* «Шахматисты» - один из немногих сохранившихся витражей XV века на светский сюжет. Выполнен во Франции около 1450 года. Хранится в коллекции музея Клюни. В этом же музее находятся Шпалеры серии «Дама с единорогом» из моего романа «Вышитые сны маленькой гианы». Витраж и легенды, с ним связанные, удивительны, и я описала его в соответствии с действительностью. Глава 7. Саламандра холодна как лёд, но она любовь свою найдет. - В Кенсингтонской тюрьме сидит человек по имени... которого я не знаю. Он приговорён к смертной казни. Может быть он?... Хотя я на его месте не рискнул бы… «Клуб самоубийц, или Приключения титулованной особы» 1981год. Я открыла было рот, чтобы возмутиться такому нелепому обвинению, но старуха голосила так громко и так звучно, что мой голосок был просто не в состоянии перекрыть её вопли. И, что удивительно, на её зов тут же прибежала стража. То были два солдата в форме во главе с довольно высоким командиром. - Что случилось, госпожа Вильфранш-сюр-Сон*? - Воровка!!! - продолжала голосить бабка. - Я ничего не крала! - постаралась я всё-таки хоть что-то вставить в её неиссякаемый поток обвинений. Но какой там. Все слушали только наглую старуху, уверявшую, что я проникла в её дом обманом, что я обошла все комнаты, и что я украла у неё из шкатулки фамильный перстень. «Но ведь дальше первого внутреннего холла я даже не была!» - Ну какой ещё перстень?! - чуть не плакала я, - Я его и в глаза-то не видела. - Да, а это что? Бабка проворно засунула руку, сжатую в кулак, в карман моей послушнической хламиды, а когда вынула её и разжала, на ладони и в самом деле лежал большой перстень. Только вот со стороны выглядело, будто она засунула руку в карман и нашла там перстень. Как будто он и в самом деле там лежал, а не был изначально спрятан в её же кулаке. Перстень был большой, с круглым камнем, на котором искусным резчиком был вырезан замысловатый герб. Внизу герба была крепость с башней и воротами, а в верхней части три перечёркнутые геральдические лилии*. Я совершенно точно видела его на пальце у старухи, когда она мне показывала поврежденные части на витраже. - Да она его всё время на пальце носит! Как бы я его стянула, с руки-то? - попыталась я воззвать к разуму стражников. Те воззрились на старуху, но она снова начала голосить про кражу, и что я обманом проникла в её дом. - Да, я же витраж её пришла осмотреть! - вновь воспротивилась я. - Ты разве саламандра, чтобы в витражах разбираться? - хитро и недобро прищурившись, спросила она. Я прикусила губу. Ну не могу я вот сейчас на всю улицу объявить, что я, действительно, последняя саламандра в городе - вокруг нас так много народу уже собралось. Зеваки вовсю глазели, ожидая, чем дело закончится. - Саламандры же ушли два месяца назад. С гаком! - вдруг сказал один из солдат. - А вчера и вовсе квартал рухнул и по ветру развеялся, - поддакнул другой. - Меня Мать-настоятельница прислала! - снова попробовала вставить я. - Я давно дружу с Матерью-настоятельницей. Она бы предупредила, и прислала бы с тобой кого-то! Врёшь ты всё! Дальше я стояла молча. Мои аргументы иссякли. - В участок её. Там разберёмся, кто, куда и кого послал! - наконец принял решение командир стражников. - Но… - попыталась снова возразить я. Но два солдата уже подхватили меня под руки и потащили куда-то. От их резких движений капюшон сполз мне на глаза окончательно, лишая возможности видеть, куда меня тащат и поискать в толпе хоть одно знакомое лицо, чтобы позвать на помощь. Но вряд ли я бы кого-то увидела. Я же только прибыла в город. И знакомых у меня тут не было. А стражники крепко держали меня по обе руки, не давая поправить противный капюшон. Они были хоть и людьми, но всё же довольно крупными. И вот они вдвоём тащили маленькую саламандру в участок. Наверное, это выглядело довольно комично. Два таких амбала, и маленькая я между ними. Правда, мне было совсем не до смеху. Мне становилось с каждой минутой всё