Поистине велика пропасть, лежащая меж Рекой и Горой, потерей и находкой. Но эта пропасть в знаниях Мудрых наконец заполняется. Однако слишком медленно. Ибо Враг близко — ближе даже, чем я опасался. И хорошо, что только в этом году, этим самым летом, узнал он всю правду. Кое-кто здесь, быть может, припомнит, что много лет назад я рискнул тайно проникнуть в Дол-Гулдур, к Чародею — и обнаружил, что это Саурон, наш исконный Враг; он, наконец, снова обрел плоть и силу. Кое-кто, быть может, припомнит и то, что Саруман отсоветовал нам тогда открыто воевать его, и долгие годы мы лишь наблюдали. Но в конце концов, когда тучи сгустились, Саруман подался на уговоры, и Совет Светлых Сил выбил Врага из Лихолесья — это случилось в тот самый год, когда нашлось Кольцо; странное совпадение, едва ли случайное. Но мы опоздали, как и предвидел Эльронд. Саурон тоже следил за нами, и хорошо подготовился к нашему удару, издали управляя Мордором через Минас-Моргул, где жили его Девять Прислужников. Когда все было готово, он сделал вид, что отступает перед нами, но бегство было ложным — вскоре он утвердился в Черном Замке и открыто заявил о себе. Тогда в последний раз собрался Совет; ибо теперь мы знали, что более всего он жаждет найти Кольцо. Мы боялись, что ему стадо известно о нем нечто новое, чего мы еще не знаем. Но Саруман сказал: нет, и повторил, как раньше, что Кольцо сгинуло навек. «Самое большее, — сказал он, — Враг мог прознать, что у нас его нет и что оно до сих пор не найдено. То что потеряно, может найтись, — так думает он. Не бойтесь! Надежда обманет его. Разве не изучал я этого долгие годы? Кольцо упало в Андуин; и давным-давно Река унесла его в Море. Там ему и лежать до скончания века». *** Гэндальф умолк, глядя на восток, на дальние тени Мглистых Гор, у корней которых так долго таилась великая опасность. Он вздохнул. — Это моя вина, — сказал он. — Меня убаюкали слова Сарумана Мудрого; но я должен был раньше догадаться, где правда — и опасность, грозящая нам сегодня, была бы меньше. — Это вина всех нас, — возразил Эльронд. — И если бы не твоя бдительность, Черный Прилив, быть может, уже затопил бы мир. Но продолжай! — С самого начала сердце мое чуяло беду — несмотря на все, что я знал, — сказал Гэндальф. — Мне очень хотелось знать, как попала эта вещь к Голлуму и долго ли он владел ею. Поэтому я стал следить за ним, догадываясь, что рано или поздно — а он вылезет из подгорной тьмы искать свое сокровище. Он и выполз, но удрал, и найти его я не смог. И тогда — увы! — я оставил все, как есть, и выжидал и наблюдал, как мы поступали слишком часто. Проходило время, проходили заботы — и сомнения мои вдруг обратились в страх. Откуда взялось кольцо хоббита? Что делать с ним, если подозрения мои верны? Все это я должен решить. Но я ни с кем не говорил о своих страхах, сознавая опасность несвоевременных слов. В долгих войнах с Черным Замком предательство было нашим главным врагом. Это было семнадцать лет назад. Вскоре я узнал, что множество шпионов, даже звери и птицы, стекаются к границам Края и опасения мои возросли. Я призвал на помощь дунаданов и открыл сердце Арагорну, наследнику Исильдура. — А я, — вставил Арагорн, — посоветовал прежде всего найти Голлума, хоть и могло показаться, что делать это поздно. И так как наследник Исильдура должен искупить вину Исильдура, я отправился с Гэндальфом на долгие безнадежные поиски. Затем Гэндальф поведал, как они исходили все Глухоманье, до самых Гор Тьмы и границ Мордора. — Там мы застали слухи о нем, и решили, что он все еще живет в темных холмах; но мы его не нашли, и в конце концов я отчаялся. И в отчаянье подумал о проверке, которая сделала бы поимку Голлума ненужной. Кольцо само должно рассказать мне о себе. Я вспомнил слова Сарумана на Совете — тогда я почти не обратил на них внимания. Сейчас они ясно зазвучали в ушах: «Девять, Семь и