Но при этом прикосновении Фродо вздрогнул и тихо вскрикнул во сне — и Сэм проснулся. Первое, что он увидел, был Голлум — «тронувший хозяина», как он решил. — Эй ты! — грубо сказал он. — Что это ты делаешь? — Ничего, ничего, — тихо ответил Голлум. — Славный хозяин! — Еще бы не славный! — хмыкнул Сэм. — Но куда ты ползал и откуда приполз, старый подлец? Голлум отпрянул, и зеленый огонь вспыхнул под набрякшими веками. Он был теперь совсем как паук с выпученными глазами, отползающий назад на изогнутых лапах. Миг миновал — невозвратимо. — Подлец, подлец!.. — прошипел он. — Хоббиты вс-сегда вежливы. Чудненькие хоббиты! Смеагол ведет их тайными тропами, которых никто не знает. Он устал, он высох; да, высох, — но он ведет их, и ищет путь, а они говорят подлец, подлец. Чудненькие друзья, да, прелесть, чудненькие. Сэм почувствовал раскаянье, хоть и не стал доверчивей. — Прости, — сказал он. — Прости, но ты разбудил меня, а я не должен был спать и разозлился. Но господин Фродо — он устал, я уговорил его поспать; так всё и вышло. Прости. А всё-таки: где ты был? — Ползал, — ответил Голлум, и зеленый огонь в его глазах не потух. — Ну, что ж, — вздохнул Сэм. — Пусть так. А сейчас нам надо бы уползать отсюда всем вместе. Сколько времени? Сейчас сегодня или завтра? — Завтра, — сказал Голлум. — И было завтра, когда хоббиты улеглись спать. Очень глупо, очень опасно — если бы бедненький Смеагол не ползал вокруг, чтобы сторожить. — Мы скоро устанем от этого слова, — проворчал Сэм. — Ну да всё равно. Я разбужу хозяина. — Он ласково откинул волосы со лба Фродо и, нагнувшись, тихо позвал: — Просыпайтесь, господин Фродо! Просыпайтесь! Фродо вздрогнул, открыл глаза и улыбнулся, увидев склоненное над собой лицо Сэма. — Что-то рано ты меня будишь, Сэм. Еще темно! — Да тут всегда темно, — сказал Сэм. — Но Голлум вернулся, господин Фродо, и говорит: уже завтра. Так что нам пора идти. Последний кусок. Фродо глубоко вздохнул и сел. — Последний кусок! — повторил он. — Привет, Смеагол! Нашел ты еду? Отдохнул хоть немного? — Ни еды, ни отдыха, ничего для Смеагола, — заявил Голлум. — Он подлец. Сэм прищелкнул языком, но сдержался. — Не давай себе кличек, Смеагол, — поморщился Фродо. — Это неумно, справедливы они или ложны. — Смеагол не дает себе ничего — ему дают, — ответил Голлум. Так прозвал его добренький Сэммиус, хоббит-всезнайка. Фродо взглянул на Сэма. — Да, сударь, — сказал тот. — Я проснулся и вдруг увидел его рядом — ну, и сорвалось с языка… Но я извинился, хоть и готов об этом пожалеть. — Ну, так забудем это, — молвил Фродо. — Но, Смеагол, теперь мы с тобой подходим к главному. Скажи мне: можем ли мы сами пройти оставшийся путь? Мы совсем близко от перевала, от входа туда, и если мы можем войти сами, договор наш теряет силу. Ты свободен: свободен идти назад, к еде и отдыху, идти, куда хочешь, только не к нашим врагам. И когда-нибудь я вознагражу тебя — я или те, кто вспомнит меня. — Нет, нет, не сейчас, — проскулил Голлум. — Нет! Самим им не войти, правда? Нет, не войти. Там проход. Смеагол должен идти вперед. Без еды. Без отдыха. Не сейчас. Глава 9 Логово Аракны Может быть, сейчас и правда был день, как сказал Голлум, но хоббиты почти не видели разницы — разве что тяжкое небо над головой было не таким непроглядночерным, больше похожим на дымную крышу; да вместо глубокой тьмы ночи, которая всё еще таилась в ямах и трещинах, серая размытая тень окутала мир. Они пошли дальше; Голлум — впереди, хоббиты — бок в бок, вверх по длинной расселине между столбами и колоннами изодранных, выветренных скал, стоящих, как высокие бесформенные статуи, по обе стороны тропы. Ниоткуда не доносилось ни звука. Чуть дальше, в миле или около того, была большая черная стена, последняя вздыбленная горами груда камней. Она становилась всё темнее, вздымалась всё круче по мере того, как хоббиты подходили к ней, пока не воздвиглась над ними, закрыв собой всё, что лежало позади. Глубокая тень залегла у ее подножия. Сэм принюхался. — Ух! Ну и запах! — сморщился он. — И чем дальше — тем сильней. Вскоре они вошли в тень и в центре ее увидели отверстие пещеры. — Это дорога туда, — сказал Голлум. — Это проход. Он не сказал, что ход этот зовется Торех-Унголом, Логовом Аракны. Из пещеры исходило зловоние — не тошнотворный аромат тления, как в лугах Моргула, а отвратительная вонь, словно отбросы или другая мерзость валами скапливалась и хранилась в пещерной