Что бы Фродо ни чувствовал, говорил он гордо, и Сэм одобрял его; но Фарамира это не успокоило. — Так! — снова произнес он. — Ты предлагаешь мне возвращаться домой и не лезть не в свое дело, а тебя оставить в покое. Боромир расскажет обо всём, когда придет. Когда придет, сказал ты! Друг ли ты Боромиру? В памяти Фродо живо вспыхнуло видение: Боромир грозил ему; на миг он заколебался. Следящие за ним глаза Фарамира отвердели. — Боромир был доблестным членом Отряда, — сказал Фродо наконец. — Да, я был ему другом. Фарамир хмуро улыбнулся. — Значит, ты опечалился бы, узнав, что Боромир мертв? — Я опечалился бы, — ответил Фродо. И вдруг поймал взгляд Фарамира — и запнулся. — Мертв?! — переспросил он. — Ты хочешь сказать, что он умер и ты знаешь об этом?.. Ты пытался поймать меня на слове? Или обманываешь меня? — Я не стал бы обманывать даже орка, — сказал Фарамир. — Как же он мог умереть и как ты узнал об этом? Ты только что сказал, что никто из Отряда не приходил при тебе в город. — Что до того, как он умер — я надеялся, об этом расскажет мне его друг и товарищ. — Но он был жив и полон сил, когда мы расставались. И он всё еще жив, сколько я знаю. Хотя в мире и правда немало опасностей. — Истинно так, — кивнул Фарамир. — И предательство — не последняя из них. Тревога и злость всё более захлестывали Сэма. Последних слов Фарамира он снести не мог и, кинувшись в центр круга, подбежал к хозяину. — Прошу прощения, господин Фродо, — сказал он. — А только не имеет он права так с вами говорить. Вы ж идете и для него, и для этих Громадин — для всех, одним словом. Слушайте, Капитан! — он встал перед Фарамиром, подбоченившись, с таким выражением лица, точно обращался к хоббитенку, посмевшему дерзко учить его уходу за садом. По кольцу прошел шумок, и некоторые зеленолицые воины приподнялись, всматриваясь: зрелище их Капитана, сидящего на земле нос к носу с кипящим яростью хоббитом, было для них чем-то совершенно невероятным. — Слушайте! — повторил Сэм. — К чему это вы клоните? Говорите прямо, пока все орки Мордора не налетели на нас! Ежели вы думаете, что мой хозяин убил этого Боромира и удрал, так вы самый распоследний глупец; но давайте, обвините нас в этом — и дело с концом! Да не забудьте нам сказать, что вы собираетесь делать. Но, право слово, жаль, что народ, как говорят, дерущийся с Врагом, не дает другим делать то же — на свой лад. Ох, и обрадовался бы Он, если бы увидел вас сейчас! Чего доброго, решил бы, что у него завелись новые друзья. — Терпение! — воскликнул Фарамир, но гнева в его голосе не было. — Не перебивай своего господина, чья мудрость выше твоей. И я не нуждаюсь в напоминаниях об опасности. Я трачу драгоценное время, чтобы судить справедливо. Будь я тороплив, как ты, — я давно уже убил бы вас. Потому что мне приказано убивать всякого, кто встретится мне в этом краю. Но я не убиваю без нужды ни людей, ни животных, и даже необходимое убийство не радует меня. И я не бросаю слов на ветер. Так что успокойся. Сядь возле хозяина и молчи! Сэм, покраснев, тяжело опустился на траву. Фарамир вновь повернулся к Фродо. — Ты спросил, как узнал я, что сын Дэнэтора умер. У вестей о смерти быстрые крылья. Слышал присловье: «Кровь общая течет — ночь вести принесет?» Боромир был моим братом. Тень скорби прошла по его лицу. — Не помнишь ли какого-нибудь знака, вещи, которую нес с собой Боромир? Фродо на миг задумался, опасаясь новой ловушки и дивясь, куда в конце концов повернула беседа. Он едва уберег Кольцо от властных гордых рук Боромира и не представлял, что будет делать сейчас среди стольких людей, воинственных и сильных. Однако он чувствовал, что Фарамир, хоть и походил внешне на брата, был менее эгоистичен, одновременно суровее и мудрее его. — Я помню, Боромир нес рог, — вымолвил он наконец. — Ты вспомнил верно; похоже, ты и правда видел брата, — сказал Фарамир. — Значит, ты сможешь увидеть его внутренним взором: большой рог дикого быка, оправленный в серебро, покрытый древними письменами. Из поколение в поколение рог этот носили старшие сыновья нашего дома; и, говорят, если он протрубит в нужде в пределах древнего княжества Гондор, — голос его будет услышан. За пять дней до похода, одиннадцать дней назад, в этот час, я услышал зов этого рога: он шел с севера, но был смутен, словно бы