— Нет тут никакого графина! — зашипел он. — Только старуха и супница! — Старуха и есть графиня, олух! — Ах, вот вы ж матушка моя! — попытался пропеть он, поняв, что от него требуется. — Родненькая! Узнаю! Старуха радостно потянула его к столу, на котором обнаружились две глубокие тарелки. Да, из сервиза «Мадонна», понятное дело. Рядом стояли две стопочки и графинчик с водочкой. «И как я графин то не заметил!» — мелькнула мысль. Но тут на сцену полезли скелеты из ямы. — В одно рыло пить надумал?! — возопили они. Скелетица вдарила по арфе, издав воинственный клич, оттолкнула инструмент в сторону и присоединилась к коллегам. Перкуссионист взял очередные две тарелки и тоже полез на сцену. Стало понятно, что следует бежать. Он обернулся: позади маячила черная пустота закулисья. «Эх, была не была!» И он рванул прочь со сцены. — Держите его! — взревела толпа скелетов. — Держите Германа! — «Уж полночь близится…» — пропел кто-то густым басом. Послышался звон разбитых тарелок и завывание флейтистки… *** В гримерку вплыла Ольга Владленовна Серова-Неземная. Длинное светло-голубое платье колоколом колыхалось вокруг крупной фигуры. На голове блестел то ли кокошник, то ли диадема — странное блестящее украшение. — Горе-то какое! — низким голосом пропела Ольга Владленовна, плеснула коньяку в ту же водочную рюмку и выпила. — Простите, ребята, перенервничали мы! На его месте мог быть любой из нас! — Так был-то именно Регода, — встрял Герман, — вопрос: почему. Как думаете, почему его убили? Да еще таким способом — старинным испанским. Серова-Неземная повертела рюмку в руке, задумавшись. — Сложный вопрос вы задали… Про меня вот сплетни вам, наверное, уже рассказали. Ну, что я вешаюсь ему на шею. На самом деле, ребята, мне не хватает песен, а денег особо нет. Думаю, вдруг подешевле напишет или вообще бесплатно. — И как? — поинтересовалась Оля, оторвавшись от протокола. — Никак! — Ольга Владленовна опять плеснула коньяку. — Никак! Мне почти семьдесят, ребята. Я заслуженная артистка, пела когда-то давно у Бабкиной. И сейчас хорошо пою. Но я уже никто. Живу на пенсию. Если на концерты приглашают, то ничего за это не платят. «Спасибо, — говорят, — скажи, что зовем». Нынче про березки петь немодно. Думала, попросить что-то у Регоды. А он мне те же ставки, что и всем. Жаль его, конечно, но сволочь он та еще. — Его не любили, это мы поняли. Но по этой причине полстраны могло бы убить другую половину населения. Кто мог убить? Вы тут сидели с Лисняком все время. Кто-то сюда заходил? Или вы выходили? — Да, мы с Русланчиком тут сидели. Таня заглянула — кольцо забрала. Тимка забегал — не знал, какая гримерка его. Он и к Регоде забегал. Тот пил сидел со своей спонсоршей. Тоже великая певица нашлась! Новодел! Потом народ начал подтягиваться. Ближе к антракту. А уж в самом антракте Тимка услышал, как вы полицию вызываете. К нам сюда влетел с криком: «Ребята, Регоду убили!» — У вас кто-нибудь Испанией увлекается? Историей Испании? Историей оружия, пыток? — гнул свою линию Николаев. — Испанией? Нет, не знаю. — Кто струну мог взять? Барабанные палочки? — Струны для рояля лежали в темном углу. Мы уже это обсудили с ребятами. Там, где закрытая после потопа гримерка. Там же валялись и барабаны. Тут кто-то до нас выступал. Их сложили в углу. Три, вроде, было барабана. С ними и палочки. Понимаете, мы друг за другом ведь не следим. Главное, свой выход на сцену не пропустить. В антракте хотели немного выпить, отметить первое отделение. После второго нам в буфете разрешили банкет сделать. Вот, Иришкин папа помогал, — она показала на Игоря. — Кстати, сколько продуктов пропадет! Эх, не каждый раз нам банкеты устраивают… — Вам накроют там, не волнуйтесь, — успокоил Николаев. — Сейчас всех допросим, и вас проводят к столу. Попросите, пожалуйста, сюда пройти Елену Пахомову, ту, которая первой выступала. Серова-Неземная выплыла из гримерки и гаркнула: «Авила, заходи в пыточную!» — Интересный у вас псевдоним, — заметил Герман. — А, ничего интересного, — мотнула головой Пахомова. — Работала в эскорте. Нам там всем придумывали красивые имена, загадочные. Так клиентам больше нравилось. Авила — это провинция в Испании. Мне хотелось чего-то в испанском духе, наткнулась на это название и сразу взяла. Дальше по алфавиту даже не смотрела. — Вы увлекаетесь Испанией? — тут же перебил Елену Николаев. — Увлекаюсь? Наверное, можно и так сказать. Я испанскую спецшколу закончила. Зачем, до сих пор непонятно. Никак не пригодилось. — Как вы петь начали? — О, это мой постоянный клиент устроил. Я его часто