«Край, Хоббитон, Торба-на-Круче, Фродо Торбинсу». — Письмо — мне — от Гэндальфа! — вскричал Фродо. — А! — сказал Эль Пахтарь. — Так вы, стало быть, все-таки Торбинс? — Сами ведь знаете, — сказал Фродо. — Ну, давайте письмо, да объясните, почему вы его не отправили. Вы же об этом хотели мне сказать, хоть и шли к цели довольно долго. Несчастный трактирщик вконец расстроился. — Вы, конечно, правы, сударь, — покаянно проговорил он. — Мне и подумать-то страшно, что скажет Гэндальф, если из-за этого какая-нибудь беда выйдет. Я его до смерти боюсь. Но только задержал я письмо не нарочно. Сперва я его спрятал; ну, а как ни на другой день, ни потом, оказии не нашлось — позабыл, совсем о нем позабыл. Одно гонит прочь другое, сами знаете. Вылетело это у меня из головы, человек-то я занятой… Я что угодно сделаю, чтобы дело поправить — если могу чем помочь, только скажите. Я так и Гэндальфу обещал, когда письмо оставлял. «Хмелик, — сказал он мне, — этот мой друг из Края может скоро приехать. Назовется он Подгорниксом. Запомни! Но вопросов ему не задавай. И если меня с ним не будет, он может быть в беде и нуждаться в помощи. Сделай для него все, что сможешь — я в долгу не останусь, — так он мне сказал. И вот вы здесь — а беда-то рядом ходит. — О чем вы? — спросил Фродо. — Да о черных этих, — понижая голос, сказал трактирщик. — Ищут-то ведь они Торбинса, и будь я хоббит, если на уме у них добро. В понедельник заезжали — собаки воют, гуси кричат и гогочут. Ноб является и говорит, что у дверей двое каких-то спрашивают хоббита по имени Торбинс — а у самого волосы дыбом стоят. Ну, отправил я этих двоих восвояси, и дверь у них перед носом закрыл; да только слыхал я, они тот же вопрос задавали всем до самого Таборна. Опять же и Следопыт этот, Бродник, про вас расспрашивал. Пытался к вам пройти, вы подумайте — ни поужинать гостям, ни отдохнуть как следует!.. — Пытался, твоя правда! — сказал вдруг Бродник, выступая на свет. — И лучше бы ты меня пустил, Хмель. Большую беду можно было бы отвести. Трактирщик подскочил от удивления. — Ты! — вскричал он. — Пролез-таки! Чего тебе здесь надо? — Он здесь с моего ведома, — сказал Фродо. — Пришел предложить мне помощь. — Вам виднее, конечно, — Пахтарь подозрительно покосился на Бродника. — А только я бы на вашем месте со Следопытом не связывался. — Тогда с кем им связываться? — прищурился Бродник. — С жирным кабатчиком, который и имени-то своего толком не помнит, даром что его по сто раз на дню окликают? В «Пони» они на всю жизнь не останутся, а домой им дорога закрыта. Перед ними далекий и трудный путь. Ты, что ли, с ними пойдешь — отобьешься от Черных Всадников? — Я?! Оставить Усад?! Да ни за какие деньги! — испуганно вздрогнул Пахтарь. — Но почему бы вам не пожить тут немного, господин Подгорникс? Что надо всему этому чудному народу? Откуда они вообще взялись, эти черные? — Не могу я вам этого объяснить, — сказал Фродо. — Я устал и встревожен, а это долгий рассказ. Но если вы и правда хотите помочь мне, я должен вас предостеречь: пока я здесь, вы в опасности — и вы, и ваш дом. Эти Черные Всадники — я, правда, не уверен, но боюсь они из… из… — Они из Мордора, Хмель, — негромко проговорил Бродник. — Понимаешь? Из Мордора. — Спаси и сохрани! — воскликнул Пахтарь, бледнея: название было ему явно знакомо. — Это самые худшие вести, какие я слышал за всю жизнь! — Вы все еще хотите помочь мне? — спросил Фродо. — Хочу, — отвечал Пахтарь. — Даже больше чем прежде. Хоть и не знаю, что может сделать человек вроде меня против… против… — он задрожал. — Против Тьмы с Востока, — спокойно докончил Бродник. — Немногое, Хмель, но и каждая малость — помощь. Ты можешь оставить господина Подгорникса на эту ночь под своей крышей — и забыть имя Торбинс, пока он не будет далеко. — Я это сделаю, — обещал Пахтарь. — Но, боюсь, они и без меня прознают, что он тут. Жаль, что господин Торбинс обратил на себя этим вечером внимание — чтобы не сказать больше. История об уходе господина Бильбо давно известна в Усаде. Даже мой телепень Ноб — и тот уже о чем-то догадывается; а в Усаде ведь и посообразительней его найдутся. — Значит, нам остается только надеяться, что этой ночью Всадники в Усад не нагрянут, — сказал Фродо. — Надеюсь, нет, — сказал Пахтарь. — Но будь они хоть призраки, а так просто им в «Пони» не попасть. До утра ничего не бойтесь. Никто из этих черных не войдет в мои двери, пока я держусь на ногах. Я и все мои люди станем сегодня на стражу; а вам надо поспать, если сможете. — Как бы там ни было, на рассвете нам надо встать, — сказал Фродо. — Мы должны выйти как можно раньше. Подайте завтрак к шести, пожалуйста. — Принято! Я распоряжусь, — сказал трактирщик. — Доброй ночи, господин Торбинс — простите, что это я, господин Подгорникс, конечно. Доброй ночи — ох, что же это? Где господин Брендизайк? — Не знаю, — с внезапной тревогой признался Фродо. Они совсем позабыли