эхо отдалось в уме. Предвестием беды сочли мы это, мой отец и я, ибо мы ничего не знали о Боромире с того времени, как он ушел, и ни один из стражей на границах не видал его. А на третью ночь после того другая — и престранная — история приключилась со мной. Я сидел ночью у Андуина, в серой тьме под бледной молодой луной, и глядел на вечнотекущие воды; печально шуршали камыши. Так мы всегда стережем берега рядом с Осгилиатом, который сейчас захватил Враг, и из которого он делает набеги на наши земли. Но этой полночью мир спал. И тогда я увидел — или мне показалось — плывущую по реке серебристо мерцающую лодку, маленькую лодку с высоким носом, и ею никто не правил. Благоговейный трепет охватил меня, ибо слабое сияние исходило от нее. Но я поднялся и подошел к берегу, и вошел в воду, потому что меня тянуло к ней. Тогда лодка повернула ко мне и замедлила бег, и медленно проплывала мимо; я мог бы протянуть руку и коснуться ее, но я не дерзнул этого сделать. Она глубоко сидела в воде, словно тяжело нагруженная, и мне показалось, что она полна чистой водой, от которой шел свет; и, погружен в воду, в лодке спал витязь. Сломанный меч лежал на его коленях; я видел, что он жестоко изранен. То был Боромир, мой брат, — мертвый. Я узнал его снаряжение, узнал его любимое лицо. Одной лишь вещи не увидел я: рога. Одной лишь вещи не знал: дивного пояса, сотканного из золотых листьев. «Боромир! — вскричал я. — Где твой рог? Куда идешь ты? О Боромир!» Но он был мертв. Лодка вернулась на стремнину и, мерцая, уплыла прочь. Это было, как сон — и, однако, не сон, ибо пробуждения не было. И я не сомневаюсь, что он умер и уплыл по Реке в Море. — Увы! — сказал Фродо. — Это на самом деле был Боромир, каким я его знал. Потому что золотой пояс был подарен ему в Лотлориэне Владычицей Галадриэлью. Это она одела нас в эльфийские плащи. Эта пряжка той же работы, — он дотронулся до серебристо-зеленоги листа, который скреплял ворот плаща. Фарамир пригляделся к ней. — Чудо как хороша, — сказал он. — И сработана столь же искусно. Так значит, вы прошли через Лориэн?.. Лаурелиндоренан звался он в древности, но давно скрыт этот край от глаз людей, — тихо добавил он, с новым интересом пристально глядя на Фродо. — Я начинаю теперь понимать многое. Не расскажешь ли ты мне больше? Потому что горька мысль, что Боромир умер в пределах родной земли. — Не могу я сказать тебе больше, чем сказал, — со вздохом ответил Фродо. — Хотя твой рассказ наполнил меня дурными предчувствиями. То, что явилось тебе, было, я думаю, видением, предвестием злой судьбы, что сбылась — или может сбыться. Если только это не лиходейская хитрость Врага. Я видел лики прекрасных витязей древности в омутах Гиблых Болот — но, быть может, это только чудилось мне под Его черными чарами. — Это не так, — возразил Фарамир. — Его порождения наполняют душу отвращением — я же чувствовал печаль и жалость. — Однако как могло произойти это на самом деле? — спросил Фродо. — Ни одной лодки нельзя перенести через каменистые нагорья от Тол-Брандира; и Боромир собирался идти домой через Энтицу и равнины Роханда. И как может любое судно миновать ярящуюся стремнину водопадов и не утонуть в кипящих омутах? — Не знаю, — сказал Фарамир. — А откуда пришла лодка? — Из Лориэна, — отозвался Фродо. — В трех таких лодках мы спустились по Андуину к водопадам. Они тоже сделаны эльфами. — Вы прошли через Скрытые Земли, — проговорил Фарамир, — но, кажется, не сознаете их власти… Если люди встречают Царицу Чар, что живет в Золотом Лесу, — они не должны дивиться непонятному. Ибо опасно смертному ходить под тем солнцем, и немногие выходили оттуда такими же, как вошли, — так говорят древние предания. Боромир, о Боромир! — вскричал он. — Что она сказала тебе, бессмертная Владычица? Что увидела? Что прочитала в твоем сердце? Почему пошел ты в Лаурелиндоренан, а не избрал свой путь, прискакав на рассвете в родной дом?.. Потом он опять повернулся к Фродо и снова заговорил спокойно: — На эти вопросы, как я полагаю, у тебя есть ответы, Фродо, сын Дрого. Но отвечать тебе не здесь и не сейчас. А чтобы ты не думал, что рассказ мой — видение, я скажу тебе вот что. Рог Боромира вернулся — в яви, а не во сне. Рог вернулся, но разрубленным пополам, точно мечом или топором. Части его были найдены у берега: