Часть 22 из 63 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Вы думаете, он жив? Простите мне этот вопрос, но вы сказали, что прошло около трех лет…
— Я уверен, что жив — у меня есть для этого кое-какие основания. Мне кажется, он просто прячется от долгов. И я бы никогда не стал таким образом напоминать ему о себе, если бы не мама. — И перехватив вопросительный Женин взгляд, пояснил: — Болеет — сердце…
— Понятно… — прошептала Женя и, вспомнив об отце, нахмурилась.
Они помолчали, остановившись напротив памятника Пушкину, грустно взиравшему на проносящийся мимо поток машин.
— Как вы попали на эту передачу? — спросил Митя.
— У Татуси есть подруга, а у подруги — сестра, которая работает на втором канале…
— Случайно не Ира Шмелева?
— Да, кажется…
— Вот видите, сколько, оказывается, у нас с вами общего, — сказал Митя, внезапно останавливаясь. — Я тоже оказался там благодаря ей. Так что давайте решать.
— Что… решать? — спросила Женя, посмотрев ему в глаза.
— Как — что? Как будем искать Машу. Так, кажется, зовут вашу дочь?
— Да… так. Но ведь у вас… тоже… пропал брат…
— Я же сказал: мой брат — взрослый человек. Я хочу думать, что, если он видел и слышал меня сегодня, он поймет, что надо делать. От него никто ничего не требует, но он обязан дать о себе знать, хотя бы ради мамы.
Была уже ночь, когда Татуся, лежа в постели, услышала, что Женя вернулась. «Слава Богу, кажется, немного успокоилась…» — подумала она, поворачиваясь носом к стене и прислушиваясь к Жениному голосу, тихо напевавшему какую-то мелодию.
3
Наутро от Жениной эйфории не осталось и следа. Татуся, открыв глаза, увидела, что Женина постель пуста. Накинув халат, она ринулась в кухню: Женя, скрючившись, сидела на табуретке, и ее худенькие плечи вздрагивали от рыданий.
— Женька, ты что? Что с тобой? Погоди, дай-ка я тебя укрою…
Татуся набросила ей на спину свой халат и села рядом.
— Что случилось?
— Я… я… — всхлипывала Женя, не в силах произнести ни слова.
— Ну что ты, что ты… не плачь, — шептала Татуся, поглаживая ее по спине. — Вчера ты была таким молодцом…
— Я… — проговорила Женя сквозь душившие ее слезы, — я так виновата…
— Виновата?! — возмутилась Татуся. — В чем это?
— Во всем. Я сказала: «Если мне ее вернут живой и здоровой…»
— Ну?
— Получается, что не здоровая она мне не нужна?.. Подожди! — воскликнула она, заметив, что Татуся собирается ей возразить. — Это не все. Я не должна была вчера гулять с этим Митей, смеяться, рассказывать какие-то глупости… Не перебивай! Я знаю, я виновата перед ней. Я так мало бывала с нею… Днем работала, а вечером… Когда Машка засыпала, я иногда уходила… в клуб или в гости, чтобы не оставаться с родителями… А должна была сидеть, возле нее…
— И у детской кроватки тайком… как там дальше?…ты слезу проливала? Брось, Женька, всё это глупости, ни в чем ты не виновата! Ты — героическая женщина. Родила ребенка, без мужа, без квартиры… Работаешь… По поводу того, что не здоровая Машка тебе не нужна, — это вообще бред… Все прекрасно поняли, что ты имела в виду. И Митя тут совершенно ни при чем… Тебе удалось немного забыться, и слава Богу! Думаешь, будет лучше, если ты сойдешь с ума от переживаний? Ты обязана сохранить себя ради той же Машки. Ну? Сама подумай!
Татуся поправила сползший с Жениного плеча халат и осторожно сказала:
— Ты мне лучше другое объясни…
— Что?
— Я вчера тебя уже спрашивала. Зачем ты сказала, что готова заплатить любую сумму? И что ты будешь делать, если они действительно ее потребуют?
Женя подняла голову.
— Я подумала, что это — единственный способ заставить похитителя проявиться.
Татуся посмотрела на нее как на сумасшедшую.
— Господи, Женька! Ну хорошо, он проявился. Дальше что?
— Ты не понимаешь! Если это случится, я буду знать, что Машка жива и что у меня есть надежда! Иначе я больше никогда ее не увижу! — голос ее срывался. — Неужели непонятно?!
— Ну хорошо, хорошо, прости. И все-таки — что дальше?
— Дальше я ему говорю: да, деньги есть. И мы начинаем договариваться. Договариваться, понимаешь?
— Нет. Ты хочешь его обмануть? — перебила Татуся. — Или ты надеешься на милицию? Думаешь, они отследят звонок?
Женя поморщилась.
— При чем здесь милиция? Конечно, нет.
— Тогда что?
Женя в отчаянии обхватила голову руками.
— Слушай, Татка, не мучай меня. Я же сказала — у меня не было другого выхода. Или так, или никак. И потом, если хочешь, я действительно верю в то, что какие-то высшие силы, которые есть над нами, меня не оставят. Я не знаю, что это — бог не бог, но ведь кто-то же там есть! И знаешь, — она встрепенулась — не успела я вчера все это произнести на передаче, как откуда-то свалился этот Митя, про которого я и думать забыла, — представляешь, какой-то мальчик с мидовских новогодних елок! И вдруг он мне, совершенно постороннему человеку, говорит: «Как будем искать Машу?»
— А если он просто трепач?
— Может быть. Но не похоже. И потом, я ведь на него не рассчитывала — у меня много богатых клиентов. Думаешь, они мне откажут в такой ситуации?
Татуся, пряча глаза, покачала головой и неуверенно произнесла:
— Надеюсь, что нет, но…
— Что — но?
— Нет, ничего…
— Говори. Ты сомневаешься?
— Нет… Просто я вспомнила фильм, американский… Там тоже похищают мальчика… — затараторила Татуся, лишь бы что-нибудь сказать и не выдать своего смятения по поводу Жениного плана, который казался ей совершенно безумным.
— Какой фильм?
— Не помню как называется. С Мэлом Гибсоном. У него похищают сына и требуют миллион.
— А он?
— Он, как и ты, поступает нестандартно — через телевидение сообщает преступникам, что заплатит вдвое больше тому, кто выдаст похитителя…
— И?
— Ну, и у него все получается…
— Расскажи — как?
Татуся начала рассказывать содержание фильма и через несколько минут заметила, что Женя немного успокоилась и вытерла слезы. «С ней надо все время разговаривать, рассказывать любую ерунду, читать сказки, пересказывать сплетни… лишь бы ни на секунду не оставлять ее наедине со своими мыслями… Иначе она рехнется. И заставить ее позвонить Гулину — предупредить, чтобы после эфира они все-таки постарались отследить звонки…»
4
Звонить Гулину не пришлось — на следующее утро он явился сам.
— Здрасте… К вам можно? — Гулин тщательно вытер ноги о половичок и покашлял в кулак. — Евгения Васильевна дома?