— Габриэль, дорогая! — Привет, Виолетта. — Габриэль приподнялась ей навстречу. Все еще пребывая в состоянии шока, она тем не менее прикоснулась губами к щеке женщины, после чего представила ей своих новых знакомых. — Вы очень добры к нам, синьора. Но в наши планы не входило мешать вам, — сказал Брок. — А потому мы удаляемся и оставляем вас с миром. — Прошу вас, Дэвид, сядьте. Я настаиваю. — Что ж, в таком случае я буду настаивать на том, чтобы вы позволили нам заказать шампанское, дабы мы могли достойно отметить нашу нежданную, но такую приятную встречу. Надеюсь, вы не станете против этого возражать? — Делайте, как считаете нужным. — Габриэль села за стол и заговорила вполголоса на итальянском языке, объясняя ситуацию своей подруге, которая, судя по всему, английского не знала. Однако Виолетта в отличие от Габриэль восприняла предложение выпить шампанского с большим воодушевлением. К тому времени, когда они откупорили третью бутылку, к которой, как и к двум первым, официант никаких закусок не подал, получаемое ею удовольствие от общения с новой компанией ни в малейшей степени не омрачалось даже тем обстоятельством, что Кэти вообще не говорила по-итальянски, а Брок свой ограниченный запас итальянской лексики уже в значительной степени исчерпал. Габриэль продолжала держаться отстраненно и думать о своем, присоединяясь к общему разговору только тогда, когда ее подруга просила что-нибудь перевести. Кэти следила за Габриэль краем глаза. Та курила американские сигареты, и куча окурков со следами коричневой помады на белом фильтре в стоявшей перед ней пепельнице все увеличивалась. Ее нервозность выдавали только пальцы с аккуратно подпиленными ногтями, покрытыми лаком в тон к губной помаде. Когда Брок ушел с головой в весьма обременительную для него беседу с Виолеттой, Габриэль неожиданно посмотрела на Кэти, словно осознав, что та за ней наблюдает, и сказала: — Вы знаете, я совершенно не помню вашего дядюшку. — Он всегда был человеком тихим и самодостаточным, — ответила Кэти. — А вы сами были когда-нибудь в Стенхоупе? — спросила Габриэль. — Да, была. В октябре прошлого года. — Ваш дядюшка упомянул о смерти. Вы понимаете, что он имел в виду? Кэти не знала точно, что говорить, чтобы это не шло вразрез с замыслами Брока. Тем не менее Габриэль ждала ответа. — Это было так странно, — пробормотала Кэти. — И так ужасно. Габриэль посмотрела на нее в упор, как бы давая понять, что она этой жалкой фразой от нее не отделается. — Он сказал, что умер сотрудник клиники. Кто это? — Его звали Алекс Петроу. Габриэль все так же не сводила с нее своих темных глаз. — Извините, — произнесла Кэти с сочувствием в голосе. — Вы что, хорошо знали этого человека? — Я знала его? С чего вы взяли? — Я поняла это по вашей реакции. Вас потрясло услышанное. Этого нельзя было не заметить. Габриэль неопределенно покачала головой, отдавая дань снедавшим ее сомнениям. Потом тихим голосом спросила: — И как же он умер? — Его повесили. Пальцы с блестящими коричневыми ногтями, непрестанно до этого двигавшиеся, замерли. Появление официанта нарушило молчание, неожиданно воцарившееся за столом. — А вот наконец прибыла и закуска, — сказал Брок. Виолетта ела энергично, очевидно, вновь обретя чувство времени, и прикончила свою салтимбокку намного раньше, чем Габриэль. Потом женщины обменялись несколькими фразами по-итальянски. Виолетта на чем-то настаивала, Габриэль, все больше раздражаясь, ей возражала. Наконец Габриэль отодвинула от себя тарелку и, повернувшись, обратилась к Броку: — Мне очень жаль, но я должна идти. Не беспокойтесь, с официантом я расплачусь. — Я сам об этом позабочусь, — ответил он, выжидающе на нее поглядывая. — Вы надолго приехали в Виченцу? — Она смотрела через площадь, вдруг заинтересовавшись группой подростков на мотороллерах. — Не думаю. Мы собирались завтра выехать за город, чтобы осмотреть виллу Малконтента. Быть может, вы к нам присоединитесь? Скажем, во второй половине дня? — Прошу меня простить, — холодно отозвалась она. — Но во второй половине дня я занята. Она поднялась на ноги, не обращая никакого внимания на Виолетту, которая излишне эмоционально и многословно прощалась с Кэти и Броком. Взяв со стола пачку своих сигарет с белым фильтром, она негромко произнесла: — Но утром я свободна. Когда они проводили удалявшихся дам взглядом, Кэти сказала: — Вы, дядюшка, просто мастер сводить знакомство с разными странными женщинами. Габриэль появилась десятью минутами позже условленного времени и некоторое время с улыбкой наблюдала за тем, как Брок объяснялся с двумя полицейскими в форме, которых весьма занимал вопрос, почему он припарковал машину в заповедной зоне старого города. Затем она выступила на авансцену и пришла ему на помощь, бросив всего две-три фразы, которые тем не менее заставили офицеров удалиться. — Сегодня хорошая погода для автомобильной прогулки, — произнесла Габриэль. День и