одна — стражами в камышах севернее порогов Энтицы, другую выловили в потоке. Странный случай, но, как говорится, шила в мешке не утаишь. И теперь боевой рог старшего сына — две половины его рога — лежат на коленях Дэнэтора, сидящего на троне в ожидании вестей. Так тебе нечего поведать мне о том, как был сломан рог? — Я ничего об этом не знаю, — развел руками Фродо. — Но день, когда ты услышал его зов, если счет твой верен, был днем нашего расставания, когда мой слуга и я покинули Отряд. И теперь рассказ твой наполняет меня ужасом. Потому что, если Боромир попал в беду и был убит, то, значит, и все мои товарищи погибли. А они были мне друзьями и родичами. Ты не отбросишь сомнений, не отпустишь меня? Я устал, мне грустно и страшно. Но я должен сделать дело, должен хотя бы попытаться — прежде чем тоже погибну. И надо торопиться, если двое полуросликов — всё, что осталось от Отряда. Возвращайся же, Фарамир, доблестный Капитан Гондора, и защищай свой город, пока можешь, а мне позволь идти туда, куда влечет меня мой Рок. — Наша беседа не успокоила меня, — сказал Фарамир. — Но ты, без сомнения, видишь в этом большее лихо, чем есть. Если только народ Лориэна не пришел к нему — кто снарядил Боромира в последний путь? Не орки же и не прислужники Безымянного. Кто-то из твоего Отряда, думаю, жив до сих пор. Но что бы ни случилось у Северного Предела — в тебе, Фродо, я больше не сомневаюсь. Если трудные дни научили меня судить о людях по их речам и лицам, то я могу понять и полуросликов! Хотя, — тут он улыбнулся, — есть в тебе что-то странное, Фродо, — эльфийский дух, быть может… Однако в нашей беседе скрыто больше, чем я сперва думал. Я должен был бы взять тебя в Минас-Тириф, чтобы ты ответил там Дэнэтору, и жизнь моя будет по справедливости отнята, если я сейчас изберу путь, гибельный для моего города. А потому я не стану решать второпях. Теперь же нам надо двигаться и без промедления. Он вскочил на ноги и отдал какой-то приказ. Тотчас воины, что собрались вокруг, разбились на маленькие группки и разошлись, быстро исчезнув меж деревьев и скал. Вскоре на лужайке остались лишь Маблунг и Дамрод. — Сейчас ты, Фродо, пойдешь со мной и моими стражами, — продолжал Фарамир. — По дороге на юг тебе не пройти. Несколько дней дорога эта будет небезопасна, и следить за ней станут пристальней, чем всегда — после нашего набега. И сегодня, думаю я, вы всё равно не пойдете дальше, ибо устали. Устали и мы. Мы идем сейчас в тайное укрытие, немногим более десяти миль отсюда. Орки и шпионы Врага о нем покуда не знают — а ежели и отыщут — мы сможем продержаться там долго, даже против многих. Там мы отдохнем, и вы отдохнете с нами. А утром я решу, как мне лучше поступить. Фродо не оставалось ничего, кроме как последовать этому приглашению — или приказу. Сейчас это казалось самым разумным, потому что набег воинов Гондора сделал путь по Ифилиэну куда более опасным, чем прежде. Они двинулись: Маблунг и Дамрод впереди, Фарамир с Фродо и Сэмом сзади. Обойдя по краю озеро, где купались хоббиты, они пересекли поток и углубились в зеленые сумерки леса, что вел всё вниз и вниз — на запад. Шли небыстро, чтоб хоббиты поспевали, и всю дорогу приглушенно звучали голоса. — Я прервал нашу беседу, — говорил Фарамир, — не только потому, что времени было в обрез, о чем мне любезно напомнил мастер Сэммиус, но и потому, что мы коснулись вещей, которых лучше не обсуждать открыто. По этой — то причине я и свернул на разговор о брате, оставив на время Проклятие Исильдура. Ты не был откровенен со мной до конца, Фродо. — Я не лгал; а сказал, что мог. — Я не упрекаю тебя, — покачал головой Фарамир. — В трудном положении ты держался достойно и мудро. Но я узнал — или догадался — о большем, чем сказали твои слова. Ты не был расположен к Боромиру или, во всяком случае, не дружил с ним. У тебя, да и у мастера Сэммиуса, лежит на душе обида. Я нежно любил брата, и с радостью отомстил бы за его смерть, но я хорошо его знаю. Проклятие Исильдура — рискну предположить, что это оно легло меж вами и стало причиной раздора в вашем Отряде. Ясно, что это драгоценное наследие, которое, как о том и говорят древние предания, не принесет мира союзникам. Я попал в цель? — Попал, — согласился Фродо. — Но не в яблочко. Раздора в Отряде не было, хотя были