— Никогда ничего подобного не видел! — вскричал он, воздевая руки. — Это чтобы гостям опасно было спать в своих постелях, чтобы портили совсем почти новые валики!.. Что ж дальше-то будет? — Ничего хорошего, — посулил Бродник. — Но сейчас успокойся: скоро ты от нас избавишься. Мы тотчас уходим. О завтраке не беспокойся: поедим на ходу, наполни нам только фляги. Через несколько минут мы будем готовы. Пахтарь поспешил распорядиться, чтобы выводили пони и приготовили им что-нибудь «с собой». Но скоро он вернулся — в смятении. Пони пропали! Ворота конюшни ночью кто-то открыл, и они сбежали — не только лошадки Мерри, но и все другие, что стояли там. Новости сокрушили Фродо. Разве можно добраться до Светлояра пешком, если враги — следом и на конях? Скорей им удалось бы забраться на Луну! Бродник молчал и задумчиво смотрел на хоббитов, будто взвешивая их силы и мужество. — Пони нас от всадников не унесли бы, — сказал он наконец, точно прочитав мысли Фродо. — По тем дорогам, которыми я хотел идти, пешком шагать удобней. Еда и припасы — вот что меня тревожит. Рассчитывать, что удастся пополнить запас до Светлояра, нельзя; надо все брать с собой, и брать с запасом — мы можем задержаться или пойти обходным путем. Сколько вы можете унести на спине? — Сколько надо, — Пин изо всех сил старался выглядеть крепче, чем кажется. — Я за двоих понесу, — с вызовом заявил Сэм. — Неужто ничего нельзя сделать, господин Пахтарь? — спросил Фродо. — Может, можно достать в селенье нескольких пони — или хоть одного, для поклажи? Нанять-то вряд ли, конечно… но мы могли бы купить, — добавил он с сомнением, раздумывая, сможет ли купить их на самом деле. — Вряд ли, — ответил трактирщик. — Все верховые пони, что были в Усаде, у меня стояли — всех их и свели. А если у кого лошади или пони остались, так те упряжные, не на продажу. Но я сделаю что смогу. Вытащу Боба и пошлю его — пусть поторопится! — Да, — неохотно проговорил Бродник. — Так будет лучше всего. Боюсь, одного пони купить все-таки придется. Но это значит — проститься с надеждой ускользнуть рано и незаметно. Искать лошадь — что в походный рог трубить. Они на это, надо думать, и рассчитывали. — Есть тут малая толика утешения, — заметил Мерри. — А если подумать — так и не малая. Давайте хоть позавтракаем нормально, все равно ведь ждать. Где этот телепень Ноб? Пропажа задержала их больше чем на три часа. Боб вернулся ни с чем: ни пони, ни лошади достать не удалось — даже за деньги; один только Бит Осинник соглашался продать своего пони. — Старая заморенная скотинка, — сказал Боб, — но он за нее втридорога сдерет, она ведь вам нужна, знаю я этого Осинника. — Бит Осинник?.. — переспросил Фродо. — Нет ли здесь какой хитрости? Может, этот конек сбежит к нему со всей поклажей или поможет выследить нас? — Хотелось бы знать, — кивнул Бродник. — Я, правда, не верю, чтобы животное вернулось к нему, единожды от него сбежавши. Славный господин Осинник решил, должно быть, нажиться на этом деле. И главная опасность тут — что бедная тварь наверняка на пороге смерти… Впрочем, выбора у нас нет. Сколько он за нее хочет? Бит Осинник запросил двенадцать монет — и правда втрое против цены за крепкого пони. Конек был костлявый, некормленый и унылый; однако подыхать пока не собирался. Хмель Пахтарь уплатил за него из собственного кармана и предложил Мерри еще восемнадцать монет — в возмещение убытков за пропавших лошадок. Он был человек честный и состоятельный; однако потеря тридцати монет была для него тяжким ударом — тем паче что почти половина из них перешла к Биту Осиннику. Кстати сказать, в конце концов он не остался в накладе. Позже выяснилось, что на самом деле свели только одну лошадь. Остальные разбежались от страха, и потом их находили в разных концах Усадного Края. Пони Мерри удрали в гости к Дружку и некоторое время жили у Тома Бомбадила — пока до того не дошли вести о событиях в Усаде. Тогда