— Стой! Стой!.. — отчаянно закричал он. — Бежать бесполезно! Глаза медленно приближались. — Галадриэль! — воззвал он и, собрав все свое мужество, снова поднял Фиал. Глаза замерли. На миг их пристальный взор приугас, словно намек на сомнение замутил их. Тогда сердце Фродо загорелось, и, не думая, что делает, — глупость ли это, отчаянье или храбрость, — он взял Фиал в левую руку, а правой обнажил меч. Разитель выскользнул из ножен, и нетупеющий эльфийский клинок заискрился в серебристом свете, мерцая по краям голубым огнем. Тогда, высоко подняв Светильник и выставив вперед ясный клинок, Фродо, хоббит из Края, твердо пошел навстречу глазам. И они дрогнули. Сомнение росло в них с приближением света. Они тускнели один за другим и медленно отступали. Никогда прежде такая яркость не поражала их. От солнца, луны и звезд они укрывались под землей, но теперь звезда спустилась под землю. Она приближалась — и глаза струсили. Один за другим они погасли; они повернули прочь; они исчезли. — Хозяин! Хозяин! — вскричал Сэм. Он был совсем рядом, тоже с обнаженным мечом. — Звёзды и слава! Эльфы сложат об этом песню, если узнают. Вот бы мне дожить и услышать, как они поют!.. Но не ходите вперед, хозяин. Не спускайтесь в ту берлогу! Давайте-ка выбираться из этой гнусной ямы, пока можно. И они снова повернули назад, сперва пошли, а потом побежали, потому что пол круто поднимался вверх, и с каждым шагом они всё больше удалялись от зловония невидимого логова, и к их членам и сердцу возвращались силы. Но по-прежнему кралась за ними ненависть Стража, ослепшего ненадолго, быть может, но непобежденного, готового убивать. Однако сейчас навстречу им повеял ветерок — прохладный, едва уловимый. Отверстие, конец туннеля — наконец-то!.. Задыхаясь, томясь по открытому месту, они бросились вперед — и были отброшены назад. Выход закрывало что-то, но не из камня: оно казалось мягким и даже податливым, и однако было непроницаемо крепким: воздух сквозь него проходил, а свет — нет; они снова кинулись — и снова отлетели прочь. Держа Фиал над головой, Фродо взглянул — и увидел перед собой серость, которую лучи Светильника не смогли ни пронзить, ни осветить, точно это была тень, созданная без света — и свету неподвластная. От стены до стены во всю высоту коридора протянулась гигантская паутина, сотканная каким — то невероятным пауком: плотная, толстая — каждая нить толщиной с канат. Сэм невесело рассмеялся. — Паутина? И только?.. Но каков паук, пропади он пропадом! Ну да ладно: он сплел — мы порвем! В бешенстве он ударил мечом по паутине, но нить не перерубилась. Она лишь подалась немного — и распрямилась, как натянутая тетива, отшвырнув и меч, и руку, что держала его. Трижды Сэм бил изо всех сил, и наконец одна из бесчисленных веревок оборвалась и закачалась, кружась и рассекая воздух. Один конец хлестнул Сэма по руке, и хоббит отпрянул, вскрикнув и прижимая руку ко рту. — Чтоб очистить эту дорожку, надобен не один день, — сказал он сквозь зубы. — Что ж делать-то?.. Глаза вернулись? — Пока не видно, — откликнулся Фродо. — Но я всё еще чувствую, что они за мной следят — или думают обо мне: строят планы, как нас сожрать, наверное. Если этот свет ослабеет или, того хуже, погаснет — тут же явятся. — Это ж надо — попасться в самом конце! — в голосе Сэма слышалась горечь; гнев его снова пробивался сквозь отчаянье и усталость. — Комары в паутине… Пусть проклятие Фарамира настигнет Голлума, и настигнет быстро! — Нам это сейчас не поможет, — заметил Фродо. — Что ж! Посмотрим, что сможет сделать Разитель. Как-никак это эльфийский клинок. Ему знакомы сети ужаса: он был откован в темных расселинах Белерианда. Но тебе придется посторожить и отгонять глаза, если