В ванной комнате такая же картина. Зеркала — одно над раковиной, другое над ванной, целая батарея лосьонов и прочей парфюмерной продукции для мужчин, несколько махровых полотенец сомнительной чистоты, на двери — голая блондинка, ухитрившаяся выпятить одновременно и зад и грудь и капризно оттягивающая нижнюю губу наманикюренным пальчиком, и длинный женский волос на бортике ванной. И даже в уборной был тот же набор: блондинка, демонстрирующая розовые ягодицы, пустые банки от импортного пива, непонятно зачем расставленные на полочке над унитазом, и полная окурков фаянсовая пепельница в виде лягушки. В квартире отчетливо ощущался запах марихуаны. И только два предмета никак не хотели вписываться в обстановку мухинской квартиры — большой цейссовский бинокль в комнате на подоконнике и детская пластмассовая формочка синего цвета под кухонным столом. Оперативники работали в квартире Мухина уже больше трех часов, когда Татов, закончив осмотр кухни, устало спросил: — Что, ребята, пора сваливать? А то времени уже… Петрович, у тебя все? — Осталось в компьютер заглянуть, и будет все, — сказал Петрович, вылезая из-под кровати и отряхивая брюки, — смотри, что я нашел. Он протянул Татову средних размеров фотографию, вставленную в пластмассовую рамку. — «Я возвращаю ваш портрет… — пропел Татов, забирая снимок, — и ни о чем вас не молю-ю…» Ну, и что ты хочешь этим сказать? — По-моему, стоило бы поинтересоваться этим безголовым мужиком. — Хочешь сказать, его нарочно кто-то прожег? — Уверен, что да. Володь, иди посмотри, а? — Ну? Что там у вас? — мрачно буркнул Володя Лыков, фотограф, и заглянул Татову через плечо. С цветного снимка размером 20 на 30 улыбались четверо: двое мужчин и две женщины, запечатленные на фоне какого-то здания, явно не московского. Строго говоря, улыбались трое, потому что у стоящего справа крупного мужчины вместо головы была прожженная сигаретой дырка, и понять, улыбался он в тот зафиксированный для истории момент или нет, уже не представлялось возможным. — Вот. Петрович уверяет, что этому типу голову прожгли нарочно. А ты что скажешь? — Присовокупляюсь к мнению Петровича. Когда сигарета прожигает фотобумагу случайно, картина получается совсем другая, уж ты мне поверь. — Верю, — легко согласился Татов и саркастически добавил: — Значит, дело за малым: найти безголового и спросить, за что Валера Мухин так нехорошо с ним поступил. — Найдешь ты его, как же… Этот снимок, знаешь, где сделан? — спросил Володя. — Видишь флаги? — Ну? — Это, Серега, Организация Объединенных Наций, то есть Нью-Йорк. — Нью-Йо-орк?! — протянул Татов. — Ты уверен? Хотя… что ж тут удивительного? Мы ж как-никак в дипломатическом доме… — Да уж, — хмыкнул Петрович, — в дипломатическом, в котором, между прочим, за последние две недели уже второй жмурик… — Это ты про Сапрыкина? — Про кого же еще? — Ну, наш жмурик явно из другой компании. Лыков усмехнулся. — Откуда это у тебя такая уверенность? — Ну, ты сам посуди: там — явная заказуха и вообще… другой масштаб. А этот, — Татов кивнул на постеры с полуголыми рокершами, — этот даже не работал в МИДе. — А кстати, где? — В частной страховой компании. «Астра» называется. Слыхал про такую? — Нет. Мне страховать нечего. А про Мухина надо сообщить на Петровку. — Между прочим, — сказал Лыков, доставая из пачки сигарету и прикуривая, — жмурик это не второй, а третий — три года назад тут еще одного замочили и, между прочим, тоже дипломата… Правда, подробностей я не знаю… А про Сапрыкина ребята с Петровки сказали, что шлепнул его никакой не профессионал. — Нет? А кто же? — Ну, если бы я знал… — Если б ты это знал, мы бы сейчас здесь не торчали, — мечтательно протянул Татов. — Да? И где же, по-твоему, мы бы торчали? — Не знаю, но хочется верить во что-то хорошее… — Ну-ну. Ты бы лучше вытащил фотографию из рамки и посмотрел: может, там подпись есть какая-нибудь или дата? — Дата, говоришь? — Татов достал снимок и посмотрел на обороте. — Дата имеется… Семнадцатое июня одна тыща девятьсот девяносто восьмого года. М-да… Выходит, безголовый, возможно, уже давно в Москве?.. Что ж, карточку, стало быть, тоже изымаем… — Татов аккуратно опустил снимок в полиэтиленовый пакет, в котором уже находились паспорт, записная книжка и несколько видеокассет. — Ну? Включаю