Колени его тряслись, и он злился на себя. — Невиданное дело! — бурчал он. — Эльф пошел под землю, а гном не решается! И он нырнул внутрь. Но ему почудилось, что ноги его налились свинцом, едва он переступил порог; и слепота окутала его — Гимли, сына Глоина, бесстрашно прошедшего многими подземными тропами. Арагорн принес факелы из Урочища Духов, и теперь шел впереди, высоко подняв один; Элладан с другими замыкал шествие; и Гимли, тащась позади, силился нагнать его. Он не видел ничего, кроме тусклого пламени факелов; но если отряд останавливался, его окружал бесконечный шорох голосов, бормочущие речи на языке, которого он никогда не слыхал. Ничто не атаковало отряд, ничто не заступало им путь — однако страх все рос и рос в душе гнома: потому что теперь он знал, что назад дороги нет — все пути позади заполняло незримое воинство, что следовало за ними во тьме. Так бежало несчетное время, пока Гимли не увидел зрелища, которого после не желал вспоминать. Дорога, насколько он мог судить, была широка, но сейчас отряд вступил в обширное пространство, и стены исчезли. Тут ужас навалился на гнома с такой силой, что он едва мог идти. Слева что-то блеснуло во тьме, когда приблизился факел Арагорна. Арагорн остановился и пошел взглянуть, что там такое. — Неужто ему не страшно? — пробормотал Гимли. — В любой другой пещере Гимли, сын Глоина первым бросился бы на блеск золота. Но не здесь!.. Пусть себе лежит! Тем не менее, он подошел поближе и увидел, что Арагорн стоит на коленях, а Элладан держит оба факела. Перед ними лежал остов воина. Он был в кольчуге, и доспехи его все еще были целы, потому что пещерный воздух был сух, как пыль, а кольчуга была позолочена. Золотой пояс усеивали гранаты, золотой шлем покрывал череп. Он упал возле дальней стены пещеры, у наглухо закрытой каменной двери: костистые пальцы, казалось, все еще ищут щель. Иззубренный, сломанный меч лежал рядом, словно в предсмертном отчаянье воин рубил камни. Арагорн не тронул его, но, поглядев немного, поднялся и вздохнул. — Сюда никогда не прийти цветам памяти, — тихо проговорил он. — Девять и семь курганов зеленеют сейчас, а он долгие годы лежит у двери, которой не смог отворить. Куда она ведет?.. Зачем он шел?.. Никто никогда не узнает! Ибо это не мое дело! — Вскричал он, оборачиваясь к шепчущей тьме позади. — Храните свои сокровища и тайны, скрытые в Проклятые годы! Лишь быстрота нужна нам. Пропустите нас — и идем! К Камню Эреха призываю я вас! Никакого ответа, только полная тишь, более жуткая, чем прежний шепот; а потом — внезапный ледяной ветер, потушивший факелы: зажечь их так и не удалось. Последовавших за этим — одного или нескольких — часов Гимли почти не запомнил. Другие спешили, и он все время отставал, преследуемый ищущим ужасом, который, казалось, вот-вот схватит его; да вдобавок позади непрестанно звучал шорох — шум призрачных шагов. Гном спотыкался и запинался, пока не пополз по земле, как зверь, и понял, что не выдержит: или сейчас наступит конец и спасение, или он в безумии помчится назад, навстречу идущему следом страху. Вдруг он услышал плеск воды, звук резкий и чистый, будто камень рассек кошмар черной тени. Занялся свет, и отряд проехал под высокой и широкой аркой, и рядом бежал ручеек; а по другую сторону его, круто спускаясь вниз, шла между отвесными обрывами дорога. Таким глубоким и узким было ущелье, что небо казалось темным, и в нем мерцали звезды. Однако, как узнал потом Гимли, оставалось еще два часа до заката — заката того самого дня, когда они выехали из Серого Урочища, хоть ему и мнилось, что это должны быть сумерки иного времени, а может — и иного мира. Воины снова вскочили на коней, и Гимли вернулся к Леголасу. Они ехали вереницей, и настал вечер, и темно-синие