они вылезут. Вот, держи Светильник. Не бойся. Подними его, да гляди в оба! Фродо подступил к огромной серой сети, рассек ее широким стремительным ударом, быстро проведя лезвием по туго натянутым веревкам, и тут же отпрыгнул. Голубовато мерцающий клинок прошел сквозь сеть, как коса сквозь траву, и нити забились и закорчились — и спокойно повисли. В сети зияла большая дыра. Он наносил удар за ударом, пока паутина не распалась, и верхняя часть ее повисла, качаясь, как обвисший занавес. Ловушка была сломана. — Идем! — вскричал Фродо. — Вперед! Вперед!.. Дикая радость освобождения из самой пасти отчаяния внезапно захлестнула его. Голова кружилась, будто он хлебнул крепкого вина. Он прыгнул вперед, крича на бегу. Его глазам, прошедшим сквозь берлогу ночи, мгла этих темных земель казалась светом. Огромные дымы поднимались, клубились и истончались: тянулись последние часы пасмурного дня, багровое зарево Мордора утонуло в угрюмом мраке. И однако Фродо показалось, что он видит зарю надежды. Он почти достиг верха стены. Ущелье Зла, Кириф-Унгол, было перед ним: тусклая расселина в черной скале, и каменные рога темнели по обе его стороны. Короткий пробег, быстрый рывок — и они пройдут! — Перевал, Сэм! — кричал он, не замечая пронзительности своего голоса, что освободился от удушливого воздуха туннеля и был теперь высок и громок. — Перевал! Бежим, бежим, и мы пройдем прежде, чем нас успеют остановить! Сэм поспевал следом так быстро, как позволяли его усталые ноги; но, хоть он и рад был свободе, беспокойство не оставило его, и он на бегу оглядывался назад, на темную арку туннеля, боясь увидеть глаза или тень — какую, он и представить не мог — мчащуюся вдогон. Слишком мало он и его хозяин знали о хитрости Аракны. Из Ее логова было много выходов. Она обитала там с незапамятных времен, злой дух в обличье паука, такая же, как те, которых некогда победил Берен в Горах Ужаса в Дориате. Как Аракна добралась сюда, избежав гибели, не говорит ни одно предание, ибо немногие предания пережили Великую Тьму. Но однако она была здесь — до Саурона, до первых камней Барад-Дура; и она не служила никому, кроме себя, высасывая кровь Людей и Эльфов, раздуваясь и толстея, бесконечно плетя призрачные сети: ибо всё живущее служило ей пищей, а ее извергла Тьма. Далеко и широко расселилось ее отродье, потомки несчастных самцов, убитых ею, ползли из долины в долину, от Эмин-Муиля к восточным холмам, к Дол-Гулдуру и чащобам Лихолесья. Но никто не мог превзойти ее, Аракну Великую, последнее дитя Унголианты, рожденную тревожить несчастный мир. Голлум уже видел ее прежде, Смеагол, который лез во все темные ямы, и в былые дни он поклонялся ей и почитал ее, и тьма ее злой воли прошла рядом с ним по всем дорогам, отсекая его от света и раскаянья. И он обещал принести ей еду. Но его страсть не была ее страстью. Она мало знала — да они ее и не заботили — о всяких крепостях, кольцах и всём остальном, сотворенном разумом и руками: она желала смерти всему иному, духу и плоти, а себе — нескончаемой жизни в одиночестве, раздуваясь, пока горы не откажутся ее носить, а тьма не перестанет ее скрывать. Но покуда мечты оставались мечтами, и она подолгу голодала, прячась в своем логове, пока сила Саурона росла, а свет и живые твари покинули его границы; город в долине был мертв, и ни эльфы, ни люди не приходили, только злосчастные орки, а они были осторожными и невкусными. Но ей надо было кушать, и как бы ни старались они проложить новые тропки от перевала к городу и обратно, она всегда умудрялась ловить их. Но ей хотелось мяса послаще. И Голлум привел ей его. «Посмотрим, пос-смотрим, — частенько говорил он себе, когда злоба захлестывала его по пути от