Собирал я цветы водяные, белых лилий цветы и листья, Чтоб порадовать мне хозяйку: Это года последний подарок. Я его от зимы укрою. Пусть цветут под ее ногами, пока бури-метели ярятся. Каждый год, как кончается лето, я за ними в путь отправляюсь К озерку, что в низовьях Ветлянки, Где они распускаются в мае и цветут до ветров осенних. Рядом с озером тем я когда-то (Много лет с той поры минуло) Встретил дивную Золотинку: В тростниках Дочь Реки распевала, Голос чистый ручьем струился, сердце девы так часто билось!.. Он открыл глаза, взглянул на них — и взгляд его заблестел внезапной синевой: Ну, а вам это вышло на пользу — Ибо я не пойду уж боле Вдоль реки по зеленым оврагам, не пойду до ручьев весенних, Пока леса дождь не очистит, И прекрасная Золотинка не сбежит со смехом к Ветлянке, Чтобы в новой воде искупаться. Он снова умолк, но Фродо не смог удержаться и не задать еще одного вопроса: очень уж ему хотелось поскорее узнать ответ. — Господин, — попросил он, — поведай нам о Ветельнике. Что он такое? Я о нем никогда не слышал. — Нет! Нет! — хором возразили Пин и Мерри. — Не теперь! Подожди до утра! — Верно! — согласился хозяин. — Время отдыхать. Мир окутан тьмою — и о темных вещах говорить не стоит. Полно! Спите до утра! Ничего не бойтесь! К нам седая ветла не нагрянет в гости. — Он затушил фонарь, взял свечи и вывел хоббитов из комнаты. Их тюфяки были мягкими, как пух, а одеяла — белыми, как снег. Они едва успели лечь и укрыться — и тут же уснули. *** Сначала Фродо спал без сновидений. Потом увидел нарождающуюся Луну и в ее слабом свете — черную скальную стену, прорезанную, как воротами, высокой темной аркой. Фродо показалось, что он поднимается; теперь он увидел, что скальная стена — это кольцо гор вокруг равнины, а в центре равнины стоит каменный столб, огромная нерукотворная башня. На вершине ее стоял человек. Луна, поднимаясь, на миг повисла над ним, заблестев в седых волосах. У подножия башни выли волки и ярились лютые голоса. Плеснули огромные крылья, тень их закрыла луну. Человек поднял руки — и светом ударило от его жезла. Могучий орел спустился к нему, подхватил и унес прочь. Внизу завыли, залаяли волки. Ветер принес стук копыт — с востока, с востока. «Черные Всадники!» — Фродо проснулся, стук копыт все еще звенел в ушах. Интересно, подумалось ему, отважусь ли я когда-нибудь покинуть эти стены? Он лежал не двигаясь и вслушивался; но все было тихо — он повернулся и снова уснул, но сон этот ему уже не запомнился. *** Рядом с ним спокойно спал Пин; но сон его изменился, он заворочался и застонал — и вдруг проснулся. Так ему, во всяком случае, казалось, хотя он все еще слышал звуки, растревожившие его сон: тип-тап, скви-ик: вроде как сучья-пальцы скребли стену и окно: кри-и-ик, кри-и-ик, кри-и-ик. Неужто ивы подобрались к дому вплотную, подумал он; и внезапно с ужасом почувствовал, что он вовсе не в доме, а в иве — и жуткий сухой скрипучий голос снова смеется над ним. Он сел, ощутил в руках мягкую подушку и, успокоенный, улегся опять. Ушей его коснулось эхо слов: «Спи спокойно! Не бойся шорохов!» И он заснул. *** Засыпая, Мерри слышал журчание: вода струилась тихо — и вдруг разлилась, разлилась неостановимо вокруг дома, стала темным безбрежным прудом. Она плескалась за стенами и поднималась — медленно, но верно. «Я утону!» — подумал он. — «Она пройдет внутрь, я утону!» Ему почудилось, что он лежит в илистом омуте, он подскочил и коснулся ногой края твердой холодной плиты. Тогда он вспомнил, где находится, и снова лег. И услышал — или вспомнил услышанное: «Сквозь наши окна пробивается лишь звездный да лунный свет, а в дверь стучит только ветер с холмов». Легкий ветерок шевельнул занавеску. Мерри глубоко вздохнул и уснул. Сэм, насколько он мог потом вспомнить, проспал эту ночь спокойно — если бревна