали тут никаких странностей в последнее время? Дама задумалась. — Странное было. Пожалуй, да, вы правы. Именно странное. Казалось, все ополчились против хозяина. Альберт его звали. Имя еще такое странное. И у его подруги тоже редкое — Матильда. Так вот, постоянные покупатели знали, что они любовники. А те, кто работают в магазине — ее родственники. Всегда смеялись, болтали друг с другом, если народу мало. Но тут их как подменили: стали грустные что ли… С покупателями, конечно, общались как прежде. Может, я теперь и надумываю всякое, — она нахмурилась. — Как будто против него, понимаете. Своеобразный коллектив магазина сразу привлек внимание Германа, а тут еще такое: «ополчились». И алиби у них не очень. Хотя у брата Матильды алиби вроде крепкое. Но время его передвижения по городу, маршрут, не мешало бы проверить. — Спасибо, — поблагодарил Герман даму. — А вот странный вопрос, — он замялся. — Бабуля ко мне подошла вчера. Тут, пока возле магазина мы еще стояли. Плела что-то про тайное общество, которое здесь собирается. Не слыхали ничего такого? — Ой, наверное, бабка про книжный клуб говорила. Рядом со служебным входом находится библиотека. В ней вечерами любители литературы собираются, — она рассмеялась. — Я изредка хожу к ним, когда делать нечего. Забавные! Со стороны, когда мы расходимся, можем вполне выглядеть тайным обществом! Темно во дворе — никак фонари там не поставят. Мы фонариками с телефонов светим. О масонах говорим. — Бабка говорила, это не масоны. А какое-то общество Оливио дель Пино Гриджо. Дама засмеялась громче. — Идиотка, простите! В книжном клубе у всех прозвища, ну так повелось. Так как магазин дверь в дверь с библиотекой, туда работники магазина тоже часто захаживали. Вот у хозяина и была такая кличка что ли. Прозвище внутри клуба — Оливио в честь масла, которым он торговал, а дель Пино Гриджо в честь вина ему добавили. Он и вином торговал, но продлевать лицензию, когда закончилась, не стал. Говорил, очень дорого, а денег особо лишних нет. После беседы с дамой уверенность Германа в необходимости встречи с работничками-родственничками выросла многократно. Однако для проведения допроса следовало получить «добро» от Мстиславовича. А перед этим заглянуть по собственной инициативе в библиотеку — порасспросить про «тайное» общество. — Да, собираются тут у нас, — вздохнула директор библиотеки. Единственная из сотрудников оказавшаяся на месте. — Странные люди. — покачала она головой. — Почему странные? — поинтересовался Герман. — И вроде вы не сильно рады этим собраниям? Хорошо же, люди книжки обсуждают. — Мы тоже вначале так думали. Но народ там специфический. Историки сплошь. Изучают книги по сотворению мира. Герман искренне удивился: на его не очень исторически-подкованный взгляд на тему сотворения мира написано было не много. Ну не так много, чтобы регулярно собираться и обсуждать подобные книги. — Потому и странные, — заметила растерянность Германа библиотекарша. — Разные теории обсуждают, какие-то древние фолианты отыскивают. Во время сборищ пьют. Я им пыталась спиртное запретить, так они переливают в пластиковые бутылки из-под всякой газировки и утверждают, что это не вино и не коньяк. Внутренне Герман не испытывал к данной части обсуждения книг никакого протеста, но вопрос напрашивался. — Почему вы их терпите? Разогнали бы, да и дело с концом. — Ой, у нас в городе мало книжных клубов, — опять вздохнула директор библиотеки. — Начальство говорит, пусть хоть так. Следите только за ними, чтоб сильно не напивались. Тут Герману пришло в голову очевидное. — Почему сюда ходил хозяин магазина оливковых масел? Он же не историк, — удивленно спросил он. — Увлеченный человек. Той же темой увлеченный. Сначала члены клуба у него покупали вино. По-соседски, так сказать. Они, знаете ли, гурманы. Оливочек у него купят, сырку. Короче, как я понимаю, он узнал, о чем тут беседы ведутся. И заинтересовался. Прозвище у него было Оливио. Хм. Они считали, что это смешно. В честь оливкового масла, понимаете. — Убили хозяина магазина вчера. Ничего странного здесь не происходило в последнее время? — Герман уже готовился уходить и на всякий случай задал дежурный вопрос. — Сложно сказать. У них есть ключ от библиотеки, потому что сидеть с ними допоздна некому. Они ж про свое это сотворение могут и до полуночи беседовать. Поэтому мы особо с ними не сидим, — директриса поморщила лоб. — Спорили они вроде в последнее время часто. Соседи, ну люди, чьи окна во двор выходят, жаловались мне: мол, выходят поздно и громко ругаются, спорят. Я думала, они пьют много, совсем совесть историки потеряли. Сделала замечание. Те говорят: не пьем, просто нашлась новая, весьма спорная информация, обсуждаем. Я попросила обсуждать потише. — О чем информация не сказали? — О чем, о чем! О сотворении мира, — проворчала библиотекарь… Выйдя на улицу, Герман призадумался: вот еще историки образовались. Но начать все-таки следовало с Матильды и ее родственников. — Всеволод Мстиславович, работничков бы опросить. — предложил он, когда ответили по мобильному. — А, и вы туда едете. С вами можно? Отлично, я подъеду. Найду-найду, навигатор нам в помощь. Начинать Мстиславович решил с Матильды, у которой, как ни крути, алиби не было. Герману при встрече возле ее дома, велел