Три, — сказал он тогда, — имеют каждое свой камень. Не то — Кольцо Всевластья. Оно круглое и совсем простое, но тот, кто его отковал, оставил на нем знаки, и тот, у кого достанет мудрости, сможет увидеть и понять их». Что это за знаки — он не сказал. Кто мог знать это? Тот, кто отковал Кольцо. А Саруман? Как бы ни велики были его знания, у них должен быть источник. Кто, кроме Саурона, держал Кольцо, прежде чем оно пропало? Один только Исильдур. С этой думой я оставил охоту и поспешил в Гондор. В прошлые лета членов моего Ордена там принимали неплохо, Сарумана же — лучше всех. Он часто гостил у Правителей Города. На сей раз Князь Дэнэтор встретил меня неласково, и с неохотой допустил в свое Хранилище свитков и книг. «Ежели, как ты говоришь, тебя интересуют лишь древние хроники и основание Города — читай! — сказал он. — Меня же заботит не то, что было, а то, что есть — а есть тьма. Но, если ты не мудрее Сарумана, который долго занимался здесь, ты не найдешь ничего, чего не знал бы я — лучший из книгознатцев Города». Так сказал Дэнэтор. В его Хранилище лежат свитки, которых теперь не прочесть никому, даже книгознатцам — ибо их языки и письмена неведомы потомкам. И, Боромир, в Минас-Тирифе лежит — непрочитанный, полагаю, — свиток, написанный самим Исильдуром. Потому что Исильдур не ушел на Север сразу после войны, как говорит сказание. — Северное — быть может, — заметил Боромир. — В Гондоре все знают, что он вернулся в Минас-Анор и некоторое время жил там, наставляя своего племянника Менельдиля, пока не передал ему правление Южным Княжеством. В то время он и посадил последнее семя Белого Древа — в память о брате. — И тогда же он написал этот свиток, — продолжал Гэндальф. — И об этом, кажется, в Гондоре забыли. Ибо рукопись касается Кольца, и вот что пишет в ней Исильдур: «Великое Кольцо станет отныне наследием Северного Княжества, но рассказ о нем останется в Гондоре, где также живут наследники Элендиля, дабы не настало время, когда память о великих событиях потускнеет». И дальше: «Оно было раскаленным, когда я впервые взял его, и обожгло мне руку, и я подумал, что ладонь моя никогда не излечится. Однако, пока я пишу, оно остыло и, кажется, стало меньше, хотя не потеряло ни красоты, ни формы своей. И огненные письмена на нем, прежде видимые ясно, теперь потускнели и едва видны. Письмена эти суть буквы эльфов Падуби, ибо в Мордоре никогда не было столь изящных букв; но язык надписи мне незнаком. Полагаю, это язык Царства Тьмы, ибо он мерзок и груб. Какое в них зло, я не знаю; но я переписываю их сюда, дабы они не исчезли навек. Кольцо потеряло, быть может, жар Сауроновой длани, которая была черной и, однако, горела огнем — и Гиль-Галад был сражен; и, возможно, если золото раскалить, надпись возникнет вновь. Но сам я не отважусь на это — я чувствую, что не могу причинить ему вред, оно уже дорого мне, хоть я и заплатил за него дорогой ценой». Когда я прочитал эти слова, поиски мои окончились. Ибо переписанная надпись, как и полагал Исильдур, была на языке Мордора. А то, что написано в ней, известно давно. Ибо в день, когда Саурон впервые надел Кольцо Всевластья, Келебримбор, следивший за ним, прочел эти слова, когда он произнес их про себя — и так тайное зло стало явным. Я сразу же простился с Дэнэтором, но, когда двинулся на север, меня настигла весть из Лориэна: Арагорн прошел там; он нашел тварь по имени Голлум. Поэтому я поспешил встретиться с ним и услышать его рассказ. В каких смертных опасностях он побывал, я не осмеливался и думать. — Нет никакой нужды говорить о них, — сказал Арагорн. — Тот, кто вынужден бродить у Черных Ворот или в полях цветущих предсмертников в Моргульской Долине, неминуемо встретит опасность. Но и я наконец отчаялся и решил идти домой. И тогда, случайно, я внезапно наткнулся на то, что искал: следы мягких лап на краю грязного озера. След был четок