Женщина оказалась хозяйкой ресторана. Она отсутствовала в указанное время в зале — помогала повару. — Понимаете, народу мало, а заказ сделали большой, — объяснила она. — Повару нашему и его помощнику еще предстояло готовить горячие закуски, основное блюдо, чай-кофе. А на десерт — огромный свадебный торт. Он был готов заранее. Ну я решила помочь ребятам. Часто так делаю: я дипломированный повар. Да и что мне в зале делать. Поэтому я не видела ничего, пока не началась суматоха. Сюда наш официант прибежал и сказал, что жениха зарезали. — Сразу повара с его помощником позовите, — велел Герман. — Про нож надо уточнить. Тут же в зале материализовались работники кухни. — Итак, мог ли кто-то взять нож с кухни? Вы из нее отлучались? — но в этот момент Герман понял, что его смущает. — Простите, одну секунду, — не дал он сказать ни слова кулинарам. — Вы, наверное, мать невесты? — обратился он к пожилой женщине, сидевшей слева от него. Та кивнула. — А вы кто? — спросил он парня и девушку, сидевших рядом с ней. — Кира и Егор, — ответила девушка. — Мы дети Хельги. — Та-а-к, — протянул Герман и повернул голову направо. Возле него сидел Серега, далее хозяйка кафе, а потом — еще один молодой парень. — А невеста, простите, где? *** В пустыне стало особенно жарко. Конечно, иллюзия — как может быть в нигде холодно или тепло. Условное солнце, условное тело, но воспоминания о мире людей часто принимали совершенно реалистичный вид. Вот как сейчас — жара, марево стоит, обжигает несуществующую кожу несуществующими лучами несуществующего солнца. Наказание было тяжким, и только удачные попытки прорваться к людям как-то примеряли с горьким существованием. Вдали марево начало сгущаться. Не мираж ли возникает, превращая пространство вокруг в воздушные замки? Хорошо бы! Он прорывался в людской мир, обретал тело, мог есть и пить, разговаривать. А главное, он надеялся, что, однажды, выйдет отсюда и затеряется среди людей навсегда. Увы, он знал, что его найдут. Отыщут и вернут. У тех, кто властвует над ним, сил и возможностей куда больше, чем у него. От людей истина спрятана. От него нет. Он знает все, но не может практически ничего: высшее наказание в полной неспособности действовать самостоятельно сколько-то вечное время. И за что? Ну предал кого-то, а то он один такой единственный… Марево продолжало уплотняться и вскоре перед ним, и правда, возник мираж. Миленько так: рощица, усадьба вдалеке. Однако милое в пустыне есть синоним чего-то жуткого. Все шиворот-навыворот. Чем милее, тем страшнее. Но портал там, внутри. Придется опять рискнуть, и он нырнул в лесок, став на тропу, что вела к усадьбе. Как ни странно, до дома удалось дойти без приключений. С другой стороны, чего он удивляется — обычно странности и страшности предпочитали устраивать внутри зданий. Только он зашел внутрь, как входная дверь захлопнулась у него за спиной. «Ага, вот оно, началось!» — подумал он даже с каким-то удовольствием. За окнами внезапно потемнело, и раздались далекие раскаты грома. Эх, хотелось бы сейчас под дождь! Он подергал дверь, естественно, она не открылась. Ладно, придется исследовать дом. Если повезет, свой дождь он получит у людей. В большом холле было пусто; здоровая люстра не светила, зато позвякивала от души своими хрустальными подвесками. Сам собой возник вопрос, куда идти: налево, направо или наверх, по лестнице на второй этаж. Он представил себя богатырем (непросто, но зачем нам воображение) и попробовал рассуждать в их стиле: типа, направо пойдешь — жену найдёшь, налево — коня потеряешь, прямо — сам пропадёшь. Вариантов у надписей на камне встречалось несколько, но суть всегда оставалась прежней: прямо лучше не ходить. Коня у сущности не было, так что он порешил идти за женой. Женщины, кстати, в миражах постоянно попадались злючие и вредные. Посмотрим, что день грядущий нам готовит, и он шагнул направо. В небольшой комнате, возле окна при свете свечи девушка писала письмо. Выглядела она не злобливо, даже напротив — смиренно и возвышенно. Он подошел поближе. Девушка макала перо в чернильницу и, периодически поглядывая в окно, писала строку за строкой. «Ладно, пусть пишет», — подумал он и огляделся в поисках другой двери. Но тут девушка вздрогнула, бросила перо и посмотрела прямо на него. Эх, засекли! И очеловечивание произошло: теперь на Сущности блестели