Брок кашлянул, прочищая горло, и начал говорить, не отрывая глаз от своих лежавших на коленях рук. Когда же Бимиш-Невилл переключил внимание на него, он поднял голову, повысил голос и обратился к доктору напрямую: — Думаю, нет необходимости вам напоминать, как закон трактует такие вещи в настоящее время, Стефан. Уверен, что вы лучше нас представляете себе те специфические рамки, в пределах которых врачу позволительно действовать, оказывая пациенту помощь. Он может давать пациенту лекарства для облегчения болевых ощущений даже в том случае, если это укорачивает ему жизнь. Но он не может сокращать сроки его жизни, даже если это приносит избавление от боли. Есть разница, не правда ли? Кое-кто считает это неправильным, и, быть может, в один прекрасный день все переменится. Но в настоящее время закон гласит, что никто не имеет права даже с разрешения или по настоянию пациента сокращать ему жизнь. Я высоко ценил миссис Кэррингтон. Когда я был здесь, она разговаривала со мной о своем состоянии и о том доверии, которое к вам питала. Я же испытываю чувство благодарности к каждому, кто оказывал ей помощь, когда она в этом нуждалась. Так что у нас нет особого желания давать ход этому делу. Нас интересует только смерть Петроу и Дугган. Мы знаем, что Джеффри Парсонс их не убивал. И мы хотим услышать от вас, что на самом деле здесь произошло. Если вы откажетесь давать правдивые показания, мы будем считать себя вправе использовать ради достижения истины все остальные средства, имеющиеся в нашем распоряжении. Лицо Бимиш-Невилла стало белым как мел, являя собой разительный контраст с его иссиня-черными волосами и бородкой. — Вы не можете… не смеете требовать от меня этого. И опять у Кэти сложилось впечатление, будто он говорит и действует, повинуясь какому-то другому, ранее разработанному сценарию. Брок нахмурился и, наклонившись к доктору, хрипловатым от напряжения голосом произнес: — И могу, и смею. Более того, я также думаю, что могу до некоторой степени понять, в каком состоянии вы находились… и находитесь. Полагаю, что словосочетание «сильный стресс» характеризует его наилучшим образом. — Боже правый! — Бимиш-Невилл наклонился над столом и обхватил голову руками. — «Сильный стресс!» — эхом откликнулся он. — Невероятный стресс! Непереносимый стресс! — вот как это называется. Но, повторяю, вы не можете ничего от меня требовать. Ведь вы знаете, что я, возможно, единственный из всех, кто не мог этого сделать. Кэти ломала голову, пытаясь его понять. Бимиш-Невилл застонал и неожиданно сел на стуле прямо. — Сильный стресс всегда имеет долгую историю, — сказал он уже более спокойным голосом. — И вы, Дэвид, об этом знаете — вспомните хотя бы свое плечо. Стресс — это как память. Он связывает отдельные части нашей жизни воедино. Несчастливые части, части с неразрешенными проблемами. Вам может представляться, что вы свыклись, примирились кое с чем в вашей жизни, но на самом деле вы лишь закупорили сосуд с ядом, который, впрочем, протекает, отравляя ваше существование и способствуя наращиванию стресса. А потом происходит нечто, от чего сосуд лопается, яд растекается и становится страшным оружием. Мысль о том, что у Бимиш-Невилла что-то случилось с головой, посетила Брока и Кэти почти одновременно и вызвала у них некоторое смущение. — Одна смерть ведет к другой, — продолжал говорить доктор, — а потом к следующей. «Три смерти?» — подумала Кэти и почти синхронно с этой мыслью автоматически произнесла: — Мертвый ребенок Лауры… Бимиш-Невилл болезненно сморщился, как если бы она ткнула его ножом. Повернувшись к ней, он спросил: — Это она вам сказала? Когда Кэти кивнула, Бимиш-Невилл заметно расслабился. Казалось, с его плеч упал какой-то тяжкий груз. Посмотрев на нее, он сказал: — Ну, тогда вы знаете… Потом, глотнув для подкрепления сил воды из стоявшего на столе стакана, он