сумерки; а ужас по-прежнему преследовал их. Леголас обернулся и посоветовал Гимли взглянуть назад — и гном увидел перед собой свет ясных глаз эльфа. Позади скакал Элладан, последний из отряда, но не последний, кто шел вниз по дороге. — Мертвецы за нами, — сказал Леголас. — Я вижу тени воинов, и коней, и бледные стяги, как обрывки туч, и копья, как кусты в зимней туманной ночи. Мертвецы идут следом. — Да, Мертвецы скачут позади. Они были призваны, — отозвался Элладан. Наконец отряд выехал из ущелья; перед ними простиралась нагорная часть обширной долины, и поток многими водопадами стекал вниз. — Где мы? — спросил Гимли, и Элладан ответил: — Мы спустились от истоков Яр-реки, холодного потока, что впадает в море, омывающее стены Дол-Амроса. Теперь тебе не понадобится спрашивать, откуда взялось это имя: ее еще зовут Мертвянкой. Ярый Дол образовывал большой залив, бьющийся о южные грани гор. Их крутые склоны поросли травой; но в этот час все было серо, потому что солнце зашло; далеко внизу в домах мигали окна. Дол был богат, и в нем жило немало народа. Тогда, не оборачиваясь, Арагорн крикнул — и все услыхали его: — Друзья, забудьте усталость! Скачите вперед! Мы должны прийти к Камню Эреха, пока длится сегодня, а путь наш долог. Так, не оглядываясь, мчались они горными лугами, пока не переехали моста через поток и не отыскали ведущей вниз дороги. В домах и деревушках при их приближении гасли огни и захлопывались двери, а люди, что были в полях, вопили от страха и разбегались, как олени перед охотниками. И всюду звучал один и тот же крик: — Король Мертвецов! Король Мертвецов идет на нас! Где-то вдали ударили в набат, и народ падал ниц перед Арагорном; но Серый Отряд мчался и мчался, пока кони их не стали спотыкаться от усталости. И тогда, почти в полночь, во тьме, подобной тьме подгорных пещер, они подъехали наконец к Холму Эреха. Давно ужас Смерти окутал этот холм и пустынные поля вокруг. Потому что на вершине стоял черный камень, круглый, как громадный шар в рост человека, хотя половина его уже вросла в землю. Он выглядел неземным, будто упал с неба, как верили многие; но те, кто еще помнил Летописи, говорили, что он был вынесен из развалин Нуменора и поставлен Исильдуром на месте высадки. Никто из людей долины не решался подойти к нему, никто не селился вблизи; говорили, что это место схода Призрачных Воинов, что они собираются и шепчутся там. Отряд подскакал к Камню и остановился. Тогда Эльрохир подал Арагорну серебряный рог, и тот протрубил в него; и тем, кто стоял рядом, послышались ответные рога, точно эхо откликнулось в дальних горах. И все смолкло; ни звука — но они ощущали, как толпа собирается вокруг холма; и ледяной ветер, подобный дыханию войска, шел с гор. Тут Арагорн спешился и, стоя у Камня, крикнул громовым голосом: — Клятвопреступники, зачем вы пришли? И тусклый голос ответил ему из тьмы: — Исполнить клятву и упокоиться в мире. Тогда Арагорн сказал: — Час наконец настал. Я иду теперь к Пеларгиру на Андуине, и вы пойдете со мной. И когда все эти земли очистятся от прислужников Саурона, я признаю клятву исполненной, и вы уйдете в мире и упокоитесь навек. Ибо я — Элессар, наследник Исильдура Гондорского. И он велел Халбараду развернуть огромный штандарт, что тот вез; и все увидели, что он черен, а если на нём и была какая — то вышивка, то ее скрывала тьма. А потом все смолкло, и ни шепот, ни вздох не нарушали ночной тишины. Отряд устроился на отдых у Камня, но они почти не спали из страха перед Призраками, которые окружали их. А едва занялся рассвет, холодный и бледный, Арагорн поднялся и повел отряд вперед путем усталости и спешки, каких никому из них, кроме него самого, не доводилось испытывать прежде, и только его воля