— Громко и ясно звучит он в горных долинах, — сказал он, — и все враги Гондора бегут и трепещут! — Поднеся рог к губам, Боромир протрубил клич — и отзвуки заметались меж скал, а все, кто услышал голос рога, вскочили на ноги. — Шесть раз подумай, прежде чем снова трубить в этот рог, Боромир, — проговорил Эльронд, — если только ты не будешь уже в пределах своей земли или нужда не заставит тебя. — Подумаю, — сказал Боромир. — Но я всегда трублю в него перед выступлением, и, хоть потом мы будем таиться во тьме, выступать, как вор, я не согласен. Один гном Гимли был открыто одет в короткую кольчужную рубаху из стальных колец; а за пояс его был заткнут топор с широким лезвием. У Леголаса были лук и колчан, а у пояса — длинный светлый кинжал. Молодые хоббиты были вооружены мечами, которые добыли в Могильнике; а Фродо взял Разитель. О гномьей кольчуге, как и советовал Бильбо, он никому не сказал. У Гэндальфа был его жезл; а у пояса мага висел Гламдринг, эльфийский меч под пару тому, что лежал теперь на груди Торина глубоко под Одинокой Горой. Всех их Эльронд одел в тёплые одежды, их плащи и куртки были подбиты мехом. Еду, одеяла и другие припасы нагрузили на пони — того самого, что хоббиты привели с собой из Усада. Житьё в Светлояре сотворило с ним настоящее чудо: он лоснился и, казалось, возвратился в юность. Сэм настоял, чтобы взяли его, заявив, что Билл (так он звал пони) зачахнет, если не пойдёт с ними. — Эта скотинка только что не говорит, — сказал он, — и заговорил бы, поживи он в Светлояре подольше. Он мне взглядом сказал мне так же ясно, как господин Пин — словами: «Ежели ты не возьмёшь меня, Сэм, я сам побегу следом». Поэтому Билл шёл, как вьючное животное, однако он был единственным членом Отряда, который не выглядел угнетённым. *** Они попрощались со всеми в Каминном Зале, и ждали теперь только Гэндальфа: тот ещё не вышел. Отблеск пламени падал из раскрытых дверей, в окнах мерцали неяркие огни. Бильбо, кутаясь в плащ, стоял на пороге рядом с Фродо. Арагорн сидел, опустив голову на колени; лишь Эльронд знал, что значит для него этот час. Остальные серыми тенями рисовались во тьме. Сэм стоял рядом с пони, насвистывая сквозь зубы, и хмуро всматривался во мрак, где ревела на перекатах река; страсть к приключениям почти оставила его. — Билл, парень, — сказал он, — не надо бы тебе идти с нами. Остался бы здесь, да жевал себе сено, пока новая травка не вырастет. Билл взмахнул хвостом и не ответил ни слова. Сэм поправил мешок на плечах и внимательно перебрал в уме взятые с собой вещи, проверяя, не забылось ли что: главное сокровище, кухонная утварь; маленькая коробочка соли, пополняемая, где только можно; добрый запас трубочного зелья (ручаюсь, недостаточный); трут и кремень; шерстяные штаны; бельё; разные мелочи Фродо, которые он позабыл, а Сэм взял, чтобы с гордостью вытащить, когда понадобится. Он вспомнил их все. — Верёвка! — пробормотал он. — Верёвки-то и нет! Только ведь вчера ночью сказал себе: «Сэм, подумай о верёвке! Непременно хватишься, коли забудешь…». Ну и ладно, хвачусь. Сейчас за ней всё едино не побежишь. *** В этот миг из замка вышли Эльронд и Гэндальф, и Эльронд подозвал Отряд к себе. — Выслушайте моё последнее Слово, — тихо сказал он. — Хранитель Кольца выступает в Поход к Роковой Горе. Он один связан обязательством: не бросать Кольца, не отдавать его Вражьим прислужникам, не доверять его никому, кроме членов Отряда или Совета — и то лишь в крайней нужде. Остальные идут с ним по доброй воле, чтобы помогать в пути. Вы можете промедлить, или возвратиться, или свернуть в сторону — как позволит судьба. Чем дальше вы уйдете — тем трудней будет вернуться; однако ни клятва, ни обязательство не заставят вас идти дальше, чем вы пожелаете. Ибо вы не знаете ещё сил своих душ и не можете провидеть, что встретился вам в пути. — Тот, кто отступает, когда дорога темна, зовётся предателем, — сказал Гимли. — Возможно, — сказал Эльронд, — но нельзя принуждать