Привражья к Моргульской Долине. — Пос-с-смотрим. Может быть, да, вполне может быть, что, когда Она выплюнет кости и пустые шкурки, мы найдем его, Прелесть, награду бедненькому Смеаголу, который приносит вкусненькую еду, и мы спасем Прелесть, как обещ-щали. Да, да. И когда мы спасем его, тогда Она узнает, да, тогда мы рас-сплатимс-ся с ней, Прелесть. Со вс-с-семи рас-с-сплатимс-ся!..» Эти мысли он таил в глубине своего хитроумия и надеялся скрыть их от нее, даже когда приполз и раболепно склонился перед ней, пока его спутники спали. Что до Саурона, он знал, где она прячется. Ему нравилось, что она живет там, голодная, неутомимо злобная — лучший страж древнего пути в его земли: лучшего не смог бы создать и он сам. А орки… они, конечно, верные и полезные рабы, но их у него множество. И если время от времени Аракна закусывала парочкой, он не имел ничего против. А иногда он угощал свою кошечку (своей кошечкой звал он ее, но она не принадлежала ему), подбрасывая ей пленников-людей: их приводили к ее норе, и после рассказывали ему, как она с ними играла. Так они и жили, развлекаясь каждый на свой лад, не боясь ни нападения, ни чар, ни того, что их лиходействам придет конец. Ни одна муха не вырывалась до сих пор из сетей Аракны: тем сильнее были сейчас ее ярость и голод. Но Сэм ничего не знал об этом взбаламученном ими болоте зла — разве что страх рос в нем, смутное ощущение невидимой угрозы; и таким весом навалилась она на него, что ноги его налились свинцом, и он не мог бежать. Ужас был вокруг, и враги были впереди — а хозяин в безумстве открыто несся им навстречу. Отведя глаза от тени позади и от мрака под левым обрывом, Сэм взглянул вперед и увидел две вещи, которые испугали его еще больше: меч, который Фродо не спрятал в ножны, горел голубым огнем; а в башне, хоть небо за ней и стало темным, по-прежнему кроваво мерцало окно. — Орки! — пробормотал он. — Так нам не пройти. Они тут всюду — а может, и не только они, а и кое-что похуже. Тут он вспомнил, что надо прятаться, и торопливо прикрыл рукой драгоценный Фиал, который всё еще нес. На миг ладонь его вспыхнула алой живой кровью, а потом он засунул Светильник глубоко в нагрудный карман и запахнул плащ. Теперь он старался идти быстрее. Хозяин опередил его: он был уже шагов на двадцать впереди: того и гляди, совсем исчезнет из виду. Едва Сэм спрятал Фиал, как Она явилась. Он вдруг увидел, что слева и чуть впереди выползает из-под обрыва самая отвратительная тень из всех, какие он видел, более жуткая, чем видение кошмарного сна. Она походила на паука, но была больше любого зверя и страшнее их, потому что злобная жажда была в ее безжалостных глазах. Тех самых глазах, которые Сэм считал потухшими и побежденными — теперь они снова светились смертным огнем, гроздьями окружая ее торчащую голову. У нее были большие рога, а за кареткой стеблевидной шеи шло толстое разбухшее тело — огромный жирный надутый мешок, свисающий между ногами; оно было черным, покрытым мертвенно-синими пятнами, а живот был белесым, светился, и от него струился смрад. Ее изогнутые ноги поднимали высоко над землей низковатые колени, и каждая нога кончалась когтем. Как только ее согнутые ноги и мягкое тело протиснулись через выход из логова, она понеслась с бешеной скоростью, то бегом, то делая внезапные скачки. Она была между Сэмом и его хозяином. То ли она не заметила Сэма, то ли решила не связываться пока с тем, кто держит свет, сосредоточить внимание на другой жертве, на Фродо, открыто бегущем вверх по тропе, не знающем об опасности. Он бежал быстро, но Аракна была быстрее; в несколько скачков она догонит его. Сэм открыл рот и набрал побольше воздуха. — Оглянитесь, хозяин! — заорал