и свеж, и вел не в Мордор, а из него. Я следовал за ним по краю Гиблых Болот, а потом поймал. Прячась у омута, до ночи вглядываясь в темную воду, я поймал его — Голлума. Он весь был покрыт зеленым илом. Боюсь, ему не за что меня любить: он укусил меня, и я не нежничал. Я не добился от него ничего, кроме оскаленных зубов. Дорога домой была худшей частью похода: я накинул ему петлю на шею и днем и ночью гнал его перед собой с кляпом во рту, пока голод и жажда не укротили его. В конце концов я привел его в Лихолесье и передал эльфам; я рад был избавиться от него: он воняет. Надеюсь, больше мне не придется его видеть; а Гэндальф явился туда и долго с ним беседовал. — Да, долго и утомительно, — проговорил Гэндальф, — зато с пользой. Во-первых, его рассказ о потере совпадает с тем, что нам сейчас поведал Бильбо; однако это не самое главное, так как я и сам об этом догадывался. Но тогда я впервые узнал, что голлумово Кольцо было найдено в Великой Реке близ Ирисной Низины. И еще я узнал, что владел он им долго — много жизней. Кольцо сделало его бессмертным, а это под силу лишь Кольцу Власти. А если и это не убедит тебя, Галдор — есть еще одна проверка, о которой я говорил. На этом самом кольце, круглом и, как вы видели, совсем простом, проступают письмена, о которых писал Исильдур — если у кого-либо достанет воли бросить золотую вещицу в огонь. Я сделал это, и вот что прочел: «Асх назг дурбатулук, асх назг гимбатул, асх назг тхаракатулук агх бурзум-исхи кримпатул». Голос мага внезапно изменился. Он стал угрожающим, властным, твердым, как камень. Высокое солнце затмилось и веранда на миг потемнела. Все содрогнулась, а эльфы заткнули уши. — Никогда прежде не звучал этот язык в Имладрисе, Гэндальф Серый, — сказал Эльронд, и тень рассеялась, а Совет перевел дыхание. — И, будем надеяться, не зазвучит и впредь, — отвечал Гэндальф. — Но я не прошу у тебя прощения, Владыка Эльронд. Ибо если мы не хотим, чтобы язык этот зазвучал вскоре по всему Западу — отбросьте сомнения: кольцо Полурослика — то самое, которое Мудрые некогда определили как Сокровище Сокровенной Мощи Врага: в нем собрана Его древняя сила. В глуби Черных Лет услышали кузнецы Эрегиона слова этого заклятья — и поняли, что преданы: «Кольцо Одно, чтоб править всеми, кольцо Одно, что б всех найти, Кольцо Одно, чтоб всех сковать и в темноте свести». Знайте, друзья мои, что я узнал от Голлума много больше. Говорит он неохотно, и речь его смутна, но, без сомнения, он пробрался в Мордор, и там из него вытянули всё, что было ему известно. Враг знает, что Кольцо Всевластья нашлось, что долгое время оно было в Крае; а так как Кольценосцы проследили его путь почти до наших дверей, Он скоро узнает — если уже не узнал — что мы укрыли его здесь. *** Все сидели молча, пока наконец не заговорил Боромир. — Он маленькая тварь, этот Голлум? Маленькая тварь, но большой негодяй. Что с ним сталось? — Он в тюрьме, — сказал Арагорн. — Просто в тюрьме. Он много страдал. Нет сомнений, что его пытали, и страх перед Сауроном затемнил его душу. И все же я рад, что лесные эльфы зорко следят за ним: злоба его велика и дает ему силы, каких трудно ждать от существа столь худого и древнего. На свободе он все еще может принести много зла. И я не сомневаюсь, что его выпустили из Мордора с какой-то лиходейской целью. — Увы! Увы! — воскликнул Леголас, и тревога исказила его прекрасное лицо. — Пришла пора рассказать, с чем я был послан сюда. Вести мои плохи, но лишь здесь понял я весь ужас их. Смеаголл, иначе называемый Голлумом, бежал. — Бежал?! — вскричал Арагорн. — Истинно лихая весть! Боюсь, всем нам придется горько пожалеть об этом… Как случилось, что эльфы Трандуиля упустили его? — Не из-за малой бдительности, — ответил Леголас, — но, может быть, по чрезмерной доброте. И мы опасаемся, что ему помогли, а значит — о наших делах известно больше, чем нам