заговорил снова: — Вы должны понимать, как тяжело она все это переживала. Ведь она потеряла ребенка в самом конце беременности, да еще после всех этих трудностей с моей первой женой. — Он говорил так, будто все еще не верил в то, что произошло. — Но я знал, что она сильная женщина и что ее мучения кончатся, когда она снова забеременеет. Но этого так и не случилось… Кэти перебила его: — Надеюсь, вы понимаете, доктор, что я записываю этот разговор? — Сказав это, она выложила на стол маленький диктофон. Бимиш-Невилл согласно кивнул. — Я только хотел объяснить вам подоплеку. Стресс был ужасный. Откуда Петроу узнал о ребенке после всех этих лет, я не имею представления. Но это было в его стиле. Он умел входить к людям в доверие; любил копаться в чужих жизнях и выведывать чужие тайны. А затем он использовал добытые им знания, забавляясь с ними, как глупый ребенок забавляется с огнестрельным оружием. Но то, что он пытался использовать это против Лауры, простить было невозможно. Он покачал головой и погрузился в мрачное молчание. Должно быть, вспоминал о чем-то таком, что произошло шесть месяцев назад. — Я вас понимаю. — Кэти стремилась подхлестнуть его исповедь и направить в нужное ей русло. — Вероятно, тогда вы почувствовали, что просто обязаны что-то сделать. Но он не сказал ни слова и лишь беспомощно взмахнул руками. Кэти подумала, что с тех пор, как она видела доктора в последний раз, он сильно изменился, и эти изменения показались ей обескураживающими. Хотя он сохранил и прежний гипнотический взгляд, и манеры доминирующей личности, ей все никак не удавалось схватиться с ним по-настоящему. Всякий раз он словно выскальзывал из ее хватки. — Почему бы вам, доктор, не рассказать нам, что произошло здесь в воскресенье 28 октября прошлого года, — мягко, будто обращаясь к тяжелобольному, попросила она. — Не вижу причины. Если вы разговаривали с ней, то… — Нам хотелось бы узнать вашу версию событий, Стефан, — вступил в разговор Брок. — Итак, когда вы в последний раз встретились с Петроу? — Э… — Секунду казалось, что он не сможет этого вспомнить, но в следующее мгновение он продолжил: — Я встретился с ним утром, когда пришел в большой дом интервьюировать вновь прибывших пациентов. — Расскажите нам об этом. — Я вышел из своего коттеджа в десять или чуть позже, вошел в дом через дверь полуподвала и встретил в коридоре Петроу, который направлялся в гимнастический зал. Этот зал стал своего рода… его притоном. — Последнее слово доктор выделил ударением. — Он попросил меня уделить ему несколько минут для частного разговора, впустил меня в зал и захлопнул тяжелую дверь. Я почувствовал себя не в своей тарелке, и он сразу же это понял. Я и прежде замечал, как точно он улавливал чувства других людей. Это истинный дар, особенно для терапевта, потому-то я и взял его на работу. По крайней мере это была одна из причин. Но он использовал этот дар во вред — старался показать вам, что способен читать даже самые заповедные ваши мысли. Кэти понимала, что в устах Бимиш-Невилла это признание дорогого стоит. — Он сообщил мне весьма странные вещи. Я просто не знал, как на все это реагировать. Он сказал, что намеревается открыть в Лондоне «Клуб здоровья» и хочет, чтобы я поддержал его в этом начинании и оказал ему всевозможную помощь. Чем дольше он говорил, тем меньше я находил смысла в его речах. Его квалификация и опыт были, само собой, весьма ограниченны, но то, что он имел в виду, представляло собой скорее место встреч или развлекательное заведение — и это в лучшем случае. Он также хотел, чтобы я назвал этот клуб своим именем и стал его номинальным директором. Более того, он хотел, чтобы я убедил своих пациентов посещать его, и даже выразил надежду, что я буду в него инвестировать! Какое-то время я слушал всю эту чушь, но потом попросил его остановиться. Я сказал