спокойны. Они проснулись разом, все четверо. Было светло. Том ходил по комнате и посвистывал скворцом. Увидев, что они шевелятся, он хлопнул в ладоши и крикнул: — Эй! Веселые друзья! Подниматься надо!.. — и отдернул желтые занавески — и хоббиты увидели, что за ними скрывались окна: одно смотрело на восток, другое — на запад. Они вскочили, освеженные. Фродо подбежал к восточному окну и увидел серый от росы огород. Он почти ожидал увидеть доходящий до самых стен дерн — дерн, испещренный следами копыт. На самом же деле перед его глазами поднимались высокие столбы, обвитые стеблями бобов, а высоко и вдали смутно виднелась вершина холма. Утро было бледным; на востоке, за длинными тучами, будто свалянными из шерсти, чуть мерцало золото. Небо говорило о близком дожде; но света становилось все больше, и среди зеленой мокрой листвы раскрывались красные бобовые цветы. Пин из западного окна глядел в озеро мглы. Лес скрывал туман. Это было — точно смотреть на покатую облачную крышу. В одном месте туман перился и дробился — долина Ветлянки. Ручей бежал с холма и исчезал в молочных тенях. Рядом был сад, и подстриженная живая изгородь, и за ними — луговая трава в каплях росы. Ни одной ветлы видно не было. — С добрым утром, малыши! — воскликнул Том, широко распахивая восточное окно. Ворвался прохладный воздух, пахнуло дождем. — Солнца нынче не видать: тучами закрыто; ветер на лесных холмах рвет туман сердито. Сверху сеет мелкий дождь, под ногами плесень… Золотинку разбудил я под окошком песней. Ну а вас будить не стал — слишком было рано. Сон со светом к вам пришел, тьма вам спать мешала. Но и вам вставать пора! Просыпайтесь же, друзья. Звон, звени веселей! Уж еда на столе! Если вы придете быстро — завтрак вас дождется; ну а нет — на столе травка да водица! Нечего и говорить — хоть и не очень они поверили Тому насчет «травки да водицы» — хоббиты пришли быстро, и завтракали, пока на столе хоть что-то оставалось. Ни Тома, ни Золотинки видно не было. Тома зато было слышно — что-то гремело в кухне, с лестниц доносился быстрый дробот его башмаков, отовсюду слышалась песня. Комната смотрела на запад, через окутанную мглой долину, и окно было открыто. С нависающих карнизов капала вода. Не успели они кончить завтрак, как тучи сошлись в непробиваемую крышу и пошел прямой упорный дождь. Лес скрылся за его плотной серой завесой. Они смотрели в окно — там тихо струился дождь и откуда-то сверху слышался чистый голос Золотинки. Она пела, и хоть хоббиты и разобрали всего несколько слов, им было ясно, что это песня дождя, ласковая, как ливень в иссушенных холмах, что приносит им вешние сказки о реках и Море. Хоббиты слушали в восторге; и Фродо радовался всей душой и благословлял дружелюбие погоды — она позволила им задержаться здесь. Мысль об уходе с самого пробуждения тяжко давила его; но теперь-то они сегодня, конечно, никуда не пойдут. Дул устойчивый западный ветер, и все более густые и набухшие тучи подкатывались излить свой груз на голые спины Могильников. Вокруг дома не было видно ничего кроме потоков воды. Фродо стоял у открытой двери и смотрел, как посыпанная известкой дорожка превращается в маленькую молочную речку и, журча, убегает в долину. Из-за угла выбежал Том Бомбадил, руками он будто бы разводил над собой дождь — и действительно, оказался совсем сухой, только башмаки мокрые. Он снял их и поставил на каминную решетку. Потом уселся в самое большое кресло и подозвал хоббитов. — У хозяйки день уборки, — объявил он, — и осенней чистки. Слишком сыро — а меж тем путь вас ждет неблизкий. Лучше мы поговорим. Оставайтесь дома! Отдохните, малыши, посидите с Томом. День хороший для беседы, для вопросов и ответов. Здесь уютно; и сейчас Том начнет для вас рассказ. И он поведал им множество удивительных историй, порой будто говоря с