сопровождала на мероприятия. Нравилась я ему. А я напевать люблю. Сядем в машину — я тихонько пою что-нибудь. Как-то его пригласили на открытие караоке-клуба. Он мне и говорит: «Иди спой. Ты же умеешь». Я пошла. Мне хлопали. Несколько песен спела с успехом. Ну он меня и начал продвигать как певицу. Но это требует больших денег. Не стал мой спонсор сильно в мою раскрутку вкладываться — ушел интерес. А я в сцену влюбилась! Это ж наркотик! Конечно, денег мало. В эскорте зарабатывала куда больше. Но для них я уже стара, — Елена засмеялась. — А тут ничего, прижилась. На свадьбах пою, в ресторанах на банкетах. Мой-то, типа продюсер, меня рекомендует знакомым. Они у него богатые. Поэтому не печалюсь особо. Игорь кивнул. — Поняли. Вы такую штуку как гаррота знаете? — Это чем Регоду убили? Знаю. Слышала. Но если вы намекаете, что я его могла по этой причине убить, то ошибаетесь. Мой спонсор много знает про оружие, но он из-за этого никого не убивает. К тому же, мы тут все на виду. Я к Регоде в гримерку не заходила. Чего мне там делать? Песни я ему заказывала, на этом концерте как раз пела две. И чего мне к нему ходить? Смотреть, как он пьет? А если нет уважаемой Ларисы Петровны, то лапать начнет. Нет, мне такого счастья не надо. — Что вы конкретно делали после выступления? Вы ведь первая выступали. Может, видели кого? — Пошла в свою гримерку. По дороге, в коридоре перекинулись с Иркой парой слов. В гримерке сидели наши девчонки. С ними потрепались. В антракт всех звали в гримерку к Лисняку. Она самая большая. А я даже войти не успела, как вы обнаружили труп. Когда «Авила» вышла, в комнате установилось молчание. Осталось допросить двух певиц из третьей гримерки. Не надо было быть Вангой, чтобы предсказать их показания: ничего не видели, не заметили, пели, сидели в гримерке, болтали, пили. Тамара Бродская именно так все в итоге и сказала: — Я выступала третьей. Потом поболтала с Тимой в коридоре — он опоздал и только пришел. Рассказывал, что за прослушивание проходил. Для массовки на новогодний концерт на первом канале. Вместе с ним пошли в нашу гримерку — он не знал, где его место, ему Лисняк подсказал. Лариса выглянула из их с Регодой комнаты и сказала, чтоб в антракте у Лисняка собрались чуток выпить за первое отделение. Но немного, потому что после второго будет банкет. Она любит банкеты устраивать, потому что банкеты любит… любил Регода. Последней показания давала Элла Витальская. Жгучая брюнетка двадцати трех лет выступала до Ларисы и теоретически могла что-то заметить после своего выступления, когда Регода остался в гримерке один. — Конечно, я видела Ларису. Она стояла у кулис, ждала свой выход. Я с ней несколько лет назад на курсах вокала познакомились. С ней и Регодой. Меня мама водила заниматься. Хотела из меня звезду сделать. Короче говоря, я ее видела перед выступлением. В коридоре люди ходили. Тима к Тане походил, спрашивал что-то про порядок выступлений во втором отделении. Лисняк вылезал на минуту отсюда. Зазывал к себе выпить. Они тут с Неземной заседали. Старые сплетники. Мне с ними неинтересно. В итоге я пошла в свою гримерку. С девчонками потрепались. В начале антракта пошли к Лисняку. Тут уж не откажешь — приглашение от Ларисы игнорировать нельзя. Там обычно все ей кланяются, благодарят и Регоду славят, — Элла усмехнулась. — А вот в вашей гримерке все сидели? Все были на месте? — спросил Герман. — Нет, точно не все сразу… Тима постоянно заходил-выходил. Ира, вроде, все время сидела. Ленка сидела, когда я вошла, потом куда-то выходила. Тамара, кажется, была постоянно. Но времени до антракта оставалось немного. На финальной песне Ларисы все зашевелились. Элла вышла. Всей компании разрешили пойти в буфет под надзором полицейского. В гримерку Оля оттуда принесла закусок на подносе и присоединилась к Игорю с Германом. На столе они разложили записки с предполагаемым временем убийства и примерным временем выступлений. — Смотрите, что получается, — начал Николаев, — Регода был задушен либо во время выступления Эллы, либо во время выступления Ларисы. Во время выступления Эллы вместе с ним в гримерке была Лариса, но она вышла оттуда еще когда Элла выступала. Опять у нас получается, что убить мог кто угодно, включая саму Ларису и Эллу тоже. Только Татьяна у нас с алиби, которое базируется лишь на том, что она постоянно находилась возле кулис. — Чисто теоретически, — заметил Герман, дожевывая бутерброд с салями, — у нее была возможность убить. Татьяну видели все урывками. Никто постоянно рядом с ней не стоял. Некоторые по пятнадцать минут выступали. За