он отослал лошадок назад к Пахтарю, который, таким образом, получил сразу пять крепких пони по весьма сходной цене. Им пришлось немало поработать в Усаде, но Боб холил их, как мог; так что им, можно сказать, повезло: избежали темного и опасного похода. Но и в Светлояре не побывали. Тем не менее, судя по тому, что знал Пахтарь, деньги его были потрачены невесть на что. А у него были и другие заботы. Мало-помалу оставшиеся гости поднимались и, когда узнали о ночном налете на трактир, началось волнение. Южане потеряли нескольких коней и громко обвиняли трактирщика, пока не стало известно, что один из них тоже исчез ночью — никто иной, как косоглазый приятель Бита Осинника. Подозрение тут же пало на него. — Ежели вы знаетесь с конокрадом, да еще привели его в мой дом, — сердито заявил Пахтарь, — так должны платить за все сами, а не орать тут на меня. Отправляйтесь и спрашивайте у Осинника, куда запропал ваш распрекрасный друг! Но оказалось, что другом он никому не был, и никто не смог припомнить, где и когда он к ним пристал. После завтрака хоббиты заново уложили мешки: пришлось взять с собой запас еды на случай, если поход окажется более долгим, чем они рассчитывали. Было уже почти десять, когда они наконец тронулись в путь. К этому времени весь Усад гудел, как улей. Исчезновение Фродо, черные всадники, похищение коней, и вдобавок — известие, что следопыт Бродник присоединяется к таинственным хоббитам — всего этого с лихвой хватило бы на дюжину небогатых событиями лет. Большинство жителей Усада и Ходтона столпились по обочинам, чтоб видеть отъезд путешественников. Кое-кто пришел даже из Заложья и Таборна. Из дверей и окон трактира выглядывали постояльцы. Бродник передумал и решил выйти из Усада по главной дороге. Любая попытка сразу свернуть с нее только осложнила бы дело: половина жителей двинулась бы следом поглядеть, что он собираются делать и помешать им «разгуливать» по своим землям. Они простились с Нобом и Бобом и наговорили много добрых и благодарных слов Хмелю Пахтарю. — Надеюсь, мы еще встретимся когда-нибудь, — сказал ему Фродо. — Ничего бы мне так не хотелось, как спокойно отдохнуть у вас несколько дней. Они двинулись в путь под взглядами толпы; на душе у них было тревожно. Не все глаза были дружелюбны, не все рты кричали приветствия. Но Бродник, казалось, внушал многим усадичам страх, и те, на кого он смотрел, умолкали и прятались в толпу. Он шагал впереди вместе с Фродо; Мерри и Пин — следом; последним шел Сэм, ведя в поводу тяжело груженого пони; но конек выглядел уже веселее, словно ноша эта ему нравилась. Сэм задумчиво грыз яблоко. У него все карманы были набиты ими: Боб с Нобом постарались на прощанье. «Идешь с яблочком, сидишь с трубочкой, — рассуждал он. — Да на весь-то путь яблок разве напасешься?..» Хоббиты не обращали внимания на любопытные лица, выглядывающие из окон и дверей или внезапно вырастающие над изгородями и плетнями. Но когда они подходили к воротам, Фродо заметил темный покосившийся дом за толстым забором — последний дом в селении. В одном из окон мелькнуло и тут же пропало желтое косоглазое лицо. «Так вот он где прячется, тот южанин! — подумалось ему. — Он и на человека-то не похож: орк какой-то!» Через забор нагло глядел другой человек. У него были тяжелые темные брови и мрачные подозрительные глаза; большой рот кривила ухмылка. Он курил короткую черную трубку. Когда путники подошли, он вынул трубку изо рта и сплюнул. — Привет, Длинноногий! — сказал он. — С утра пораньше? Нашел себе дружков по сердцу, а? Бродник кивнул, но не ответил. — Привет, малышня! — обратился тот к хоббитам. — Вы хоть знаете, с кем связались? Это ж Бродник Оголтелый! У него еще и другие имена есть, да те похуже будут… Ночью поберегитесь! А ты, Сэмчик, гляди, не обижай моего дохлого пони! Тьфу! — он снова смачно сплюнул. Сэм быстро повернулся. — А ты бы, Осинник, — сказал он, — попридержал свой