начищенные сапоги, ноги обтягивали темно-синие панталоны, а на верхней части тела красовался красный двубортный мундир с позолоченными пуговицами. Сбоку висела шпага… — Поручик! Как вам не стыдно врываться в сей час ко мне в спальню! — взревела девица громким голосом, совершенно не соответствовавшем ее милейшей внешности. — Простите, сударыня! — Он рухнул на одно колено, вспомнив, как попал во времена наполеоновской войны в будуар к какой-то даме, прячась там от русских солдат. — Не желал нарушить ваш покой ни в коей мере! Скрываюсь от темных сил-с! Последняя «с» далась ему с трудом, и он не был уверен, что оно тут уместно, однако, вырвалась. — Вы подлец и негодяй! — припечатала девица. — Я тут к вам пишу, между прочим. Чего же боле? А вы меня наказываете презреньем! В голове мелькало что-то до боли знакомое, но никак не формировалось в четкие мысли. Единственное, что ему было понятно — девица сердится и пресильно. — Позвольте-с, то стучит мое сердце от любви-с к вам! Подзабыл лишь ваше имя, но сие не есть презрение никак! Сие удар сабли, которую враги обрушили о мою несчастную голову-с! На одном колене становилось стоять все неудобнее, но он понимал, что пока не время вставать. — Меня зовут Татьяна! — гаркнула девушка. — Зачем вы посетили нас в глуши забытого селенья?! — Видите ли-с, мы-с тут-с, — бормотал он, не понимая, чем ему может угрожать кидавшая на него свирепые взгляды Татьяна, — припав к вашим ногам-с, просим великодушно-с, — тут он вспомнил, что справа обещали жену и выпалил: — стать нашей женой-с! Девица охнула и стала обмахиваться платком. — Вставайте, негодник, — милостиво позволила она. — Ладно, ради вашей любви, отпущу. Замуж за вас, к сожалению, не могу, так как другому отдана и бла-бла-бла. Не ваша я суженная. Ступайте дальше, коли жениться приспичило. Может там, кто есть. — И она махнула рукой в дальний конец комнаты, где обнаружилась следующая дверь. — Благодарю, матушка, — он вскочил на ноги и, бряцая шпагой, помчался к выходу. Из-за спины доносилось бормотание девицы и скрип пера: — Кто ты, мой ангел ли хранитель, или коварный искуситель: мои сомненья разреши. Быть может, это все пустое, обман неопытной души! И суждено совсем иное… *** Народ начал крутить головами и пожимать плечами. — Так где у нас невеста? — повторил вопрос Герман. — Я сразу понял, чего-то здесь недоставало. Чего-то важного. Можно сказать, самого главного. Поехали с самого начала. Кто и во сколько ее видел? — В туалете надо глянуть, — предложила Зарина, хозяйка кафе. — Может ей плохо от нервов. — Нет, я проходил мимо женского туалета. Дверь была открыта, и там было пусто. Я автоматически сканирую пространство, уж поверьте мне — невеста явно там не затерялась, тем более, в своем наряде. — Герман сверился с бумажкой на столе. — Елена Федоровна, — обратился он к матери невесты, — когда вы видели дочь последний раз. Женщина вздрогнула. — Мы, когда Толика нашли, — заговорила она дрожащим голосом, — все здесь сидели. Кроме ребят, — она показала в сторону официантов. — Они постоянно ходили туда-сюда. Так вот, Хельга ужасно зарыдала. Официант побежал сообщить охраннику. Тот велел нам всем оставаться здесь, а сам пошел вызывать скорую и полицию. Потом я плохо помню. Мы молчали, а Хельга всхлипывала… Врач пришел. Вышел из туалета и его начали спрашивать, как там Толик. Он сказал, что Толик мертв и надо дождаться полицию. Вы вошли минут через десять. Примерно. Я не смотрела на часы, может и больше времени прошло. Или меньше. Мы еще и выпили много за это время. Голова плохо соображает. — А я маму вообще не помню, — вступила в разговор Кира. — Да, слышала всхлипывания, но я в телефон тупила. И он тоже тупил, — она показала на брата. — Я в наушниках сидел. Даже не слышал ничего, — Егор пожал плечами. — Снял их только узнать, что случилось — меня Кира пихать в бок начала. — А вы не сильно расстроены, — заметил Герман. — Вам все равно? Человек умер. Ваша мать пропала. Кира передернула плечами. — Мне этот Толик был по полному барабану. Зачем мама замуж за него собралась, не знаю. Понятно дураку, что он альфонс… — Это неправда! — выкрикнул друг жениха, но Кира продолжила говорить: — Чего неправда? Жили бы без росписи. Так ему ничего официально не полагалось бы после маминой смерти. — Простите, но убили-то Анатолия, — вмешался Герман. — В