про Мерри, а было уже поздно. — Боюсь, он ушел. Он вроде говорил, что пойдет прогуляется. — Да за вами, как я погляжу, глаз да глаз нужен! — воскликнул трактирщик. — Вы точно на праздник едете! Я должен закрыть двери, но когда ваш друг придет — впущу… А еще лучше — пошлю-ка я Ноба его поискать! Доброй ночи всем вам! — и Пахтарь вышел, одарив на прощанье Бродника подозрительным взглядом и с сомнением покачав головой. Его шаги замерли в конце коридора. — Ну? — сказал Бродник. — Будешь ты читать письмо? Фродо внимательно оглядел печать, прежде чем сломать ее — печать, точно, была Гэндальфа. Внутри было письмо, написанное твердым красивым почерком мага. «Гарцующий Пони, Усад, 24 июня, год по счету Края 1418. Дорогой Фродо! Дурные вести настигли меня. Я должен идти тотчас. Уходи из Торбы как можно скорей — к концу июля в Крае чтобы духу твоего не было! Вернусь, как смогу; если ты к этому времени уйдешь — нагоню. Оставь для меня письмо в «Пони», если пойдешь через Усад. Пахтарю (трактирщику) можно доверять. Да: в пути, ты, быть может, встретишь моего друга: Человек, высокий, худой, темноволосый, кое-кто зовет его Бродником. Он знает о нашем деле и поможет тебе. Иди в Светлояр. Там, надеюсь, и встретимся. Если я не приду — Эльронд скажет тебе, что делать дальше. Тороплюсь, прости. Гэндальф. К слову: Не надевай его, ни в коем случае не надевай! И по ночам не езди. Еще к слову: Убедись, что Бродник — тот самый. Сейчас на дорогах много всякого люда. Его настоящее имя — Арагорн. Золота блеск — не золото суть, Сгинувший — не пропал, Древний огонь зиме не задуть, Не зарастет тропа. Тьмою идущий — не одинок, Пепел грядет костром, Станет мечом разбитый клинок, Нищий взойдет на трон. Надеюсь, Пахтарь отошлет письмо. Достойный человек, но память у него — что чулан: самое нужное всегда на самом дне. Если забудет — жаркое из него сделаю. Прощай! Г.» Фродо прочел письмо и передал его Пину и Сэму. — Старина Хмель чуть все не испортил! — сказал он. — Быть ему на вертеле… Если б он отправил письмо сразу — мы уже давно были бы в Светлояре. Но что же это случилось с Гэндальфом? Он пишет так, словно собирается в огонь шагнуть. — Он долгие годы идет сквозь огонь — не оглядываясь и напрямик, — заметил Бродник. Фродо обернулся и задумчиво поглядел на него, вспоминая Еще к слову Гэндальфа. — Что же ты мне сразу не сказал, что ты его друг? — спросил он. — Все было бы проще. — Так ли? Поверил ли мне до сих пор кто-нибудь из вас? — откликнулся Бродник. — Я ничего не знал о письме. Мне надо было убедить вас поверить мне без доказательств. Я вовсе не хотел сразу рассказывать вам о себе — мне надо было сначала узнать вас, убедиться, что вы — это вы. Враг беспрестанно расставляет мне ловушки. Я убедился — и готов был ответить на все ваши вопросы. Но, правду сказать, — добавил он со странной усмешкой, — я надеялся, что вы поверите мне и без них. Иной раз просто устаешь от недоверия, хочется дружества… Но ладно — мне ли не знать, что вид мой говорит против меня? — Прямо вопит — на первый взгляд, во всяком случае, — с облегчением рассмеялся Пин, прочитав письмо Гэндальфа. — Только судят ведь не по словам, а по делам, как говорят в Крае; да и как тебе еще выглядеть, если ты столько дней в засаде провел, по ямам да под изгородями? Любой из нас выглядел бы не лучше. — Надо много лет провести в Глухоманье, чтобы стать похожим на Бродника, — отозвался тот. — И любой из вас умер бы раньше — если только вы не крепче, чем кажетесь. Пин умолк; но смутить Сэма было не так-то просто, и он все еще посматривал на Бродника с сомнением. — А откуда мы знаем, что ты тот самый Бродник, о котором пишет Гэндальф? — заявил он. — Ты о Гэндальфе и не поминал, пока письмо не пришло. А может, ты шпион — пришиб где-нибудь настоящего Бродника, да в его одежды и нарядился. Что ты на это скажешь? — Что тебя не проведешь, — ответил Бродник. — А ответ мой, Сэм Гискри, таков: если я убил настоящего Бродника, вас я и подавно давно бы прикончил. Да если бы я охотился за вашим Кольцом, оно уже сейчас было бы моим! Он поднялся — и словно вырос. Глаза его вспыхнули властным безжалостным блеском. Он откинул плащ — и положил руку на эфес меча, дотоле незамеченного. Они не смели двинуться. Сэм как сидел — так и замер с открытым ртом, уставившись на воина. — Но я, по счастью, настоящий Бродник, — сказал Следопыт, глядя на них сверху вниз, и лицо его смягчилось неожиданной улыбкой. — Я Арагорн, сын Арафорна; и за ваши жизни порукой моя жизнь или смерть. Все долго молчали. Наконец Фродо заговорил. — Я знал, что ты друг, еще до письма, — с запинкой сказал он, — во всяком случае, очень надеялся на это. Ты несколько раз пугал меня сегодня — но не так, как Вражьи прислужники. Не такой от них страх. Был бы ты из них — ты бы… ну… казался лучше, а был хуже, понимаешь?.. — Ну, а я наоборот, — засмеялся Бродник. — Кажусь плох, а на деле — хорош. Так?