гнусный язык, а то знаешь ведь, как бывает… — Яблоко, пущенное его ловкой рукой, с размаху угодило Осиннику в нос. Бит скрылся, из-за забора донеслись проклятия. — Вкусное было яблоко, — с сожалением вздохнул Сэм и зашагал дальше. Наконец Усад остался позади. Дети и зеваки, что следовали за ними, устали и вернулись к Южным Воротам. Путники еще несколько миль шли по Тракту. Он уходил влево, огибая Гору с востока, а потом быстро сбегал к поросшей лесом равнине. Слева, на пологом юго-восточном склоне, виднелись дома и хоббичьи норы Ходтона; внизу из глубокой лощины севернее Тракта поднимались жгуты дыма — там лежало Заложье; Таборн скрывали деревья. Когда дорога сошла с Усадной Горы, что бурой громадой вставала позади, путники подошли к узкому проселку — вёл он на север. — Тут мы уйдём с открытого места, — сказал Бродник. — Пора спрятаться. — Только не надо косить углы! — взмолился Пин. — В последний раз нас это чуть до беды не довело. — Тогда с вами не было меня, — рассмеялся Бродник. — У меня все косые углы ведут напрямик куда надо. — Он оглядел Тракт. Никого не было видно, и следопыт быстро пошел вниз к лесистой долине. План его, как поняли хоббиты, был идти к Таборну, но оставить его на востоке и двигаться по пустошам напрямик к горе Заветрь. Так им удалось бы — ежели всё пойдет хорошо — скосить большую петлю Тракта, который сворачивал к югу, огибая Комариные Топи. Но, конечно, им придётся переходить эти самые топи, а рассказ Бродника о них звучал не очень-то вдохновляюще. Тем не менее пока что дорога была приятной. Если бы не тревожные события минувшей ночи, хоббиты признали бы эту часть пути самой приятной из всех. Сияло солнце, ясное, но не слишком жаркое. Рощи в долине еще не расстались с осенней листвой и казались мирными и уютными. Бродник уверенно вёл спутников по паутине тропинок — одни хоббиты давно бы уже запутались в них. Следопыт часто поворачивал и возвращался назад, чтобы сбить со следа погоню. — Бит Осинник, конечно, высмотрит, где мы сошли с Тракта, — сказал он, — хоть и вряд ли пойдёт за нами сам — просто подскажет, кому надо. Здешние леса он знает не хуже, чем я. Боюсь, те кому он подскажет, недалеко. Если они решат, что мы идём к Таборну — тем лучше. *** То ли из-за искусности Бродника, то ли еще почему — но в тот день они никого не видели и не слышали: ни двуногих, кроме птиц, ни четвероногих, кроме одной лисы да нескольких белок. На другой день они двинулись прямо на восток; все было по-прежнему тихим и мирным. На третий день с ухода из Усада Мерный Лес кончился. Земля шла под уклон с того времени, как путники сошли с Тракта, и теперь широко расстилалась перед ними. Они миновали границы Усадного Края и были в глухом бездорожье, на краю Комариных Топей. Под ногами хлюпало, порой становилось топко, то и дело попадались озерки, а широкие полосы тростника и рогоза полнились трелями маленьких птиц. Идти приходилось осторожно, чтобы не промочить ног и не сбиться с пути. Какое-то время им везло, но потом путь стал более опасным и трудным. Топи могли сбить с пути и завести в омут кого угодно; даже Следопыт не сразу отыскивал тропу. На них напали мухи, в воздухе висели тучи крохотных комаров — они набились в рукава и штанины, лезли в волосы и рот. — Да это комарьё меня живьем сожрёт! — завопил наконец Пин. — Обжоры!.. Болото не засосет — так они высосут! — А что же они, гады, едят, ежели, скажем, хоббита поблизости нет? — спросил Сэм, яростно скребя шею. Весь день шли путники по этим пустынным затерянным местам. Лагерь пришлось разбивать в холоде и сырости; и всю ночь им не давало спать утомительное стрекотанье: камыши кишели отвратительными тварями, какой-то дурной родней сверчка. Их были тысячи, они звенели повсюду, вокруг только и слышалось: кровочки, кр-р-ровочки, кр-ровочки; к рассвету хоббиты совершенно ошалели. Следующий день, четвертый, был немногим лучше, а ночь — не многим