тьме. — Это единственный путь, Смеагол? — спросил Фродо. — Да, да, — отвечал тот. — Да, нам надо идти этим путем. — Уж не хочешь ли ты сказать, что пролез через эту нору? — насмешливо поинтересовался Сэм. — Ну и ну!.. Хотя ты, может, и не помнил о запахе: тебе-то он не мешает, а? Глаза Голлума блеснули. — Он не знает, о чем мы помним, правда, прелесть? Нет, не знает. Но Смеагол может кое-что хранить… Он прошел насквозь. Это единственный путь. — И что это там так воняет, интересно знать? — спросил Сэм в пустоту. — Это похоже… даже говорить неохота, на что. Гнусная орочья нора, помяните мое слово, со всей мерзостью, какая только может в ней скопиться… Тьфу! — Ну ладно, — сказал Фродо. — Орки или не орки, если это единственная дорога, мы пойдем по ней. Они глубоко вздохнули и нырнули внутрь. В несколько шагов они оказались в совершеннейшей, непроглядной тьме. Только в неосвещенных коридорах Мории видели Фродо и Сэм такую тьму, но здесь она была еще глубже и гуще. Там — там было движение воздуха, и эхо, и ощущение пустоты. Здесь воздух был недвижным, застойным, тяжелым, а звуки умирали. Они шли, точно в черном тумане, порожденном самой Тьмой, словно Тьма ослепила не только их глаза, но и разум, так что даже память о цвете, форме, свете истаяла навек. Ночь была всегда, ночь была всюду, ночь была всё. Но пока они еще чувствовали, и чувствительность их ног и пальцев обострилась почти мучительно. Стены, к их удивлению, оказались гладкими, а пол — за исключением двух-трех ступенек — был гладким и ровным, ведя всё вверх и вверх неуклонным подъемом. Туннель был таким высоким и широким, что, хотя хоббиты шли рядом, касаясь стен руками, тьма разделила их. Голлум исчез, но был, казалось, всего в нескольких шагах. До тех пор, пока они могли обращать на это внимание, они слышали впереди его шипящее, затрудненное дыхание. Но шло время — чувства их притупились, осязание и слух оцепенели, а они всё брели, нащупывая путь, и только усилие воли, страстное желание выйти наконец к высокому перевалу поддерживало их. Они отошли, наверное, уже далеко — время и расстояние стали для них неизмеримы, — когда Сэм, шедший у правой стены, понял, что в ней есть отверстие: на миг он ощутил слабое дуновение свежего воздуха — и всё пропало. — Сдается мне, тут не один проход, — прошептал он с усилием: слова с трудом сползали с его губ. — Должно, такая же орочья нора, как и всюду здесь! После этого сначала он справа, потом Фродо слева прошли еще несколько таких же отверстий: то побольше, то поменьше; однако сомнений, куда идти, не было, потому что путь был прямым, никуда не сворачивал и по-прежнему круто поднимался вверх. Но долог ли он, сколько им придется еще выносить — и сколько они смогут вынести? Бездыханность воздуха росла по мере подъема; и теперь они часто ощущали в кромешной тьме препятствие покрепче мерзкого духа. Иногда что-то легко касалось их рук и лиц: длинные щупальца или свисающие растения, наверное, — хоббиты не смогли бы сказать, что это было. А смрад усиливался. Он становился всё сильней, пока им не начало казаться, что вонь — единственное ощущение, оставленное им, да и то, чтобы помучить. Час, два, три — сколько еще идти им этой темной норой? Часы казались днями… нет — неделями. Сэм оттолкнулся от стенки, коснулся Фродо, и руки их встретились и сцепились, и дальше они шли вместе. В конце концов Фродо, ощупывая стену, неожиданно наткнулся на пустоту. Он едва не свалился туда. Здесь было отверстие, куда шире всех прежних; оттуда исходило зловоние столь мерзкое, а чувство затаенной злобы столь сильное, что Фродо пошатнулся. И в этот миг Сэм качнулся и упал. Поборов тошноту и страх, Фродо дернул Сэма за руку. — Вставай! — хрипло выдохнул он, не слыша собственного голоса. — Оно всё идет отсюда: и вонь, и опасность. Вставай же! Быстрей! Собрав оставшиеся силы и решимость, он рывком поднял Сэма на ноги и принудил двигаться себя самого. Сэм спотыкался рядом. Один шаг… Два… три… наконец, шесть шагов. Может быть, они миновали жуткую невидимую дыру, но так это было или нет, а идти вдруг стало легче, точно чья-то злая воля выпустила их. Они шли вперед, по-прежнему держась за руки. И тут же — новая трудность. Тоннель разветвлялся, во всяком случае, так казалось, и они не могли понять, какой коридор шире или прямее. Куда идти — направо или налево? Они не знали, что может указать им путь, а между тем неверный выбор неминуемо привел