бы хотелось. Мы стерегли эту тварь, как нас и просил Гэндальф, день и ночь, хотя это было очень утомительно. Но Гэндальф вселил в нас надежду на его исцеление, и мы не хотели все время держать его в подземной темнице, где черные мысли вернулись бы к нему. — Обо мне вы так не заботились, — заметил Глоин, и глаза его блеснули — он вспомнил свое заключение в глубинной тюрьме эльфов. — Тише, тише! — вмешался Гэндальф. — Не перебивай, прошу тебя, добрый мой Глоин! То была печальная ошибка, давно исправленная. Если вытащить на свет все обиды, стоящие меж эльфами и гномами — нам придется прекратить Совет! Глоин встал и поклонился, и Леголас продолжал: — Когда стояла хорошая погода, мы выводили Голлума в лес; там, поодаль от других, стояло одинокое дерево, на которое он любил влезать. Мы позволяли ему взбираться на самый верх, а сами сторожили внизу. Однажды он отказался спускаться, и стражи не стали лезть за ним: он умел так вцепляться в ветки, что его было не отодрать; и они засиделись под деревом до глубокой ночи. В ту самую летнюю ночь — безлунную и беззвездную — на нас нежданно напали орки. Через некоторое время мы обратили их в бегство: их было много и сражались они яростно, но они пришли из-за гор, и лес был им непривычен. Когда битва кончилась, мы увидели, что Голлум бежал, а стражи убиты. Тогда мы поняли, что нападение было затеяно для его спасения, и что он заранее знал о нем. Как это вышло — мы не знаем, но Голлум хитроумен, а у Врага много слуг. Твари, выбитые из леса в год гибели Дракона, вернулись, их даже больше, чем прежде, и Лихолесье вновь стало опасным краем — лишь наши владения свободны от зла. Голлума нам поймать не удалось. Мы нашли его след среди множества орочьих — он вел на юг. Но вскоре он пропал, и мы прекратили преследование, ибо оказались рядом с Дол-Гулдуром — место это затемнено по сей день. Мы не ходим туда. — Что ж, бежал так бежал, — сказал Гэндальф. — У нас нет времени снова искать его. Он должен сделать, что должен. Однако роли его в грядущих событиях не сможет предвидеть даже Саурон… А теперь я отвечу на другие вопросы Галдора. Что с Саруманом? И что он посоветовал бы нам, знай он о нашей нужде? Эту историю мне придется рассказать целиком: до сих пор ее слышал лишь Эльронд, да и то вкратце, а она касается того, что нам надо решить. И пока что глава эта будет последней в Повести о Кольце. *** В конце июня я был в Крае, но неясная тревога грызла меня, и я поехал на южные границы этой страны; ибо я провидел какую-то опасность, пока скрытую, но близкую. Там меня настигли вести о войне и поражении Гондора, а когда я узнал о Черном Призраке — холод сковал мое сердце. Мне встретилось лишь несколько беглецов с Юга — однако ими владел страх, о котором они говорить не хотели. Тогда я повернул на северо-восток и поехал Зеленым Трактом; и недалеко от Усада наткнулся на путника, сидящего на обочине дороги. Рядом на траве пасся его конь. То был Радагаст Бурый — он жил тогда в Росной Сторожке близ Лихолесья. Он член моего Ордена, но я не видел его долгие годы. «Гэндальф! — воскликнул он. — Я искал тебя. Но я чужой в этих местах. Все, что мне известно — что тебя можно найти в стране с неуклюжим названием Украй». «У тебя верные сведения, — сказал я. — Но хоббиты — народ обидчивый, а граница страны близко. Так что потише про неуклюжие названия. А зачем ты искал меня? Что-то случилось? Ты ведь не путешественник». «У меня к тебе срочное дело, — сказал он. — Я принес дурные вести. — Он огляделся, будто живые изгороди могли нас подслушать. — Назгулы, — прошептал он. — Девятеро появились снова. Они тайно пересекли Реку и сейчас движутся на запад. Они приняли облик всадников в черном». Тогда я понял, чего боялся, не зная. «Врага, должно быть, влечет какая-то нужда или цель, — продолжал Радагаст. — Но что заинтересовало его в этих дальних и диких краях — не знаю».