он. — Оглянитесь!.. Я… — и вдруг крик его оборвался. Длинная липкая рука зажала ему рот, и в то же время что-то оплелось вокруг его ног. Он зашатался и упал назад — в лапы врага. — Попалс-ся! — зашипел Голлум ему в ухо. — Наконец, моя прелесть, мы поймали его, мерз-с-ского хоббита. Да-с-с-с. Нам досталс-ся этот. Она получит другого. Да, Аракна схватит его, не Смеагол: он поклялс-ся; он не тронул хозяина. Но он поймал тебя, гнус-с-сный маленький подлец! — брызгал он слюной в шею Сэма. Бешеная ненависть к предателю и отчаянье при мысли, что он задержан, когда хозяину его грозит смертельная опасность, вдохнули в Сэма такую неистовую силу, какой Голлум никак не ожидал от медлительного туповатого хоббита — а именно таким он считал Сэма. Сам Голлум не смог бы извернуться так проворно и яростно. Рука, зажавшая Сэму рот, соскользнула, и Сэм, быстро наклонив голову, рванулся, стараясь сбросить с шеи руку-удавку. Меч всё еще был у него в руке, а левей он держал Фарамиров посох. Он отчаянно пытался повернуться и проткнуть врага. Но Голлум был слишком быстр. Его правая рука метнулась к запястью Сэма: пальцы были как тиски; медленно, безжалостно сгибал он Сэмову руку вперед и вниз, пока с мучительным вскриком Сэм не выпустил меча; и всё это время другая рука сжимала Сэмово горло. Тогда Сэм испробовал последнюю уловку. Он рванулся изо всех сил и крепко уперся ногами в землю; потом вдруг оттолкнулся и всем весом опрокинулся на спину. Не ожидая от Сэма даже такой простенькой хитрости, Голлум повалился — Сэм сверху — и ощутил своим животом вес крепкого хоббита. Резкий шип вырвался из него, и на миг тиски на шее Сэма ослабли; но Голлумовы пальцы с еще большей силой вцепились в руку, державшую меч. Сэм метнулся вперед и вбок, вскочил и повернулся вправо, завертевшись на руке, которую держал Голлум. Покрепче ухватив посох левой рукой, Сэм поднял его — и со свистом опустил на вытянутую Голлумову лапу, чуть пониже локтя. Голлум с воплем отцепился. Тогда Сэм напал снова, не перекладывая посоха из руки в руку, он нанес еще один свирепый удар. Быстро, как змея, Голлум скользнул вбок, и удар, нацеленный в голову, пришелся по спине. Посох хрустнул и сломался. Но Голлуму было довольно и этого. Захват сзади был его старой, любимой игрой, и часто он побеждал в ней. Однако в этот раз, от злости, он сделал ошибку, подав голос и начав злорадствовать прежде, чем обе его руки сомкнулись на горле жертвы. Этот неожиданный, ужасный свет во тьме — он разрушил все его замыслы, его чудненький план не удался, и теперь он был лицом к лицу с разъяренным врагом, немногим меньше его самого. Эта драка не для него. Сэм подобрал с земли меч и замахнулся. Голлум взвизгнул и на четвереньках кинулся в сторону, отпрыгнув подальше, как лягушка — одним длинным прыжком. Прежде, чем Сэм настиг его, он удрал, с редкой прытью улепетывая по туннелю. С мечом в руке Сэм бросился за ним. На какой-то миг он забыл обо всем, кроме ярости, сжигавшей его мозг, и страстного желания прикончить Голлума. Но Голлум исчез. И тут, когда Сэм стоял перед темной дырой и зловоние текло ему навстречу, внезапно, как удар грома, мысль о Фродо и Чудище оглушила его. Он повернулся и сломя голову понесся вверх по тропе, зовя и зовя хозяина. Он опоздал. План Голлума удался. Глава 10 Выбор Сэма Гискри Фродо лежал на земле лицом вниз, а чудище склонилось над ним, так занятое своей жертвой, что не обратило внимание на крики Сэма, пока тот не оказался совсем рядом. Когда он подбежал, то увидел, что Фродо весь, от лодыжек до плеч, обмотан веревками, и чудище передними ногами то ли приподнимает, то ли подтаскивает к себе его тело. Рядом с ним лежал, мерцая на земле, эльфийский клинок — там, где