— У меня все хорошо… Я даже и не знаю, что тебе сказать. — он поворачивается ко мне, сложив руки в замке на коленях. — Расскажи все, что готова. Усмехаюсь, какая-то глупость. Тем не менее тоже сажусь вполоборота к нему. Легкостью в нашем общении даже и не пахнет, но может быть эта иллюзия и станет точкой. — Испания меня покорила, наверное, поэтому я так рвусь обратно. Даже несмотря на то, что с танцами у меня не срослось, все же остаюсь около них и имею возможность вершить судьбу, ставив шоу. Действительно, полюбила это направление и теперь не смогу и без этого. — Ты даже не тренируешься сейчас? — перебивает он с таким лицом, что мне хочется смеяться. — Порой немного. — отвечаю, пожимая плечами, а потом добавляю: — Перестань быть таким серьезным и хмурым, Ризанов. Я уже пережила это. Он опускает взгляд, глубоко вдыхая. Не понимаю, что это значит, но и пытаться прочесть не хочу. Позволю один вечер с ним говорить все, что думается. С оговорками разумеется. Пусть это будет, своего рода, подарком на его праздник. — В остальном…океан, песок, тёплая погода, вечная сиеста и множество туристов в летний сезон дарят ощущение чего-то другого. Конечно, уже привыкла, но там и в правду совсем иначе. Не так как в Москве. — А другие проекты рассматриваешь? Европа, Россия, это первый такой контракт? — не пойму с чего интересуется, но хмыкаю прежде, чем ответить. — Да, это впервые. Не скажу, что возьмусь за все, больше интересно наполнение. Может быть ты помнишь, по обложке… — Не судишь…— продолжает он: — Только на мне исключение… Вздёрнув брови смотрю на него. Да, он прав, его я тогда не сразу распознала. — Ты слишком тщательно скрывал себя. Отвечаю, а он, сменяя полуулыбку на пронзительный взгляд, вдруг становится серьезным. — Хотел бы я это изменить. Молчу, не представляя, что сказать… — Артур…не стоит портить этот момент. — все же выдаю спустя паузу: — То, что было не исправить. — Тем не менее добрая половина прошлого, как оказалось, часть лжи… — Не буду спорить, тебе виднее…— киваю, касаясь травинки, что прорывается сквозь бетон: — Только не изменить того, что ты поверил в это. Та фраза, которую вероятно я должна была сказать. Мужчина молчит, а потом касается моей руки, накрывая своей. — Я знаю, Ник. Черт, я…Нет слов, чтобы описать, какой я мудак. Касание отдается чем-то вроде мягкого покалывания в момент ностальгии. Но я убираю руку, заглядывая в его глаза, в которых теперь таится множество эмоций. Словно не было того времени, когда он смотрел на меня, как на самую падшую женщину в мире. — Тебе не переписать историю… — шепчу, а наружу буквально рвется причина. — Один шанс, Вероника. Один. Я понимаю, мать его, все понимаю. Просто оставь возможность хотя бы говорить, молчать, неважно… Снова накатывает. Снова он делает это. — Я уеду и твоя необходимость исчезнет. — не понимаю, почему просто не скажу ему идти на все четыре. Или к жене… — Нет. — отрезает так уверенно, что до жути хочется верить в это: — Я попытаюсь, Ника, переписать. Звучит так угрожающе решительно, что снова вызывает смех. Только теперь настолько горький, что кажется никогда в жизни я не пробовала на вкус такую горечь. — Хочешь, расскажу одну историю? — спрашиваю и одновременно ищу силы, чтобы сделать это. — Какую? Полагаю, у него в голове отсылка к прошлому и, в общем-то, он прав. — Когда я увидела вас в постели, знаешь, было ощущение, что из меня выкачали воздух. Будто нарочно. А потом резко бросили в бочку с ледяной водой. И в один момент, конечности немеют, отнимаясь. Ты перестаешь чувствовать свой организм… А когда ты думаешь, что вот все, сейчас наступит конец…но нет. Твой мозг еще осознает, принуждает тебя чувствовать ужас холода, что пробирается в каждую клетку. — слышу как он тяжело выдыхает: — Воздуха нет, тебе нечем дышать. Да только словно заставляя тебя жить, разум кричит и кричит… А ты, желая уже, чтобы это все закончилось, захлебываешься ледяной водой, ожидая все же, когда наступит эта нужная тебе чернота. — смотрю на него: — Вот как это было, Артур. — Я знаю, Крас… — Я не давлю тебе на жалость сейчас, и не хочу, чтобы ты пытался заполнить те воспоминания. Это просто-напросто невозможно. Я говорю лишь для того, чтобы ты до конца понял. Он кивает, прикрывая глаза, а я продолжаю: — После этих ощущений я думала, что уже ничто…веришь, ничто не способно меня также сломать... — слезы все же скатываются из глаз: — Только я ошибалась, я так сильно и наивно ошибалась… Падение на сцене стало третьей болью, и по ощущениям, было сродни первой. Казалось, что все против меня. Что, на свою беду, выбравшись из проклятой бочки, я оставила там что-то, что помогало мне жить. — Ника… — Я не закончила. — пресекаю попытку, потому что иначе покажу насколько я поистине сломлена. Может быть после этой правды, мне, наконец, станет легче… — Но самой больной была не первая и не третья, Артур…— вытираю дорожки слез, поворачиваясь на него: — А вторая… Он хмурится, наклоняя голову, а я смотрю в эти красивые глаза, потому что знаю, что как только я произнесу это вслух, стремительно исчезну из его жизни. И оставлю после себя лишь дичайшую боль, как и он когда-то. Разница лишь в том, что у меня выбора не было, а у него был. — Боль, которая полностью заглушила твое предательство, нож в спину от подруги и потерю любимого дела… Боль, которую я каждый день чувствую и от которой никогда не избавлюсь. Всхлипываю, судорожно вдыхая, потому что не хватает воздуха. Он же застыл в ожидании, а в глазах страх и полное замешательство. — Я была беременна, Артур. Глава 31 Артур Вокруг все замирает, а в мозгу без остановки крутится ее фраза, сказанная больным шепотом. Я была беременна, Артур. Я была беременна, Артур. Смотрю на нее ошалевшим взглядом. А разум тем временем не может поверить… — Что….что ты говоришь?! Руки сами собой тянутся к голове, дергая волосы. Она так печально улыбается и поджимает губы. — Выкидыш на ранних сроках беременности. Звучит, сука, с такой мукой. А внутри разворачивается настоящее цунами. Прикрываю глаза, потому что не могу даже смотреть на нее. Закручивающийся ураган физически не дает возможности ни дышать, ни говорить. Ломаюсь до основания, раскачиваясь на бетоне, в тот момент, как ужас происходящего буквально накрывает коконом.