карты до конца беседы не раскрывать. А только потом бухнуть козыри на стол: типа, знаем, ополчились на убитого и пребывали в печали. *** «Интересно, Зевс на месте?» — подумалось ему. Правда толку с него немного. Это если настоящего подсунут. А то норовят миражами доставать. Начнешь интеллигентно беседовать, а он вовсе не бог богов. Так, мырь одна. Погогочет и растает. Никакой пользы. Внезапно море заплескалось. Оно подступало ближе и ближе. Афродита села на лодку, невесть откуда взявшуюся, и подняла паруса. Вокруг посудины начали резвиться русалки. Этим-то хвостатым его не обмануть! Наивные! Вода уже лизала подошвы ног. Что-то сегодня воды много кругом: лужа, море. Плоти нет, а душа воду чувствует. Рыбы чешуей блестят. Тоже резвятся. Медуза хвать его — обожгла. Солнца как будто ему мало. Но в целом настроение радужное. Впрочем, в пустыне оно чем более развеселое, тем хуже. Держи ухо и око востро. Нет у тебя ушей и глаз — все равно держи, что можешь. Внутреннюю чуйку держи востро, душу напряги, весь подберись и жди пакости. Рыбы совсем ошалели. Они выпрыгивали из воды, делая в воздухе замысловатые кульбиты, а потом плюхались с высоты обратно в море, извергая из него кучу брызг. Брызги на мгновение зависали, переливаясь всеми цветами радуги, лопались как мыльные пузыри. Некоторые превращались в мелких птах замысловатой расцветки, другие в павлинов (любили в миражах павлинов, везде их, где могли, засовывали), иные составляли компанию рыбам. Красота немыслимая. Но он держал себя в руках. Умеют ли люди, такие умные и всеумеющие, держать себя в том, чего у них нет? Куда им! Душу ищут. Лучше бы научились пользоваться тем, что им и так дали: руками, ногами, глазами. А особенно мозгом. Его мозг был частью пустыни. Так он, по крайней мере, это видел и осознавал. Над сотворением мира работали все скопом, потому получилось зло, добро и много всякой прочей ерунды. Наивные люди придумали себе, что их создал один бог. После этого начали удивляться: почему существует зло, почему «умирают» хорошие люди. Эх, сколько лишнего они думают мозгом! Конечно, мозг получился великолепным конструктом, бесспорно. Однако им пользуются как-то неумело. Как-то мизерно плоско. Как-то убого. Стоило тратить столько сил на создание сложного конструкта, чтобы его эксплуатировали словно это… Он призадумался, вспоминая разные человеческие штучки: миксеры, машины, весы и прочую ерунду. Нет, с миражами не сравнить — тут дело тонкого разума и великого художественного вкуса. М-да, короче, плохо эксплуатировали люди мозг, некудышно. — Что встал как пень? — раздался звонкий голос. — Шевелись давай. А то вон сколько воды на тебя израсходовали. С плеча Афродиты соскользнула бретелька тонкого хитона. Но ее такие мелочи не волновали. Она махнула ему рукой. — Иди сюда! Поплывем на край света! Край света? Люди так говорили, когда думали, что земля плоская. Потом они решили, что она круглая, однако, выражение прижилось. Типа, далёко-далеко. Интересно, что в мираже считают за край света. Тут это может значить вообще все, что угодно. Любой каприз за ваши деньги. Ой, нет — так люди говорят. А здесь денег нет. Да и нет у него каприза идти на край света. Есть каприз прогуляться обратно к людям. Будет ли на краю света выход — вот в чем вопрос! Он решился: терять-то особо нечего, окромя своих цепей. А и цепей нет. Даже их не потеряешь. Он пробежал несколько условных метров до лодки. Аки посуху — легко так касаясь душою поверхности воды. — Залезай! — подзуживали русалки. — Будет весело! Этого он и боялся: весело не надо бы. Знаем мы ваше весело. На лодке накрывали на стол матросы. Они шустро бегали туда-сюда, выкатывая бочки с вином, вяленой рыбой, икрой, вытаскивая огромные буханки хлеба, расставляя бокалы и тарелки. На их загорелых телах красовались тельняшки, поражавшие белизной полосок, голубые штанишки, закатанные до колен. На головах — голубые шапочки с красными помпонами, на ногах — деревянные ботинки с красными носочками. Он аж залюбовался! «Расслабляться нельзя!» — скомандовал он себе. Иначе сожрут и не подавятся. Нет у него костей, мяса, кожи, а все равно сожрут, не побрезгуют. Лодка легко скользила вперед. Позади осталась пустыня, стражники на выходе, павлины и птички из цветных пузырей. Теперь вокруг царило лишь море и вечное солнце, пустившееся в дорогу вместе с ним. Но оно уже не опаляло его, а только ласково грело, поблескивая лучами на поверхности воды. «Выход. Надо искать выход, — подумалось ему. — Вполне может возникнуть на краю света: шагнешь с края, а там, бах! — и другой мир, сотворенный нерукотворно. А как его еще без рук творить-то иначе, только нерукотворно». *** Они долго звонили, но дверь никто не открывал. — Обещала быть дома, — проворчал Мстиславович. — О, женщины, вам имя — вероломство! Герман догадался, что коллега процитировал некое стихотворение, но уверен не был. — Наверное, надо ей на мобильный позвонить, — предложил он. — Вдруг просто за хлебом вышла. Подождем, если скоро вернется. — И правда! — Мстиславович набрал номер. — Хорошо бы ты не ошибся, а то получается зря проехались. Неожиданно из-за двери послышался голос Стаса Михайлова. Он выводил что-то похожее на «в моей душе есть только ты, любовь моя и боль моя». Душевно так выводил и довольно внятно.