он, бесполезный, выпал из его руки. Сэм не стал дожидаться и выяснять, что будет дальше: он был слишком верен, или слишком храбр, или слишком большая ярость кипела в нем. С пронзительным воплем он прыгнул вперед и схватил левой рукой хозяйский меч. Он разъярился. Никогда не видели в диком мире зверей атаки более бешеной, чем эта: крохотное отчаянное создание, вооруженное одним-единственным зубом, кидалось на башню из рогов и брони, что стояла над его поверженным товарищем. Вырванная его тонким воплем из злорадных грез, она медленно обратила к нему смертную злобу своего взгляда. Но не успела она понять, что перед ней ярость большая, чем ей приходилось видеть за все свои несчетные годы, сверкающий меч ударил ее по ноге, отрубив коготь. Сэм прыгнул внутрь, под арки ее ног, быстро поднял другую руку и пронзил пучок глаз на ее склонённой голове. Одно огромное око потухло. Несчастное создание было сейчас прямо под ней, и она не могла дотянуться до него ни жалом, ни когтями. Ее широкое брюхо нависло над ним, гнило светясь, смрад почти валил его с ног. Однако ярости его хватило еще на один удар, и прежде чем она опустилась на него, раздавив его и всё его опрометчивое мужество, он с отчаянной силой полоснул ее ясным эльфийским клинком. Но Аракна была не то что драконы, и, кроме глаз, мягких мест в ней не было. Вековую ее броню покрывали наросты и трещины, но она всё время утолщалась внутри новыми слоями. Клинок рассек ее страшной раной, но пронзить эти жуткие складки было не под силу никому, хотя бы сталь была откована эльфами или гномами. Аракна подалась под ударом, а потом вознесла громадный мешок своего тулова высоко над Сэмовой головой. Рана сочилась ядом. Согнув ноги, она снова опустила на хоббита толстое брюхо. Слишком быстро. Потому что Сэм всё еще стоял на ногах и, отбросив свой меч, обеими руками держал эльфийский клинок, уставив его прямо вверх, острием в кошмарную крышу; и Аракна со всей силой своей жестокой воли, с силой, большей, чем в руке любого воина, осела на это острие. Ни разу за свою долгую злобную жизнь не испытывала Аракна подобных мук. Ни самый отважный из воинов древнего Г ондора, ни самый дикий из пойманных ею орков никогда не вонзал клинка в лелеемое ею тело. Она содрогнулась. Снова поднявшись, дергаясь от боли, она метнулась назад судорожным прыжком. Сэм упал на колени у самой головы Фродо, чувства его потонули в зловонном смраде, руками он по-прежнему сжимал эфес меча. Сквозь застилающий глаза туман он видел лицо Фродо и упрямо боролся с собой, вытаскивая себя из подступающей дурноты. Он медленно поднял голову — и увидел ее в нескольких шагах, она уставилась на него, по клюву стекала ядовитая слюна, зеленый гной капал из раненого глаза. Она затаилась, прижавшись брюхом к земле, гигантские луки ее ног подрагивали, она готовилась к новому прыжку — чтобы ужалить насмерть: не капелькой яда, чтобы успокоить бьющуюся жертву; на сей раз — чтобы убить и разорвать. Когда Сэм пригнулся, глядя на нее, увидев свою смерть в ее глазах, он словно бы услыхал далекий голос, и рука его потянулась к груди, и он нашел, что искал: холодным и твердым казался он на ощупь в этой призрачной земле ужаса — Фиал Галадриэли. — Галадриэль! — слабо выговорил он и услышал голоса, далекие, но ясные: шутки и громкий смех эльфов, когда они шли под звёздами в лесах родного Края, и музыку эльфов, которая доносилась к нему сквозь сон в Каминном Зале замка Эльронда. Гилфониэль а Эльберет! И тогда наречие его было забыто, и он вскричал на языке, которого не знал: А Эльберет Гильфониэль, О мэнэль палан-дириэль, Ле наллон си ди'нгурутос! А тиро лин, Фануилос! И с этим он вскочил на ноги и снова был хоббитом Сэммиусом, сыном Хэмфаста.