сомнения — сомнения, каким путем идти от Привражья. Но, как бы там ни было, древние предания предостерегают нас и об опасности неосторожных речей о таких вещах, как — наследия. — Значит, всё и правда так, как я думал: обида твоя связана лишь с Боромиром. Он хотел принести это в Минас-Тириф. Увы! Поворот судьбы запечатал твои уста — того, кто видел его последним, — и скрыл от меня то, что я жаждал знать: что было в его сердце и думах в те последние часы. Согрешил ли он, или нет, в одном я уверен: он умер хорошо, исполнив свой долг. Лицо его было более прекрасным, чем в жизни. Но, Фродо, я долго мучал тебя расспросами о Проклятии Исильдура! Прости! Это было неразумно в тот час и в том месте. У меня не было времени подумать. Битва была тяжела, и мысли мои занимало иное. Однако, говоря с тобой, я слишком близко подошел к запретной теме, а потому вынужден был стрелять шире. Ибо многое из Древних Летописей сохранилось среди Правителей города, неизвестное чужестранцам. Мы не наследники Элендиля, хотя в нас и течет кровь нуменорцев. Мы ведем свой род от Мардиля — Наместника Короля, которого тот оставил за себя, уходя на войну. То был Князь Эарнур, последний из дома Анариона, он был бездетен и не вернулся с войны. С тех пор Гондором правят Наместники, хоть это и было много поколений назад. Я помню, когда Боромир был еще мальчиком и мы вместе учили повесть о наших предках и историю нашего города, его всегда задевало, что отец его — не Король. «Сколько сотен лет надобно, чтобы сделать Наместника Королем, если Король не возвращается?» — спрашивал он. «Немного — в землях, где королевское достоинство утрачено, — отвечал отец. — В Гондоре и десять тысяч лет ничего не изменят». Бедный, бедный Боромир!.. Сказало ли тебе это что-нибудь о нем? — Сказало, — кивнул Фродо. — Однако он всегда относился к Арагорну с почтением. — Иначе и быть не могло, — сказал Фарамир. — Если, как ты сказал, он признал права Арагорна — он должен был очень почитать его. Но Отряд не пришел. Они еще не добрались до Минас-Тирифа. Но я отвлекся. Мы — в доме Дэнэтора — знаем немало древних преданий, и еще больше собрано в наших хранилищах: книги и таблички, написанные на иссохшем пергаменте, камне, на золотых листьях неведомыми письменами. Некоторых из них не прочесть никому; другие читаются редко — и немногими. Я могу кое-что разобрать в них, ибо меня учили. Эти-то Летописи и привели к нам Серебристого Странника. Впервые я увидел его, когда был ребенком, а с тех пор он приходил дважды или трижды. — Серебристый Странник? — вздрогнул Фродо. — Было у него имя? — Мы звали его по-эльфийски Мифрандиром, — отвечал Фарамир, — и он не противился. «У меня много имен в разных странах, — говорил он. — Мифрандир для эльфов, Таркун — для гномов; Олорином был я на Западе в дни позабытой юности. На Юге я Инканус, на Севере — Гандальф; на Восток я не хожу». — Гандальф! — воскликнул Фродо. — Я так и понял, что это он, — Гандальф Серый, лучший из советчиков. Вождь нашего Отряда. Он погиб в Мории. — Мифрандир погиб! — приостановился Фарамир. — Кажется, злой рок преследует ваш Отряд. Не верится, чтобы такой великий чародей — ибо много дивного сотворил он среди нас — умер, и столько мудрости покинуло мир. Уверен ли ты в этом и в том, что он сгинул, а не ушел, куда должен был? — Увы — да! — сказал Фродо. — Я видел, как он канул в пропасть. — Видно, за этим стоит долгая и мрачная повесть, — заметил Фарамир, — которую, быть может, ты расскажешь мне вечером. Этот Мифрандир, как я понял теперь, был не просто книгознатцем — великий зачинатель дел, что творятся в наши дни. Будь он среди нас — он истолковал бы наш сон, и посланец бы не понадобился. Однако, быть может, он не стал бы этого делать, и Боромиру был сужден поход. Мифрандир никогда не говорил нам, что будет, никогда не открывал своих дум. Он получил от Дэнэтора разрешение — как, я не знаю, — заглянуть в тайны нашего Хранилища, и я кое-что узнал от него, когда он учил меня (бывало это, правда, нечасто). Он всегда искал и расспрашивал нас обо всём, что касалось Великой Битвы на Ратном Поле у Врат Мордора, где был повержен Тот, Кого мы не называем. И с большой охотой слушал он рассказы об Исильдуре, хотя о нем нам почти нечего было сказать, потому что ничего наверное не известно нам о его конце.