том-то и дело! — снова заговорил друг Толи. — Меня зовут Семен. Мы с Толяном с детства знакомы. Хороший пацан. А кому его убить приспичило, этих вот деток спросите. Они его ненавидели. Или мамашу. Она вид только делает, что хорошо к нему относится, а сама постоянно Хельге скандалы закатывала из-за свадьбы. Причем, убили беззащитного человека. Толян из-за костылей был неповоротлив, с трудом ходил. Уроды! — Я понял, — кивнул Герман. — Скажите теперь вы, когда видели Хельгу. Я так понял, что Елена Федоровна может поручиться более-менее точно за присутствие здесь дочери до приезда врача. Егор и Кира вообще ни за что не могут поручиться. А вы как? На какое-то время установилась тишина: Семен думал над вопросом. Наконец, он нарушил молчание: — Я тоже до прихода врача точно видел Хельгу за столом. Она пила коньяк и плакала. Когда пришел врач, я смотрел на него, и в сторону туалета. Врач быстро вышел и сказал, что Толян мертвый. Я выпил водки. Потом вы пришли. Вот тоже в этот промежуток не помню Хельгу, потому что перестал в ее сторону смотреть. Жутко стало жаль Толяна. Официанты вообще, как выяснилось, особо на новобрачную внимания не обращали, перешептываясь между собой — обсуждали происшествие. Зарина чатилась в телефоне — писала подруге про убийство. Повар с помощником сидели на кухне. Скорая уже уехала, но врач оставил Герману свой номер телефона, и следователь быстро уточнил время его приезда. Получалось следующее: Анатолий был убит в восемнадцать пятьдесят-пятьдесят пять, скорая приехала в девятнадцать ноль семь, а уже в девятнадцать десять врач констатировал смерть. Получается, что Хельга исчезла в период примерно с девятнадцати десяти до девятнадцати двадцати пяти, когда в зал от охранника вышел Герман. — Чтобы выйти из кафе, Хельге пришлось бы пройти либо мимо меня и охранника, либо мимо врача и санитаров, которые курили возле служебного входа. Скажите, Зарина, другие выходы тут есть? — Нет, больше нету. Неожиданно взял слово один из официантов: — Здесь есть заколоченная дверь. Вряд ли она чем-то поможет. Вот она, в кладовке. — Официант показывал куда-то за спину Германа. — Пошли, посмотрим. — Герман встал и направился к темному помещению. Внутри кладовки царила кромешная тьма, но Зарина нащупала выключатель, и сбоку, действительно, Герман увидел дверь, которую, на первый взгляд, давным-давно не открывали. Однако едва он ее толкнул, как дверь легко поддалась и распахнулась. Выйдя на улицу Герман обнаружил, что доски, которыми когда-то заколотили дверь, валялись рядом на газоне. — Странная у нас невеста. Серега, объяви ее в розыск. Времени не так много прошло, могут обнаружить. С остальными мы, тем не менее, продолжим разговор. — Но зачем маме убивать Толю? — удивленно спросила Кира. — Она так готовилась к свадьбе… так его любила. Странно. — Да, странно, — согласился Герман, — но найти… вашу мать не помешало бы. А мы вернемся к убийству. Извините, мы прервали повара. Вопрос заключался в том, как могли взять нож. Выходили ли вы из кухни, заходил ли кто туда. Постарайтесь вспомнить все подробности. Давайте снова сядем за стол. Все послушно расселись по местам, а повар остался стоять, по привычке считая себя здесь работником, которому с гостями за столом сидеть не полагается. — Пока вы искали невесту, я повспоминал, чего мы делали и когда. Доставка приезжала, и мы выходили из кухни. Но это было до шести, я точно помню, потому что первые гости в шесть начали приходить и сверять меню. Зарина к нам пару раз заходила уточнить нюансы по блюдам. Так что после их прихода мы уже отсюда не отлучались. Простите, даже в туалет. Не принято у нас такое: встал к разделочному столу, к плите, изволь готовить. Мы так привыкли — дело профессиональной этики. — Получается, все вы ходили-бродили по кафе, никто ничего не видел, — Герман делал пометки в блокноте. — Так, давайте вспомним, кто и когда заходил в мужской и женский туалет. Вообще в том направлении ходил. Елена Федоровна? — Я в самом начале зашла, когда мы с Хельгочкой, — она опять всхлипнула, — приехали. Поправить прическу, губы подкрасить. Все, потом только в этом зале была. — Кира? — А я и прическу не поправляла, — девушка хмыкнула. — Не ходила в туалет вообще. — Егор? — Я тоже не ходил. Вот сейчас уже хотел бы, а туда идти боюсь. — Зарина? — Герман повернул голову направо.