ему, что не желаю иметь ничего общего с такого рода заведением, а затем высказал ряд серьезных замечаний относительно его деятельности в Стенхоупе. Мне не нравился его подход к делу, в частности, легкомысленная манера заигрывать с пациентами. Лаура не раз мне об этом говорила, но я неприятный разговор с ним все время откладывал. А между тем он начал гнуть свою линию в клинике и игнорировал все наши инструкции и порядки. Проблема заключалась в том, что у него имелось значительное количество почитателей среди пациентов, а также среди обслуживающего персонала. Однако несмотря на это, я дал ему понять, что его взгляды и отношение к делу никак не соотносятся с духом Стенхоупа и даже прямо ему противоположны. Он рассмеялся! Сказал, что я не должен с ним так говорить, поскольку мы с ним, возможно, гораздо ближе друг к другу, чем это может представляться. Казалось, он намекал на некую существовавшую между нами связь. — Бимиш-Невилл покачал головой. — Этот человек был удивительно ловкий манипулятор. В этом ему не откажешь. Кэти поразила странная ирония, сквозившая в данной Бимиш-Невиллом характеристике Петроу. — Я старался не обращать внимания на ту панибратскую манеру, в какой он со мной разговаривал. Между тем со стороны могло показаться, что из нас двоих хозяин — он, а я простой соискатель места, который пришел устраиваться на работу. Потом его поведение неожиданно изменилось. Он сказал, что моя помощь ему не нужна, поскольку у него много влиятельных друзей. Но мне придется ему помогать в любом случае. Некоторые пациенты, по его словам, считают методы Стенхоупской клиники слишком обременительными, а здешнее существование — тоскливым. Они хотят получать за свои деньги нечто большее, нежели морковный сок и гидротерапию, и он в состоянии удовлетворить их потребности. Тут он совершенно открыто заявил мне, что снабжает некоторых пациентов наркотиками. Вы можете себе представить, какой шок я испытал. Я, конечно, вышел из себя, особенно когда узнал, что он получил партию наркотиков от моего знакомого Эррола, который поставляет в клинику зелень и овощи. Тогда он начал рассказывать мне, что Эррол рассказал ему о той помощи, которую я оказывал его матери… Бимиш-Невилл замолчал. Он попытался было налить себе в стакан воды из стоявшего на столе графина, но руки у него так сильно тряслись, что Кэти пришлось прийти ему на помощь. Он залпом выпил воду, потом некоторое время сидел с открытым ртом, с шумом втягивая в себя воздух, потом опять выпил воды. Прошло еще несколько секунд, и он заговорил снова: — Вот, собственно, и все. Я оставил его, поспешил к себе в офис и договорился по телефону с Эрролом о встрече во второй половине дня. Мне хотелось выяснить, что он в действительности рассказал Петроу. Ничего другого в тот момент мне в голову просто не приходило. — Когда вы приехали к Эрролу, он подтвердил, что Петроу все знал о том, как вы помогали его матери? Бимиш-Невилл кивнул: — В общем, да. Это был настоящий кошмар… — Сколько было времени, когда вы вернулись от Эррола? — Не знаю точно. Было уже темно. Пожалуй, около половины шестого. — Вы видели Петроу после этого? Скажем, в гимнастическом зале? Он покачал головой: — Не видел. В подвале я не был и сразу прошел в свой офис. Буквально в следующую минуту ко мне зашла Лаура, и я по выражению ее лица понял: что-то стряслось. Лаура была бледна, напряжена и, казалось, пребывала в состоянии контролируемого шока. Такой вид бывает иногда у медицинских сестер, когда перед их глазами происходит нечто ужасное, а они, не имея возможности вмешаться или что-либо сделать, просто стоят и смотрят на это. Меня более всего поразила одна деталь: то, что в этот момент она сжимала в руках свою чековую книжку. — Чековую книжку? — Да. Она, можно сказать, прижимала ее к груди. — Доктор снова налил себе воды и сделал глоток. — Я осведомился, что