спокойней. Кровопросцы (как прозвал их Сэм) отстали, зато комары кинулись на них с удвоенной злобой. Когда Фродо лежал, усталый, не в силах сомкнуть глаз, ему почудились дальние вспышки: вспыхивало и гасло на востоке. До зари было еще далеко. — Что там за зарево? — спросил он Бродника, который поднялся и стоял, вглядываясь в ночь. — Не знаю, — отозвался тот. — Слишком далеко. Странно: будто молнии бьют с вершины холма. Фродо снова лег, но долго еще видел белые сполохи, и на их фоне — напряженно застывший высокий и темный силуэт Бродника. Потом забылся беспокойным сном. На пятый день топи кончились — позади остались последние озера и поросшие тростником промоины. Далеко на востоке путникам виделась череда холмов. Самый высокий стоял справа от гряды и чуть поодаль. У него была коническая, слегка приплюснутая вершина. — Заветрь, — сказал Бродник. — Древний Тракт (мы оставили его справа) огибает ее с юга и проходит близ ее подножья. Мы должны быть там завтра в полдень — если пойдем прямо туда. Думаю, так будет лучше всего. — Что ты хочешь сказать? — спросил Фродо. — Вот что: когда мы туда придем — неизвестно еще, что мы там найдем. Гора близко от Тракта. — Но мы ведь верно надеялись найти там Гэндальфа? — Верно-то верно; но надежда мала. Если он вообще пойдет этим путем — он может не зайти в Усад, а значит, и не узнает, куда пошли мы. Во всяком случае, если только мы не окажемся там одновременно — мы неминуемо разминемся: ему (да и нам) опасно оставаться там долго. Ежели Всадники не отыщут нас в пустошах — они, скорее всего, сами явятся к Заветри. С нее далеко видно. Мы вот с вами стоим здесь — а с ее вершины нас может увидеть любой зверь, любая птица. Не всем птицам можно верить, а есть ведь и другие соглядатаи, куда хуже. Хоббиты тревожно глядели на дальние холмы. Сэм, задрав голову, смотрел в бледное небо, боясь увидеть орлов или ястребов, следящих за ними злыми пронзительными глазами. — Ну, ты обнадежишь, Бродник! — проворчал он. — Что ты нам посоветуешь? — спросил Фродо. — Думаю… — медленно начал Бродник, словно сам еще не был до конца уверен. — Думаю, самое лучшее — идти отсюда прямо на восток — к холмам, а не к Заветри. Есть там одна тропка вдоль их подножий, я знаю ее — она выведет нас к горе с севера. Там мы увидим… что увидим. Весь тот день они тащились вперед, пока не спустился ранний холодный вечер. Земли стали зеленей и суше; но позади, на болотах, лежали туман и мглистые испарения. Печально чирикали и посвистывали птицы, пока круглый красный диск солнца медленно скрывался за горизонтом; потом настала полная тишина. В конце дня они подошли к ручью, что бежал с холмов, что затеряться в болотах, и шли по нему, пока было светло. Была уже ночь, когда они наконец стали лагерем в ольшанике на берегу. Впереди смутно рисовались на дымном небе черные голые спины холмов. Этой ночью выставили стражу, а Бродник, казалось, вовсе не спал. Луна прибывала, и холодный серебристый свет заливал земли. Вскоре после восхода все поднялись. Хоббиты были свежи, точно провели спокойную бестревожную ночь. Они стали уже привыкать к долгой ходьбе и скудной еде — а ведь прежде, в Крае, им едва ли хватило бы этого хотя бы просто для того чтобы держаться на ногах. Пин заявил, что Фродо выглядит вдвое толще прежнего. — Очень странно, — сказал Фродо, затягивая пояс. — По-моему, от меня и половины не осталось. Ежели не перестану худеть — скоро и вовсе призраком сделаюсь. — Не говори так! — быстро, с неожиданной горячностью проговорил Бродник. Холмы придвинулись. Они образовывали волнистую гряду, то вздымаясь почти на тысячу футов, то опадая обрывами и оврагами, что вели к восточным равнинам. Вдоль гребня хоббитам виделись поросшие травой остатки насыпей и рвов, а на обрывах все еще стояли древние каменные стены. К ночи путники достигли западных склонов и остановились на отдых. Была ночь пятого октября — шестой день, как они ушли из Усада.