это время можно вполне успеть. — Не забывай, что шанс у убийцы существовал только в конце выступления Эллы либо во время выступления Ларисы, — Игорь по примеру друга взялся за бутерброд. — В конце выступления Эллы Татьяна не стала бы бежать к Регоде, чтобы его задушить. Слишком рискованно — скоро следовало объявлять Ларису. А вот во время выступления Ларисы, ты прав, она вполне могла… Никто бы не заметил, что она отошла в конце первого отделения от кулис. Свидетелей тому нет, что может говорить, как о том, что действительно не уходила оттуда, так и о том, что не обратили на это внимания. Опять повисло молчание. Троица принялась жевать бутерброды, думая о совершенном, практически на их глазах, преступлении. Отпечатков пальцев на гарроте, конечно, убийца не оставил. В гримерке отпечатков было полно. Вот только они вообще ни о чем не говорили, так как там все успели побывать. Ленина условная любовь к Испании тоже не являлась доказательством. — Меня смущает пока один момент, — после длинной паузы произнесла Оля. — Когда убийца успел сделать гарроту. Да, незаметно войти в гримерку и придушить можно. Но когда он ее незаметно сделал? Надо взять струну, палочки из темного угла. Крепко накрутить струну на палочки. Где-то эту штуку спрятать, а потом взять и с ней идти в гримерку. Вот ведь задача! И угол тот темный, но не до такой степени, чтобы не заметить человека, который там долго копается. — Верно, — кивнул Герман. — Я об этом думал. Непонятно. — А если убийца сделал гарроту заранее? — медленно заговорил Игорь. — Да хотя бы во время репетиции. Или вообще дома. Мы почему-то решили, что делал он ее здесь. Из подручного материала, так сказать. А если он ее сделал заранее, то этот вопрос снимается. Принес в сумке. Или принесла. Потом с этой сумкой пошел или пошла к Регоде. И дело сделано — обратно уже нести необязательно. Пальчики стер и вышел, так сказать, налегке. *** За кулисами царил полумрак. Ходили люди, проходя мимо говорили: «Отличное выступление! Молодец!», «Здорово!», «Как всегда, умничка!» Из зала слышались аплодисменты. Первые мгновения, как всегда бывало, его сущность и новая личность вступали в некоторое противоречие друг с другом, но вскоре произошло полное погружение. Со сцены позвали: — Еще раз на поклон, дорогая! Вышла. Из зала протягивали шикарный букет роз. Ох, как это приятно: красивое платье, с прической стилистка расстаралась, цветы… Все-таки, из этого мира сложно выйти. Советуют — есть более надежные способы заработать, смени работу. А как тут сменишь, когда так и тянет на сцену, петь. А после слушать аплодисменты… Вон, кто-то «браво» кричит! Перед глазами мелькнуло странное видение: какой-то скелет в цилиндре с тарелками в костлявых руках. Ужас, привидится же такое в темном зале… — Достаточно, я следующего объявляю, — прошипела Таня на ухо. Пришлось ретироваться обратно за кулисы, хотя появился порыв спеть еще, так и оставаться на сцене в лучах славы. Но сборный концерт — это тебе не сольник. Тут все строго. Тех, кто тянул одеяло на себя, никогда не любили, и старались поменьше приглашать на совместные выступления. Ничего, есть еще возможность выступить во втором отделении… *** — Придется народ отпускать, — вздохнул Игорь. — У нас нет причин держать их тут всю ночь. Да и нам ехать нужно. Завтра продолжим. — Давайте заглянем еще разок в гримерку Регоды, — предложил Герман. — Иногда замечаешь то, чего не увидел сразу. Втроем они вышли в коридор. Закрыв гримерку, Николаев сдернул бумажку с комнаты, где произошло убийство. — Оглядимся тут напоследок, — объяснил он полицейскому, стоявшему у входа. — Потом опечатаем снова. Внутри словно все застыло, как в сказке про спящую красавицу. Труп увезли, но в воздухе продолжал витать запах смерти. Герман никогда не смог бы описать это ощущение, которое он ловил каждый раз в помещении, где кого-то убили. Иногда он даже начинал верить в существование души отдельно от тела… — Итак, он лежал возле стола, — начал Игорь. — По мнению экспертов он сидел на стуле спиной к двери. К нему подошли, накинули удавку и затянули. На столе мы видим закуски, два бокала и три рюмки. Вон колбасная нарезка валяется, банка с огурцами открыта. Лимончик порезали… На одном бокале и на рюмке есть отпечатки Ларисы Швейко, на остальных — отпечатки Регоды. Но на одной из рюмок только отпечатки его пальцев — из нее не пили. Представляется так: убийца вошел в комнату, Регода его или ее увидел, сел налить вошедшему, а тот в этот момент и набросил гарроту. Так как Регода был уже пьян, сильно он сопротивляться не мог.