заставляла их продолжать скачку. Ни один смертный не выдержал бы ее — никто, кроме северян-дунаданов, гнома Гимли да эльфа Леголаса. Они миновали Бакланово Горло и вошли в Ламедон; и Призрачное войско торопилось позади, а ужас бежал впереди них, пока они не дошли до Калембела на Кириле, и кровавое солнце не скрылось за дальними горами на западе. Окрестности и переправа через Кириль были пусты, так как много людей ушло на войну, а тех, что остались, прогнал в горы слух о приходе Короля Мертвецов. А на следующий день рассвет не пришел, и Серый Отряд канул во тьму Бури Мордора и исчез для смертных глаз; но Мертвецы неуклонно шли за ним. Глава 3 Сбор роандийцев Теперь все дороги вели на восток, навстречу войне и натиску Тьмы. И когда Пин стоял у Главных Ворот Города, глазея на въезжающего туда Принца Дол — Амроса, князь Роханда спускался с гор. День угасал. В последних лучах солнца всадники отбрасывали долгие тени, что бежали впереди них. Тьма закралась уже под бормочущие ели, что покрывали крутые склоны гор. Князь ехал медленно. Неожиданно тропа обогнула высокую голую скалу и нырнула во мглу мягко вздыхающих деревьев. Всё вниз и вниз длинной вьющейся лентой скакали роандийцы. Когда они наконец спустились на дно ущелья, там уже настал вечер. Солнце зашло. Над водопадами сгущались сумерки. Весь день далеко внизу бежал с дальнего перевала порожистый поток, прорубая узкое русло меж поросших соснами стен, а теперь через каменные ворота он вырвался в широкую долину. Всадники следовали за ним, и внезапно глазам их открылась Урочная Лощина, полная шумом вод. Там пенная Снежка, сливаясь с меньшей рекой, крутясь и курясь на камнях, неслась вниз — к Эдорасу, зеленым холмам и степям. Далеко внизу, в начале огромной долины, вздымался к облакам высоченный пик, и его изъеденная, покрытая вечными снегами вершина мерцала в вышине, дымно-голубая с востока, с запада окрашенная багрянцем заката. Мерри в изумлении оглядывал этот неведомый край, о котором столько слышал за время их долгого пути. Это был мир без неба — сквозь клубы тусклого воздуха он видел лишь горные склоны, стены из камня впереди еще более высоких стен, да глубокие, укрытые туманами пропасти. Он сидел в седле в каком — то полусне, слушая шум воды, шепот темных деревьев, треск камней и широкую ждущую тишь, что простерлась над всеми звуками. Он любил горы — или любил думы о них, тянущиеся из рассказа в рассказ о дальних странах — но сей час, мнилось ему, Средиземье всем своим весом легло ему на плечи. В тихой комнате у очага не место безмерности — теперь он понимал это. Он очень устал, потому что скакали они почти без остановок, даром что медленно. Почти три утомительных дня он трусил вверх-вниз — через перевалы, и долгие долины, и быстрые реки. Порой тропа расширялась; тогда он ехал рядом с князем, не замечая, что многие роандийцы улыбаются, видя их вдвоем: хоббита на маленьком коренастом пони и Сеньора Роханда на высоком белом коне. Мерри беседовал с Теодэном, рассказывая ему о своем доме и делах своего народа, или слушал предания о Марке и могучих воинах древности. Но чаще всего, особенно в этот последний день, он ехал один вслед за князем, ничего не говоря, пытаясь понять медленное звучное наречие Роханда, на котором говорили всадники позади. Многие слова этого языка казались ему знакомыми, правда, произносились они не совсем как в Крае, но ему никак не удавалось свести обрывки речей воедино. Временами какой-нибудь всадник затягивал песню, и сердце Мерри ёкало, хоть он и не понимал, о чем она. И все же сейчас, на исходе дня, он был одинок, как никогда. Он думал, где сейчас Пин, куда его занесло в этом непонятном мире; и что сталось с Арагорном, Леголасом и Гимли. И вдруг точно ледяные тиски сжали