страшнее. Судя по хлопающим дверям, меня привели в полицейский участок, но наверху я не задержалась. Те же двое потащили меня по лестнице, куда-то вниз. - Куда вы меня тащите? - из-под капюшона спросила я. Мне совсем-совсем ничего не было видно, но, зато, я чётко понимала, что мы спускаемся вниз, и оттуда тянет холодом. - В камеру. А ты что думала? На бал во дворец? - ответил один. - Так закончились же балы. Улетел этот красный с женой, будь он не ладен. Одни неприятности от него. Говорят, вчера на балу он устроил целое представление. Орал, буйствовал и оскорблял всех. Пьян был по самые драконьи чешуйки. И жена его не могла угомонить, - сказал второй. - Чушь! - вдруг вырвалось у меня, - Креон Огненный не пьёт крепких напитков! Вот какая мне разница? Но, всё же, было почему-то больно, что они так плохо говорят о нём. Стражники громко расхохотались, и один из них, отпустив мою руку, загремел ключами. - Ты откуда свалилась, малявка? Всем известно, что Креон Огневолосый - дебошир, буян и злобный любитель выпить. А когда он выпьет - его никто утихомирить не может. Сыпет оскорблениями и бранится. Это все знают. Многие отказываются прислуживать на балу, если он тут объявляется. Потому что он даже к слугам придирается. Меня резко втолкнули куда-то, но зато отпустили, и я тут же поправила капюшон. - Его только и может, что сам император приструнить. А вчера наш Годдард Воздушный ушёл с бала раньше времени, вот он и разбушевался. Говорят, что жена Огневолосого скрипела зубами, а потом из их покоев рыданья слышались, когда они спать отправились. Слуги много чего видят и рассказывают. - Ладно, сиди, мелкая… - сказали стражники, запирая мою клетку. А я испуганно огляделась по сторонам. И мне стало совсем жутко. Это был, определённо, подвал, представлявший из себя комнату, наполненную металлическими клетками. Вот в одной из таких клеток я и очутилась. - А долго сидеть? - крикнула я вслед уходящим стражникам. - До утра. Утром - суд! - донеслось до меня, и я услышала, как грохнула, закрываясь за ними, дверь. До утра? Меня снова охватил ужас. Как так - до утра? Нет, сам факт провести весь оставшийся день и ночь в полицейском участке меня не страшил. Страшно было другое. Я находилась в подвале. Тут было холодно и сыро. А саламандры не выносят ни того, ни другого. И буквально сразу, как эта мысль сформировалась в моей голове, сырость страшной холодной лапой стала забираться мне под хламиду. Я села на небольшой деревянный топчан, который представлял собою единственную мебель в этой клетке, и, по идее, служил и сиденьем, и кроватью. Ни одеяла, ни матраса на нём не наблюдалось. Если вот так посмотреть, и суд, действительно, будет уже завтра, то ничего смертельного в том, чтобы провести ночь в тюрьме - нет. Ага, если ты человек. Меня же такая ночь может доконать. Я тряслась от холода, и единственной связной мыслью было - что Мать-настоятельница придёт и вытащит меня отсюда. Я сидела на топчане и даже не могла понять, сколько прошло времени. Окон тут не было. Тусклый свет шёл только от двери у лестницы, ведущей наверх. Там висел магический шар - магии в нём было мало, поэтому светил он несильно. В остальных клетках заключённых не наблюдалось. Это и огорчало, и радовало одновременно. Выходит, преступность в столице не высока. Но, с другой стороны, было бы с кем поболтать, окажись тут хоть кто-нибудь. В животе ощутимо подвывало. Я успела позавтракать в трапезной, а вот обеда у меня не было, и, судя по всему, время приближалось к вечеру, раз я так сильно хотела есть. Я начала надеяться, что кто-то придёт меня покормить, и я смогу попроситься наверх, немного погреться. Но обо мне явно забыли, потому что еды и воды мне так никто и не принёс. Зубы у меня стучали, и я, кое-как забравшись на топчан, решила попробовать поспать. Сон и в самом деле пришёл, но я периодически просыпалась от холода, и мне всё время снился кошмар, в котором были какие-то большие хлопья белого