случилось, и она спросила: «Что тебе сказал Петроу?» Я удивился, потому что не говорил ей ни о своей встрече с Петроу, ни о поездке к Эрролу. Я начал рассказывать ей об угрозах Петроу выдать меня в случае, если я не стану ему помогать, но она прервала меня словами: «Он мне тоже угрожал». Я страшно разозлился, но она вновь остановила мои излияния и сказала, что мне ничего не надо делать. Тем более что ничего уже не поделаешь. Она сказала, что ее брат Джеффри поможет ей и что они с ним обо всем позаботятся. Бимиш-Невилл повернулся к Кэти: — Тогда я понял, зачем ей понадобилась чековая книжка. Вернее, так мне казалось. Я подумал, что она откупилась от него. У нее были деньги, поскольку в свое время они с Джеффри унаследовали некоторую сумму от своих родителей. Короче говоря, я вообразил, что именно это она и имела в виду. Я начал было протестовать, но она заставила меня замолчать, уверяя, что все уже устроено и я не должен больше об этом упоминать. Только значительно позже, уже на следующее утро, когда Джеффри явился ко мне с известием, что Петроу повесился в храме, я позволил себе взглянуть на вещи по-другому. Я попытался вспомнить, что она дословно тогда мне сказала и какой смысл вкладывала в свои слова. В тот вечер, когда вы, сержант, и ваши коллеги покинули большой дом, она рассказала мне, что Петроу узнал о ребенке, как преследовал ее и насмехался над ней, говоря разные мерзости. Тогда я наконец осознал во всей полноте, что заставило ее пойти на убийство. Пораженные Кэти и Брок уставились на него во все глаза. — Значит, это ваша жена Лаура убила Алекса Петроу? — Кэти медленно, чуть ли не по буквам выговаривала каждое слово. Он кивнул. — Подтверждает свои слова кивком, — сказала Кэти в диктофон. — Она ведь об этом вам говорила, не так ли? — спросил Бимиш-Невилл. — Я знал, что она рано или поздно в этом признается. И я убежден, что Джеффри здесь ни при чем. Он не участвовал в этом деле, по крайней мере вначале. Убийство Петроу — акт импульсивный, совершенный под воздействием стресса и, более того, спровоцированный. Джеффри пришел ей на помощь позже, когда появилась необходимость перетащить тело в храм. — Вы когда-нибудь это обсуждали? — Нет. После того как она рассказала мне о его угрозах и… хм… неприличных предложениях, она сказала, что все уже кончилось и что она больше не хочет ни при каких условиях об этом разговаривать. Я согласился. — А как насчет Рози? Бимиш-Невилл снова с силой потер лоб, будто бы пытаясь заставить свой мозг функционировать. — Видите ли, она похоронила это в себе. Внешне все выглядело так, как если бы она совершенно об этом забыла. Ее поведение, манеры казались абсолютно нормальными. Я тоже старался вести себя соответствующим образом. У Джеффри в этом смысле ничего не получилось. Все это слишком сильно на него подействовало. Сознание содеянного его сестрой, мысль о том, что он стал ее соучастником, иначе говоря, преступником — по крайней мере в глазах закона — вызвали у него угнетенное состояние, именуемое комплексом вины. Кроме того, его стали мучить постоянные позывы к рвоте. Он не мог спать, не мог заниматься любовью со своей невестой Рози. Состояние Джеффри вызвало у Рози озабоченность. Она разговаривала об этом и со мной, и с Лаурой, хотя нам не очень хотелось иметь с ней дело. Но мы оба изо всех сил старались помочь Джеффри. Я дал ему список трав, настойки из которых применяют при бессоннице и нервных срывах, но Джеффри они не помогли. Лаура держала себя с Рози довольно жестко, поскольку ей было трудно контролировать свои чувства и воспоминания даже и без напоминания о случившемся со стороны других людей, что происходило всякий раз, когда она имела дело с братом или с его невестой. Рози нравился Петроу, и она подозревала, что состояние Джеффри как-то связано с его смертью. Этот факт тоже сыграл свою роль.