сердце — он вспомнил о Фродо и Сэме. «Я забыл их! — укорил он себя. — А ведь их дело — самое важное. И я иду помогать им; но сейчас они, должно быть, за сотни миль — если вообще живы». Он содрогнулся. — Наконец-то Урочная Лощина! — сказал Йомер. — Наш поход почти кончен. Они остановились. Тропа круто спускалась по узкому ущелью. Долина смутно виднелась внизу, будто через узкое высокое окно. Одинокий огонек мигал за рекой. — Этот поход — возможно, — отозвался Теодэн. — Но мне еще далеко скакать. Прошлой ночью было полнолуние, и утром я отправлюсь в Эдорас на сбор Марки. — Но если бы ты принял мой совет, — Йомер понизил голос, — то вернулся бы сюда переждать, пока война не кончится — поражением или победой. Теодэн улыбнулся. — Нет, мой сын, ибо так стану я называть тебя, не говори со мной языком Червослова! — он приподнялся в седле и оглянулся на длинную череду своих воинов, исчезающую во тьме позади. — Кажется, долгие годы минули с тех пор, как я поскакал на запад; но никогда больше не стану я опираться на посох. Если война проиграна — что проку от моего сидения в холмах?.. А если она выиграна — что за печаль, коли я паду в ней, истратя последние силы? Но оставим это. Эту ночь я проведу в Урочище Духов. По крайней мере один мирный вечер у нас остался. Едем! В густеющих сумерках они спустились в долину. Там Снежка текла под ее западными стенами, и вскоре тропа вывела их к переправе, где на мелях ворчала вода. Переправа охранялась. Когда князь подъехал, множество воинов вынырнуло из тени скал; увидев князя, они громко закричали: — Князь Теодэн! Князь Теодэн! Сеньор Марки вернулся! Потом один из них протрубил в рог долгий призыв. Он эхом отозвался в долине. Ему ответили другие рога, за рекой вспыхнули огни. И вдруг с высоты грянул хор труб, укрытый, казалось, в какой-то узкой лощине, что собирала их голоса в один и, выкатившись оттуда, он бился о каменные стены. Так победно возвратился князь Марки с запада в Урочище Духов. Он нашел там все оставшиеся силы своего народа; потому что едва разнеслась весть о его приходе, маршалы поскакали к переправе встречать его; они везли послание Гэндальфа. Дангиль, военный вождь Урочной Лощины, скакал впереди. — На рассвете третьего дня, — сказал он, — Ночиветр, как ветер, примчался с запада в Эдорас, и Гэндальф привез весть о вашей победе. Но он принес также и твое Слово — поспешить со сбором роандийцев. А после пришел Крылатый Мрак. — Крылатый Мрак? — переспросил Теодэн. — Мы тоже видели его, но то было в ужасе ночи перед тем, как Гэндальф покинул нас. — Может быть, сеньор, — сказал Дангиль. — Но такой же, а может и тот же — летящая тьма в обличье кошмарной птицы — пролетела в то утро над Эдорасом, и всех объял страх. Потому что она задержалась над Медузэлдом и, когда снизилась, — к самому коньку крыши раздался вопль, что остановил сердца. Тогда — то Гэндалъф и посоветовал нам не собираться на равнине, а встретить вас здесь, в горной долине. И он приказал нам не зажигать огней и костров — только если без этого никак нельзя будет обойтись. Так и было сделали. Гэндальф говорил очень властно. Мы верим, что такова была твоя воля. В Лощине пока все спокойно. — Хорошо, — кивнул Теодэн. — Я сейчас еду в Урочище и там, перед отходом ко сну, встречусь с маршалами. Пусть они поспешат собраться! Дорога вела к востоку, пересекая долину, которая в этом месте была не более полумили шириной. Пустоши и луга жесткой травы, серой в ночи, лежали вокруг, но в дальнем конце долины Мерри видел хмурую стену, последний отрог горного пряжа, в прошедшие века рассеченного рекой. Равнина была запружена воинами. Некоторые толпились по обочинам, радостно приветствуя князя и всадников с запада; а позади, протянувшись к горам, стояли ровные