бы их к гибели. — Каким, интересно, путем пошел Голлум? — Сэм тяжело дышал. — И почему он не подождал? — Смеагол! — позвал Фродо. — Смеагол! — Голос его прозвучал вороньим карком, и имя умерло, едва сорвавшись с губ. В ответ — ни звука, ни эха, воздух даже не шелохнулся. — Кажись, теперь он и в самом деле сгинул, — пробормотал Сэм. — И сдается, именно сюда он и хотел нас завести. Голлум! Ты еще пожалеешь об этом — дай только до тебя добраться… Двигаясь ощупью во тьме, они вдруг обнаружили, что левый проход закрыт: то ли это был тупик, то ли сверху свалился камень и перегородил коридор. — Это не тот путь, — прошептал Фродо. — Верен он или нет, но нам надо идти другим. — И быстро! — задохнулся Сэм. — Вокруг что-то… кто-то пострашнее Голлума. Я чую, что за нами следят. Они не прошли и нескольких ярдов, когда сзади послышался звук, дрожащий и жуткий в тяжёлой ватной тиши: булькающий, клокочущий шум и долгое ядовитое шипение. Они обернулись — и ничего не увидели. Они стояли окаменев, уставясь во мрак, ожидая сами не зная чего. — Ловушка! — сказал Сэм и положил руку на эфес меча; и едва он сделал это, как вспомнил о тьме Могильника. «Чего бы я хотел — это чтоб старина Том был рядом!» — подумал он. Потом, когда он стоял во тьме, а отчаянье и гнев слепили ему душу, ему привиделся свет: он вспыхнул в Сэмовой голове, непереносимо яркий поначалу. Затем свет расцветился: зеленое, золотое, серебристое, белое. Из дальнего далека проступила картина: Владычица Галадриэль, стоящая на траве Лориэна, и дары в ее руках. «Для тебя, Хранитель, — отдаленно, но явственно прозвучал ее голос, — для тебя я приготовила это». Клокочущее шипение придвинулось ближе, донесся скрип, словно что-то огромное, суставчатое с медленной угрозой надвигалось из мрака. — Хозяин, хозяин! — вскрикнул Сэм, и жизнь и настойчивость вернулись к его голосу. — Дар Владычицы! Эльфийский Светильник! Она ж сказала, он будет вам звездой во тьме! Эльфийский Светильник!.. — Светильник?.. — пробормотал Фродо, будто вырванный из сна. — Конечно же!.. Как это я о нем позабыл? «Если на твоем пути померкнут другие источники света — Эльфийский Светильник поможет тебе!» А сейчас нас только свет и может спасти! Рука его скользнула за пазуху, и он медленно поднял над головой Фиал Галадриэли. Какой-то миг тот мерцал, слабый, точно звезда, пробившаяся сквозь туманную восточную мглу, а потом, когда сила его возросла и надежда возродилась в душе Фродо, вспыхнул и разгорелся серебряным пламенем — маленькое сердце ослепительного сияния, будто сам Эарендиль спустился с небесных троп с вечерней звездой — Сильмарилем во лбу. Тьма отступила перед ним, и Фиал стал центром воздушного хрустального шара, и рука, что держала его, искрилась белым огнем. Фродо в изумлении взирал на этот волшебный дар, который он носил при себе так долго, не подозревая о его истинной ценности и могуществе. Он редко вспоминал о нем по пути, пока они не пришли в Моргульскую Долину, и никогда не пользовался им, потому что свет выдаст их. Аийя Эарендиль Эленион Анкалима! — вскричал он, сам не зная, что кричит; казалось, чей-то голос рвался из его груди — чистый, незамутненный смрадным туннельным воздухом. Но в Средиземье были иные силы, силы ночи, и они были древними и могучими. И Она, что шла сейчас во мраке, услышала эльфийский клич, который раздавался давным-давно в глубинах времен и не трогал ее; не испугал он ее и теперь. Когда Фродо заговорил, он ощутил огромную злобу, и жуткий взгляд ощупал его. Немного вниз по туннелю, между ними и дырой, у которой они споткнулись, он увидел два глаза — два громадных пучка бессчетных глаз. Подползающая угроза стала наконец явной. Сияние Фиала сломалось и отразилось от их тысяч зрачков, но позади этого сияния бледным заревом занялся в них смертный огонь, пламя, вспыхнувшее в глубокой яме злобных дум. Глаза были чудовищными, омерзительными, звериными — и однако полные ясной целью и зловещим восторгом: они пожирали взглядом жертву, пойманную в ловушку, откуда ей не было выхода. Фродо и Сэм, скованные ужасом, медленно пятились, не в силах отвести взгляд от жуткого упорства гибельных глаз; но когда они пятились — глаза придвигались. Рука Фродо дрогнула, Фиал опустился. Потом вдруг, точно освободившись от чар, Хоббиты пустились бежать; но на бегу Фродо оглянулся через плечо и с трепетом увидел, что глаза прыжком рванулись вслед. Запах смерти облаком окутал его.