порошка. Я такой белый порошок никогда раньше не видела. Нет, я видела известь. Её применяли для приготовления стекла. Но этот - был совсем другим, он напоминал мне манную кашу. Он точно так же сбивался в комочки, или рассыпался на крупинки, и был очень-очень холодный. Да, да - он был очень, ну просто ужасно холодный. И мне снилось, что я в нём тону. Этот порошок белого цвета был повсюду. Он падал с неба, лежал на земле и даже на деревьях. А ещё на деревьях не было листьев. Деревья были голые и погибшие. Ну, потому что не может дерево быть без листвы. Видимо, этот белый порошок сгубил все деревья… И вот я шла почему-то по пояс в этом порошке и с каждым шагом понимала, что мне конец. И когда я в очередной раз провалилась в этот жутко холодный порошок по самую макушку, я проснулась и услышала, как скрипит, открываясь, дверь. - Ну ты, малявка? Пошли. Тебя судья ждёт уже. Я с трудом разлепила глаза. Было очень холодно. Но я заставила себя подняться с топчана и сделать шаг к стражнику, гремевшему ключами у двери в мою клетку. Зуб на зуб не попадал. Как же холодно! - Трясёшься? Не трясись. Может быть, тебе повезёт, и руку за воровство не отрубят. Может просто поркой на площади ограничатся. Всё же - ты молодая, да и в краже замешана первый раз, - снисходительно бросил стражник. - Что? Мне отрубят руку или выпорют на площади за то, чего я не совершала? И вы говорите, что это ещё будет везением!? - удивлённо посмотрела я на него. - А что тебя за это - наградить? - и он рассмеялся, обнажив жёлтые зубы. Стражник был один. Видимо второй спускаться за мной не стал, будучи уверенным, что деться мне некуда. - Шевелись, - толкнул он меня. Ноги я переставляла с трудом. И, видя мою медлительность, стражник всё же схватил меня за локоть и потащил по лестнице. Мы поднялись наверх, но теплее мне не стало, хотя я очень на это рассчитывала. Никто не предложил мне куска хлеба, но есть я почему-то уже не хотела, а вот от воды бы не отказалась. Но пить, мне тоже, видимо, не положено. Хотя, чему я удивляюсь? Моего двоюродного брата тоже несколько раз сажали в тюрьму, и возвращался он оттуда совсем больной. Но всё же в столице Огненных было на порядок теплее. Здесь же одна ночь в тюрьме заставила меня продрогнуть просто до костей. Я же привыкла, что саламандр принято унижать, так что нужно просто принять, что и в Столице будет то же самое. На меня вообще напала жуткая апатия. Я вдруг поняла, что и послушническая хламида меня не защитила. Никому в этом мире маленькая саламандрочка не нужна. И стало до ужаса обидно. Поэтому я плохо запомнила, как меня привели в соседнее здание, и усадили в жёсткое кресло. Оно было большое и страшное, перевитое цепями и ремнями. Я в нём выглядела, наверное, пушинкой. Хорошо хоть, меня не привязали к нему, видимо, моя маленькая фигурка не внушала никому ни страха, ни почтения. Потом вошёл судья и несколько его помощников. А я всё никак не могла согреться. Меня трясло, зубы стучали. Я, как в тумане, слушала госпожу Вильфранш-сюр-Сон. Мерзкая старуха орала и плевалась, о том, как я украла её единственную радость и отраду для глаз. Самую её величайшую ценность в этой жизни. То единственное, что удерживает её в этом бренном мире. Её фамильный перстень. По всему выходило, что, если бы меня не поймали - мерзкая старуха скончалась бы от такой потери. А это уже было похоже на покушение на убийство. Видимо, я должна была знать, что без перстня она умрёт. Как это всё укладывалось в рамки разумного - я не понимала. А ещё мне почему-то слова вообще не дали. Не задали ни единого вопроса, и не выслушали мою версию. Хотя вряд ли я что-то могла сказать. Зубы стучали, во рту пересохло, а глаза слезились. Из-за текущих из глаз слёз, я плохо видела окружающих меня людей. Только размытые силуэты. По всей видимости, мои стучащие зубы, слёзы, бежавшие из глаз, и то, как я, пыталась согреться, обхватив себя руками - всё это убедило судью в том, что я виновна.