ряды шатров и палаток, коновязей и складов оружия; а сложенные в кучи копья щетинились, как молодая поросль. Сейчас все это огромное сборище окутывала тьма, и однако, хотя стылая горная ночь дышала вниз холодом, ни костры, ни факелы не горели. То и дело попадались закутанные в плащи часовые. Интересно, сколько здесь роандийцев, подумал Мерри. В сгустившейся мгле он не мог сосчитать их, но ему казалось, что это огромное войско, многотысячная сила… Пока он глазел по сторонам, свита князя въехала под отвесный обрыв на восточном конце долины; и там дорога начала вдруг карабкаться вверх, и Мерри в удивлении поднял глаза. Такой дороги ему никогда не приходилось видеть — она была создана руками людей задолго до времен, о которых сложены песни. Она шла в гору, извиваясь, как змея, высверливая себе путь по отвесному боку скалы. Крутая, как лестница, она скручивалась в петли, но упорно поднималась вверх. По ней могли пройти кони, смогла бы даже въехать повозка; но врагу было не пройти по ней, если сверху ее защищали, а у него не было крыльев. На каждом повороте дороги стояли большие, некогда высеченные из камня фигуры: толстые, неуклюжие, они сидели на скрещенных ногах, сложив руки на пузе. Некоторые потеряли уже все черты, кроме темных глазниц, некоторые, как встарь, смотрели на проезжих. Роандийцы едва взглядывали на них. Они звали каменных идолов паками и не обращали на них внимания: в них не было ни былой силы, ни былого ужаса; но Мерри разглядывал их с интересом, чувствуя почти жалость, когда они медленно таяли в сумерках. Немного спустя он оглянулся и понял, что поднялся уже на несколько сот футов над долиной; но сквозь клубящийся внизу туман все еще виднелась змеящаяся череда всадников — они переходили реку и заполняли лагерь. Только князь и его свита поднимались к Урочищу. Наконец отряд князя достиг острого края, вьющаяся дорога прошла меж скальных стен, взобралась еще на один — короткий — склон, и вывела на широкое плато, горную луговину, зеленую, поросшую вереском. В глубине ее поднималась мрачная Потаенная Гора с покрытыми пихтовым лесом склонами. Деля плато надвое, шел двойной ряд бесформенных камней; они исчезали среди деревьев. Тот, кто рискнул бы последовать за ними, въехал бы вскорости в Смутную Дуброву близ Потаенной Горы — к угрозному каменному столбу и распахнутой тьме Запретной Двери. Таково было Урочище Духов, дело рук давно позабытых зодчих. Имена их затерялись в веках, ни песни, ни предания не помнили их Для чего они создавали это место — был ли то город вкруг тайного храма, или надгробный памятник усопшим королям — не знал никто. Они трудились здесь в Темные Годы, прежде, чем к восточным берегам пристали корабли и был основан Гондор; а теперь они сгинули, остались только идолы-паки, по-прежнему сидящие у поворотов дороги. Мерри во все глаза смотрел на ряды камней: они были истертыми, черными; некоторые стояли, некоторые валялись на земле, некоторые растрескались и сломались; они походили на старые голодные зубы. Он подивился, зачем они здесь, и понадеялся, что князь не собирается следовать за ними. Потом он увидел шатры и палатки по обе стороны каменистой дороги; но они стояли не под деревьями, а, казалось, сгрудились подальше от них, у обрыва. Большая часть их была справа — там плато расширялось; а слева стоял меньший лагерь, в центре которого поднимался высокий шатер. Оттуда навстречу им скакал всадник, и они свернули с пути. Когда он приблизился, Мерри увидел, что это женщина — длинные волосы ее развевались и мерцали в сумерках, но на ней, как на воине, были шлем и кольчуга, а у пояса — меч. — Привет тебе, Сеньор Марки! — воскликнула она. — Сердце мое радо твоему возвращению. — Все ли в порядке, Йовин? — спросил Теодэн.