идти во тьме того, кто не видит рассвет. — Однако клятва может укрепить слабую душу, — настаивал гном. — Или сломает её, — возразил Эльронд. — Не заглядывайте слишком далеко! Идите с лёгким сердцем! Прощайте, и да будет с вами благословение всех Вольных Народов! Звёзды да осеняют ваши лица! — Доброго… доброго пути! — крикнул Бильбо, запинаясь от холода. — Вряд ли ты сможешь вести дневник, Фродо, малыш, но я ожидаю подробного рассказа, когда вернёшься. Не задерживайся надолго! Прощай! Многие из дома Эльронда стояли в темноте и провожали их, тихо желая им доброго пути. Не было ни смеха, ни песен, ни музыки. Путники повернулись и молча растаяли в сумерках. Они перешли мост, медленно поднялись по извилистой крутой дороге, что выводила из Светлояра, и вышли на ровное плато, где в вереске шипел ветер. Потом, бросив взгляд на Последнюю Светлую Обитель, мерцающую внизу, зашагали вдаль. *** У Переправы через Бруинен они свернули к югу и двинулись по бездорожью узкими ухабистыми тропками. Они собирались идти этим путём с западной стороны Гор многие мили и дни. Край был более диким и голым, чем зелёная пойма Великой Реки в Глухоманье по ту строну хребта — и идти им придётся медленно; но здесь они надеялись укрыться от враждебных глаз. До сих пор шпионы Саурона редко заглядывали в эти пустынные места, а троп здешних не знал никто, кроме народа Светлояра. Гэндальф шёл впереди, рядом с ним — Арагорн, который и во тьме находил дорогу в этом краю. Остальные тянулись позади, а зоркоглазый Леголас замыкал цепочку. Начало похода было утомительным и мрачным, и Фродо мало что запомнил из него — кроме ветра. Много бессолнечных дней с востока, из-за Г ор, дул леденящий вихрь, и никакая одежда не спасала от его пронизывающего дыхания. Хотя Путники были хорошо одеты, им редко бывало тепло, шли они или отдыхали. Днем они прятались в какой-нибудь лощинке; или забирались в спутанные заросли боярышника — и забывались беспокойным сном. Под вечер дозорный будил их, они ели — еда, как правило, была холодной: рисковать, разводя костер, было нельзя — и в сумерки снова отправлялись в дорогу, стараясь держаться как можно южнее. Сперва хоббитам казалось, что, хотя они бредут, пока ноги не начинают заплетаться от усталости, двигаются они, как улитки и никогда никуда не придут. Один день походил на другой, и земли кругом были совсем одинаковые. Однако горы всё приближались. К югу от Светлояра они делались выше и сворачивали на запад; а у подножий главного хребта лежала широкая гряда тусклых холмов и глубоких низин, полных бурлящими водами. Троп было мало, они извивались и часто выводили на самый край отвесной скалы или к коварной трясине. *** Они были в пути уже две недели, когда погода изменилась, ветер вдруг перестал, а потом подул с юга. Быстролетящие тучи поднялись и унеслись прочь; выглянуло солнце — бледное, но ясное. Долгий ночной путь кончился чистым холодным рассветом. Путники добрели до пологого гребня, увенчанного древними падубами, чьи серо-зелёные стволы казались высеченными из камня холмов. Темная листва блестела, а ягоды ало сверкали в свете восходящего солнца. На юге Фродо смутно виделись могучие горы, которые, казалось, теперь пересекали Отряду путь. Слева в высоком хребте вздымались три пика; самый высокий и близкий стоял, как клык, покрыты снегом; его огромные голые северные обрывы всё ещё таились в тени, но там, где луч солнца касался их, они вспыхивали багрянцем. Гэндальф стоял рядом с Фродо, глядя из-под руки. — Мы молодцы, — сказал он. — Мы дошли до границ края, который люди зовут Падубью. Некогда, в благие дни, здесь жили эльфы — тогда она звалась Эрегион. Сорок пять лиг воронова полёта уже за спиной, хоть и много долгих миль ляжет еще нам под ноги. Земли и погода улучшились — но, боюсь, безопасней не стали. — Опасны они или нет, а настоящий восход — добрый привет, — проговорил Фродо, отбрасывая капюшон и подставляя лицо утреннему свету. — А горы теперь прямо