самим собой, порой внезапно взглядывая на них из-под густых бровей чистой голубизной глаз. Часто рассказ обращался в песню — тогда он вскакивал с кресла и пускался в пляс. Он говорил о цветах и пчелах, о судьбах деревьев и диковинных лесных тварях — злых и добрых, дружелюбных и враждебных, жестоких и милосердных — и о тайнах, скрытых в ветвях. Они слушали — и начинали понимать жизнь Леса. Они смотрели на нее со стороны и чувствовали себя чужаками там, где все были дома. И то и дело вставал в рассказах Тома Старик Ветельник — и Фродо узнал о нем достаточно, и даже больше чем достаточно, ибо это знание не дарило покоя. Речи Тома раскрывали души и думы деревьев, которые были темны и неясны, исполнены ненависти ко всему, что вольно бродит по земле, грызет, кусает, ломает, рубит, жжет: к разрушителям и завоевателям. И Вековечным Лес был назван не без основания — ибо он на самом деле был стар — остаток огромных позабытых дебрей; и в нем все еще жили, старея не быстрее холмов, отцы отцов теперешних деревьев, помнящие времена, когда владыками были они. Бессчетные годы наполнили их гордыней, мудростью, злобой. Но не было среди них никого опасней старого Ветельника: душа его сгнила, а силы были молоды; он был мудр, он повелевал ветрами, а его песням и думам подчинялся лес по обе стороны реки. Его мглистый жаждущий дух тянул силу из земли, а нити корней и невидимые сучья-пальцы разносили его в земле и в воздухе — покуда не опутали все деревья от Городьбы до Нагорий. А рассказ Тома уже покинул леса и вприпрыжку помчался вверх по реке, через кипящие водопады, валуны и иззубренные скалы, по цветам в травах и влажных трещинах — и добрался наконец до Нагорий. Хоббиты услыхали о Великих Могильниках и зеленых курганах, о каменных кольцах на холмах и в низинах меж ними. Блеяли овцы. Вставали зеленые и белые стены. Властители мелких княжеств бились друг с другом, и юное Солнце пламенело на алой стали их новых и жадных мечей. Были и победы, и поражения, рушились башни, горели крепости, и огонь взлетал до небес. Золото копилось в склепах древних владык; и курганы скрывали их, и каменные двери захлопывались; и трава вырастала на них. И снова овцы вытаптывали траву, и снова пустели холмы… С востока надвигался Черный Прилив, и кости хрустели в могилах. Умертвия бродили там, звеня кольцами на стылых пальцах, и ветер лязгал золотыми цепями. Обманные Камни скалились в лунном свете, как старые истертые зубы. Хоббиты содрогнулись. Даже до Края, доходили слухи об Умертвиях из залесных Могильников. Но это была не та повесть, которую хоббиты стали бы слушать с удовольствием — даже подле уютного безопасного очага. Эти же четверо вдруг вспомнили о том, о чем радость дома заставила их забыть: дом Бомбадила стоял совсем близко от этих жутких холмов. Они потеряли нить рассказа и беспокойно заерзали, косясь друг на друга. Когда же они снова прислушались к его словам, то поняли, что он бредет в неведомые им дали и в незапамятные времена, когда мир был шире, и Море омывало берег Запада; а Том все брел и брел вглубь, и голос его пел под древними звездами — были тогда только эльфы, а больше никого не было. Потом вдруг он смолк, голова его склонилась, он словно заснул. Хоббиты недвижно сидели перед ним, зачарованные; и казалось, будто под чарами его речи ветер утих, тучи высохли, день кончился, и пришедшая с Востока и Запада ночь затянула небо звездным покрывалом. Было ли то утро и вечер одного дня, или нескольких — Фродо не мог бы сказать. Он не чувствовал ни усталости, ни голода — одно удивление. Белые звезды сияли в окнах и молчание небес окружало друзей. Наконец, в удивлении перед этим молчанием, Фродо заговорил: — Кто Ты, Господин? — спросил он. — А, что? — Том выпрямился и глаза его блеснули во мраке. — Разве я до сих пор не назвался тебе? В