в самом деле выдался чудесный. Яркое весеннее солнце и легкий ветерок постепенно разгоняли лежавший на полях серебристый утренний туман, когда они мчались в восточном направлении по автостраде, которая вела в сторону Падуи и находившейся несколько дальше Венеции. Габриэль жестом предложила Броку у переезда Доло свернуть на провинциальное шоссе. Он, следуя ее инструкциям, сбросил скорость и покатил по дороге, которая шла по плоской как стол равнине. Здесь, в сельской местности, был другой микроклимат, и по мере того, как они приближались к побережью, туман становился все гуще. Местами, когда туманная мгла совершенно застилала дорогу, Броку приходилось еще больше сбрасывать газ и автомобиль полз чуть не со скоростью пешехода. Наконец они свернули на гравийную подъездную дорожку, а минутой позже перед ними вдруг выступила из тумана каменная громада Малконтента. Неизвестно, что было тому причиной — то ли особое преломление света в насыщенном влагой воздухе, то ли более грубая отделка деталей и иная фактура камня, из которого была сложена вилла, но в целом она производила впечатление куда более архаичного и величественного сооружения, нежели ее близкая родственница в Стенхоупе. По сравнению с этой древней махиной английская вилла казалась слишком аккуратной и изящной и представлялась ученической копией, напрочь лишенной мрачного обаяния оригинала. Брок остановил машину, и остаток пути до архитектурного памятника они проделали пешком. Здание выглядело пустым и заброшенным. До них не доносилось ни звука. Ни собачий лай, ни шум мотора, ни людской говор не нарушали окружающую тишину. Они обошли вокруг дома, но не встретили ни единой живой души и вернулись к машине. Брок открыл багажник и извлек из него сумку и коврик. — Давайте расположимся где-нибудь под ивами и устроим пикник, — предложил он. — Пикник? — улыбнулась Габриэль. — Я все продумал заранее, — ответил Брок. — Я уже заметила, что вы очень обстоятельный человек, мистер Брок. Вы налоговый инспектор? Или, быть может, полицейский? Он с удивлением на нее посмотрел. — Я уверена, что вы никогда не были пациентом Стенхоупской клиники в те годы, когда я работала там. У меня, знаете ли, прекрасная память. — Угхм… — Я предпочитаю, чтобы люди были со мной честны. — Слава Богу, — сказал Брок. Они направились к росшим неподалеку ивам и обнаружили под ними каменную скамью, на которую обе женщины и присели. Брок распаковал сумку, выложил ее содержимое на коврик и предложил дамам подкрепиться булочками и кофе из термоса. Потом объяснил Габриэль, кто он такой и что они с Кэти делают в Италии. Он также рассказал Габриэль об обстоятельствах смерти Петроу, но ни словом не обмолвился об убийстве Рози. С минуту помолчав, Габриэль неожиданно заметила: — Какой-то у вашего кофе странный вкус. — Это потому, что я добавил закрепитель, — объяснил Брок. — Плеснул в него бренди. — Мой бывший муж этой привычки бы не одобрил. Брок ухмыльнулся: — Также как вашей склонности к курению. Она пожала плечами: — Он мне до сих пор по ночам снится. Положительно ему понадобилось всего несколько месяцев, чтобы полностью подчинить меня своей воле. Я была молода, любила его и позволила ему это. Мне потребовалось много лет, чтобы вновь стать самостоятельной личностью. Но в моих снах он по-прежнему требует от меня покорности. Каждая сигарета, которую я выкуриваю, — это своего рода послание ему. — Она коротко улыбнулась. — Так что курение для меня — это прежде всего символ неповиновения. — Она достала свои сигареты с белым фильтром и закурила. Сидевшая рядом с ней Кэти негромко спросила: — Как вы с ним расстались? — Это не я — это он со мной расстался. У него была связь с одной из медицинских сестер. Я знала об этом, но никак не реагировала. Я думала: интрижка врача с сестрой — это так банально, что долго не продлится. Но она стремилась заполучить его всеми силами и забеременела. У нас же детей не было. Дети — единственное, чего я не смогла ему дать. Когда он узнал о ее беременности, то решил, что для него этот будущий ребенок — самое важное. Прежде чем продолжить свой рассказ, она глубоко, со всхлипом, затянулась сигаретным дымом. — Он показал себя совершенно безжалостным человеком. Он всегда такой, когда добивается чего-то важного для себя. Он так на меня давил, что моя жизнь превратилась в сущий ад, пока я не согласилась вернуться в Италию и дать ему развод. Мой отец был вне себя, когда узнал об этом, но ничего не смог поделать — к тому времени Стефан уже нашел себе нового партнера, который предоставил ему необходимые средства для того, чтобы клиника могла функционировать. Ирония заключалась в том, что она потеряла ребенка при родах. Габриэль повернула голову, бросила взгляд через плечо на виллу Малконтента и нахмурилась. — Иногда мне кажется, что именно этот дом сделал нас бесплодными. Ведь та женщина тоже не смогла подарить ему ребенка. — Лаура? — спросил Брок.