впереди, — заметил Пин. — Мы, должно быть, ночью свернули к востоку. — Нет, — сказал Гэндальф. — Просто в чистом воздухе дальше видно. За этими пиками хребет поворачивает на юго-запад. В замке Эльронда много карт, но ты, полагаю, и не подумал заглянуть в них? — Заглядывал — иногда, — ответил Пин, — но ничего не запомнил. Голова Фродо приспособлена для этого лучше. — Мне карты не нужны, — сказал Гимли, который поднялся вместе с Леголасом и теперь смотрел вперёд со странным светом в глубоких глазах. — Это край, где некогда трудились наши пращуры, и облик этих гор храним мы в металле и камне, в легендах и песнях. Высоко вздымаются они в наших мечтах — Бараз, Зирак, Шатхур. Один лишь раз видел я их издали, но я знаю и их, и их имена, ибо под ними лежит Казад-Дум, древнее Подгорное Царство Гномов, что ныне зовётся Чёрной Бездной — Морией на языке эльфов. Вон стоит Баразинбар, Багровый Рог, жестокий Карадрас; а за ним — Серебристый и Тучеглав: Келебдиль и Фануидхол, что мы зовём Зирак-зигил и Бундушатхур. Там Мглистые Горы расходятся, и меж их рук лежит глубокая затенённая долина — Азанулбизар, Затенье, Нандухирион по-эльфийски. — Именно в Затенье нам и надо, — сказал Гэндальф. — Если мы минуем перевал, что зовётся Багровыми Вратами — он по ту сторону Карадраса — то спустимся Теневым Каскадом в глубокую долину гномов. Там лежит Зеркальное, и Серебрянка берёт начало из ледяных ключей. — Непроглядна вода Келед-Зарама, — чуть нараспев проговорил Гимли, — и холодны, как лёд, ключи Кибел-Налы. Сердце моё трепещет при мысли, что я скоро увижу их. — Да порадует тебя встреча с ними, славный мой гном! — сказал Гэндальф. — Но, что бы ни решил ты, мы не задержимся там. Наша дорога — вниз по Серебрянке, в Тайные Чащобы, и через них — к Великой Реке, а потом… — он умолк. — Что — потом? — спросил Мерри. — К концу Похода — в конце концов, — ответил Гэндальф. — Нам нельзя заглядывать так далеко. Будем радоваться, что первая часть пути кончилась благополучно. Думаю, мы проведём здесь не только день, но и ночь. В Падуби целительный воздух. Много лиха должно свершиться в краю, прежде чем он совсем позабудет эльфов, если они когда-нибудь жили в нём. — Верно, — кивнул Леголас, — но эльфы этой земли отличны от нас — лесных эльфов — и деревья и травы не помнят их. Лишь камни, слышу я, оплакивают их: «Они разбудили нас, дивно украсили нас, нас возвели до небес — и ушли». Давным-давно отплыли они на Запад. *** Этим утром они разожгли костёр в глубокой низине, укрытой густыми зарослями остролиста, и их ужин-завтрак был самым весёлым со дня выступления. Они не торопились улечься спать, потому что впереди была целая ночь и они не собирались трогаться в путь до вечера завтрашнего дня. Лишь Арагорн был озабочен и молчалив. Немного спустя он оставил Отряд и выбрался на гребень; там он стоял в тени дерева, вглядываясь в запад и юг и подняв голову, будто прислушивался. Потом вернулся к краю низины и взглянул на болтающих и смеющихся спутников. — Что стряслось, Бродник? — окликнул его Мерри. — Чего ты ищешь? Потерял Восточный Ветер? — Его — нет, — откликнулся Арагорн. — Но кое-что потерял. Я бывал в Падуби в разное время. Народ здесь сейчас не живёт, но птиц и зверей всегда было много — особенно птиц. Однако сейчас всё, кроме вас, молчит. Я чую это. На мили вокруг не слышно ни звука, и ваши голоса, кажется, отдаются в земле. И я не понимаю этого. Гэндальф с внезапным интересом взглянул вверх. — Что тому причиной, как по-твоему? — Спросил он. — Не просто же это удивление при появлении четверых хоббитов, не говоря уж обо всех нас — здесь, где люди теперь бывают столь редко? — Надеюсь, что так, — ответил Арагорн. — Но мне тревожно и страшно — а я никогда не испытывал здесь ничего подобного. Тогда нам надо быть осторожней, — сказал Гэндальф. — Если уж с вами идёт Следопыт, следует обращать внимание на его чувства, особенно если Следопыт этот — Арагорн. Надо перестать шуметь и выставить стражу. ***