этом мире живя — кто ты сам по себе? Только в этом ответ: кто ты в мире — один, без имен и названий, где бы ты ни бродил? Но ты молод — я стар; я — Старейший из всех: появился я здесь прежде леса и рек. Да, друзья мои, Том помнит первый росток, шорох первых дождей, запах первых цветов. И Большого, и Малого Люда приход помнит Том; видел Том Эльфов дивный народ, что на Запад ушел за пределы Морей; Том здесь был до Умертвий, Могил, Королей. Том знавал времена, когда не было зла, и безлунная тьма прежде доброй была. Это было, когда здесь не жил еще Враг: в Запределье рожден этот гибельный страх. Тень прошла по окну, и хоббиты торопливо взглянули на стекла. Когда они обернулись назад — в дверях, обрамленная светом, стояла Золотинка. Она держала свечу, одной рукой прикрывая ее от сквозняка; и пламя просвечивало сквозь ладонь, как сквозь белую раковину. — Дождь кончился, — сказала она, — и новые воды струятся под звездами. Будем смеяться и радоваться! — Есть и пить пора бы! — подхватил Том. — Утро, день и вечер слушали меня вы… Сушат рот изрядно долгие рассказы. Трудно слушать повесть, не прервав ни разу. Он выскочил из кресла, с поклоном взял с камина свечу и зажег ее от принесенного Золотинкой огня; а потом затанцевал вокруг стола. Вдруг он прыгнул к двери и исчез. Вернулся он быстро — с большим подносом, полным всякой всячины. Они с Золотинкой накрыли стол; а хоббиты сидели, смеясь и восторгаясь: так дивно прекрасна была Золотинка и так смешно прыгал Том. И однако они, казалось, танцуют какой-то общий танец — не мешая друг другу, из двери в дверь и вокруг стола; и в один миг кушанья, сосуды и свечи стояли на местах. Вспыхнули лампады. Том поклонился гостям. — Ужин готов, — сказала Золотинка; и хоббиты заметили, что платье на ней серебряное с белым поясом, а туфли точно сделаны из рыбьей чешуи. А Том был весь ярко-голубой, как умытая незабудка; а гетры зеленые. Ужин был еще лучше, чем вчера. Заслушавшись Тома, хоббиты могли пропустить не одну трапезу; но когда еда стояла перед ними — им показалось, что последний раз они ели не меньше недели назад. Они не пели, даже не говорили, целиком погрузившись в это занятие. Но вскоре их сердца и души снова возвысились, и голоса зазвенели смехом и радостью. Когда они поели, Золотинка спела им множество песен — песен, что весело журчали в холмах и тихо стекали в молчание; и в этой тиши им открылись воды и заводи глубже всех, что они знали, — и заглянув в них, они увидели в их безднах опрокинутое небо и сияющие алмазами звезды. Потом она снова пожелала каждому доброй ночи и оставила их сидеть у огня. Но теперь проснулся Том — и закидал их вопросами. Он знал многое и о них, и об их семьях — и об истории и давних делах Края, о которых и сами-то хоббиты уже едва помнили. Они уже ничему не удивлялись; но он не скрывал, что знанием нового обязан Трофлю, которого, кажется, очень уважал, не то что они. «Он крепко стоит на ногах и руки у него в земле, — сказал Том. — Он мудр и приметлив». И еще им стало ясно, что Том имеет дело с эльфами: похоже было, что он получил от Гильдора вести о Фродо и его бегстве. Том знал так много и расспрашивал так хитро, что Фродо, сам того не заметив, рассказал ему про Бильбо и свои надежды и страхи больше, чем всем — даже Гэндальфу. Том покачивал головой, и глаза его сверкнули, когда он услышал про Всадников. — Покажи мне вашу Прелесть! — вдруг потребовал он в середине рассказа; и Фродо, к своему удивлению, вытащил цепочку, отстегнул ее и подал Кольцо Тому. Оно словно бы расплылось на его широкой смуглой ладони. Потом он поднес его к глазу и засмеялся. Забавное и жуткое зрелище увидели на миг хоббиты — яркий голубой глаз в золотом ободке. Том надел Кольцо на мизинец и приблизил к свече. Сперва хоббиты не поняли, а потом задохнулись: Том не исчез!