компьютер? Петрович, ты пальчики с него снял? — Снял, снял, включай, — проворчал Петрович, лучше всех присутствующих разбиравшийся в компьютерах, и когда засветился экран монитора, подошел к столу и застучал пальцами по клавиатуре. — Та-ак… Понятно… Здесь одни игрушки — документов никаких… Судя по всему, чувачок умственно перенапрягаться не любил… Если только в Интернет заглянуть? — Зачем? — недовольно спросил Татов. — Что это нам даст? — Может, и ничего. Но попытаться узнать, чем он, так сказать, дышал, по-моему, стоит, — возразил Петрович и, взяв шнур, наклонился к телефонной розетке. — А то ты не видишь, чем он дышал, — проворчал Татов, — бабы, бабы и… еще раз бабы. — Бабы, бабы, баобабы… — пробормотал Петрович. — Ладно, Серега, потерпи: в его почту мы сейчас все равно залезть не можем, а посмотреть ссылки на сайты и «журнал» за последнюю недельку — это быстро. — «Быстро, быстро…» Жрать охота. Я с утра как ушел с одной яичницей, так до сих пор с ней и хожу… — Что ж тебя твоя Наталья так плохо кормит? — рассеянно спросил Петрович, вглядываясь в экран монитора. — Какая Наталья! — досадливо отмахнулся Татов. — Наталья вторую неделю отдыхает в санатории по соцстраховской путевке… — Так — тихо, ребята, — сказал Петрович и поднял указательный палец, — вопрос на засыпку: на какой сайт заходил наш жмурик за день до смерти? Отгадайте с трех раз. — На порнографический, — хором ответили Татов и Лыков. — Угадали… — Так еще бы! — усмехнулись оба. — А теперь угадайте, какой диск у него в дисководе. Оба оперативника, переглянувшись, подошли к Петровичу и встали у него за спиной. — Смотрите-ка — оказывается, у нашего Мухина весьма разносторонние интересы. За сентябрь он шесть раз посетил несколько порносайтов — самых традиционных, где тетеньки с дяденьками. А на диске у него — самая мерзкая разновидность порнухи — детская… А? Как вам это покажется? — Петрович обвел присутствующих вопросительным взглядом. — А я еще удивлялся, — хмыкнул Татов, — откуда у него на кухне формочка?.. — Ну, это ты зря… При чем здесь формочка? Формочку мог забыть его любимый племянник… или внебрачный сын… А, впрочем, прихвати-ка ее с собой… — Да бросьте вы, — с досадой проговорил Лыков. — Ну, купил себе клиент диск, из любопытства. Видно же — нормально ориентированный мужик. Диск — всего один, сайтов с детской порнухой не посещал, фотографий детских нет, в то время как тетенек — полным-полно… Так что это вы зря… А про племянника узнать — не проблема. Ты его родственниками интересовался? — А как же! С родственниками хреново. Отец с матерью умерли. Есть тетка, родная. Живет в Беляево. — Вот ты к ней и поезжай. А я свяжусь с Петровкой, прямо сейчас. 20 На следующее утро Лобов докладывал полковнику Богданову по делу об убийстве Мухина. Полковник хмурился, нервно постукивал пальцами по столу, время от времени недовольно крякал, но слушал не перебивая. — Все? — буркнул полковник, когда Лобов замолчал. — Почти. Соседи говорят, что убитый Мухин жил в этой квартире около трех лет, а раньше проживал у родителей в трехкомнатной, в этом же доме, пока ее не продал его покойный отец, тоже, между прочим, сотрудник МИДа… — Интересно, и тут квартира, — усмехнулся полковник и посмотрел на Гулина. — Значит, так. Ты, Андрей, поезжай к мухинской тетке и постарайся все выяснить… Эта история с продажей квартиры мне не нравится… А потом срочно к Шрамковым — надо предъявить матери формочку на опознание. Если опознает, берем убийство Мухина к себе. Только смотри, не вздумай сказать ей про порнодиск. А ты, Юра, отправляйся в МИД, собирай информацию по Мухину-старшему… Гулин знал, что с мухинской теткой оперативники из районной прокуратуры уже встречались на опознании в морге. Тогда шестидесятидвухлетнюю Наталью Дмитриевну Порываеву пришлось долго выводить из обморочного состояния, и разговор не получился. Увидев, что глаза у нее опять на мокром месте, Гулин испугался, что ему и теперь вряд ли удастся добиться от нее толку. — Не знаю!.. Я ничего не знаю!.. — замахала руками Наталья Дмитриевна. — Ни с кем дружил, ни где бывал… Они сидели на уютной и чисто прибранной кухне в ее квартире в Беляеве. На столе стояло покрытое салфеткой блюдо с только что испеченными ватрушками, которые издавали такой запах, что у Гулина кружилась голова.