Сторожить первым выпало Сэму, но Арагорн присоединился к нему. Остальные заснули. Тогда тишина сгустилась так, что это почувствовал даже Сэм. Слышно было дыхание спящих. Свист хвоста пони и его переступ звучали чуть ли не громом; Сэм слышал скрип собственных суставов. Вокруг была мёртвая тишь, и над всем нависло чистое голубое небо. Далеко на юге возникло тёмное пятнышко; оно росло, двигаясь к Северу, как дым по ветру. — Что это, Бродник? На облако не похоже… — прошептал Сэм Арагорну. Тот не ответил — он внимательно смотрел в небо; но вскоре Сэм и сам увидал, что приближается. Туча птиц, они кружились и парили, пересекая равнину, точно что-то высматривали; и они приближались. — Ничком на землю — и молчок! — прошипел Арагорн, толкая Сэма в тень куста; ибо целая стая отделилась вдруг от главной тучи и, низко летя, повернула к гребню. Вроде ворон, только побольше, подумал Сэм. Когда они пролетали над головой — такой плотной кучей что тень её тёмно легла на землю — раздался резкий карк. Арагорн не поднимался, покуда они не исчезли на северо-западе. Тогда он вскочил и разбудил Гэндальфа. — Стаи воронов кружат между Горами и Блёкмой, — сказал он. — И одна только что пролетела над нами. Падубь — не родина им; они явились из Фангорна или с Поравнинья. Не знаю, зачем: быть может, какая-то беда спугнула их; но думаю, это шпионы. А высоко в небе парят ястребы. От днёвки, видимо, придётся отказаться. С темнотой надо выходить. Падубь, более не безопасна для нас: за ней следят. — Тогда не безопасны и Багровые Врата, — сказал Гэндальф. — И как мы пройдём через них незамеченными — не представляю. Но об этом у нас ещё будет время подумать. Что же до выступления с темнотой — боюсь, ты прав. — Счастье, что костёр едва теплился и почти не дымил, когда пролетали вороны, — заметил Арагорн. — Но надо погасить и больше не зажигать. — Что за наказание! — проворчал Пин. Он только что проснулся, и ему выложили «новости»: костёр потушить и к ночи собираться в дорогу. — И всё из-за пары-другой ворон! А я-то надеялся поесть сегодня горячего! — Можешь надеяться и дальше, — сказал Гэндальф. — Быть может, впереди тебя ждут пиры. Что до меня — я хотел бы спокойно выкурить трубку и согреть ноги… Ну, в одном, во всяком случае, мы можем быть уверены: что на юге отогреемся. — Как бы не пере греться, — шепнул Сэм Фродо. — А я, правду сказать, думал, что мы дошли уже до этой самой Огненной Горы. Совсем уж было решил, когда Гимли тут разливался, что этот Багровый Рог, или как его там, она и есть. И зубодробильный же у гномов язык! Карты ничего не говорили Сэму, а все расстояния в этих чудных краях казались такими огромными, что он совершенно запутался. Весь тот день Путники провели в укрытии. Время от времени появлялись чёрные птицы; но, когда закатное солнце налилось багрянцем, умчались на юг. В сумерки Отряд двинулся в путь и, свернув немного к востоку, направился к Карадрасу, который всё ещё кроваво мерцал в последних лучах солнца. Небо темнело — на него одна за другой высыпали белые звёзды. Арагорн вёл их по торной тропе. Фродо она казалась остатками древнего тракта, широкого и прямого, что некогда вёл из Падуби к перевалу. Полная луна взошла над горами, и в её бледном свете ярко зачернели тени камней. Многие из них, похоже, были обработаны, хоть и валялись теперь, распавшиеся и треснутые, в голом пустом краю. Был холодный знобящий час перед самым рассветом; луна стояла низко. Фродо взглянул на небо. Внезапно он увидел — или почуял — тень, затмившую дальние звёзды: они будто погасли на миг — и вновь вспыхнули. Он вздрогнул. — Ты что-нибудь видел? — Прошептал он в спину идущему впереди Гэндальфу. — Нет, но почувствовал — что бы это ни было, — ответил тот. — А может, и не было ничего — только обрывок тучи. — Быстро же он летел, — пробормотал Арагорн. — Да ещё против ветра… *** Той ночью больше ничего не произошло. Следующее утро было ещё ярче вчерашнего. Воздух, однако, был холоден, снова подул восточный ветер. Они шли ещё две ночи, поднимаясь неуклонно, но медленно: дорога извилисто вползала в холмы, горы громоздились всё ближе. На третье утро перед Путниками встал Карадрас — могучий пик, как сединами, убелённый снегом; его тускло-багровые, будто залитые кровью склоны, были круты и голы. Небо хмурилось, солнце было тусклым. Ветер дул с северо-востока. Гэндальф глубоко вздохнул и посмотрел назад. — Зима идёт за нами по пятам, — тихо сказал он Арагорну. — Горы на севере белее, чем были; снег уже укрыл их плечи. Этой ночью мы должны подняться к Багровым Вратам. На узкой тропе нас легко разглядят — и застигнут врасплох. Но погода может оказаться самым страшным врагом. Какой путь изберешь ты теперь, Арагорн? Фродо услышал эти слова и понял, что Гэндальф и Арагорн продолжают давно начатый спор. Он прислушался. — Ни один из наших путей не нравится мне, и ты хорошо это знаешь, Гэндальф, — ответил Арагорн. — Опасности — ведомые и неведомые — будут расти вместе с лигами за спиной. Но идти мы должны, и откладывать переход через горы больше нельзя. Дальше на юг перевалов не будет до самого Роандийского Прохода. Этому пути я не доверяю со дня твоего рассказа о Сарумане. Кто знает, на чьей стороне Властители Коней? — Воистину никто, — сказал Гэндальф. — Но есть и ещё один путь, и он не ведёт к перевалу: тёмный и тайный путь, о котором мы говорили. — И не будем говорить больше! Во всяком случае — не теперь. Ничего не говори другим, прошу тебя, покуда не станет ясно, что иного пути нет. — Нам надо решить, прежде чем идти дальше, — проговорил Гэндальф. — Тогда давай взвесим всё сами, пока остальные спят, — сказал Арагорн. *** Далеко за полдень, когда другие кончали завтракать, Гэндальф и Арагорн отошли в сторону и стояли, глядя на Карадрас. Склоны его были теперь темны и мрачны, серая туча закрывала вершину. Фродо следил за ними и очень хотел узнать, куда повернёт спор. Возвратясь к Отряду, Гэндальф заговорил; и он понял, что решено идти встречь погоде и подниматься на перевал. Хоббит вздохнул с облегчением. Он и представить себе не мог, что это за тёмный и тайный путь — но одно упоминание о нём повергло Арагорна в смятение, и Фродо радовался, что путь этот отвергли. — Есть много знаков тому, — сказал маг, — что за Багровыми Вратами следят; и, кроме того, я не доверяю погоде наверху. Может пойти снег. Идти надо быстро, как только можно. И даже так меньше, чем за два перехода, нам не взойти к перевалу. Выходим сразу, как соберёмся. — Да будет позволено мне дать вам совет, — сказал Боромир. — Я родился под сенью Белых Гор и знаю кое-что о повадках высот. Там, наверху, нас встретит страшный холод — мы замерзнем, прежде чем спустимся с перевала. Не много пользы, храня тайну, заледенеть до смерти. Пока ещё мы внизу, где растут кусты и деревья — пусть каждый возьмёт с собой вязанку хвороста, какую сумеет унести. — А Билл прихватит ещё, правда, парень? — Сказал Сэм. Пони мрачно взглянул на него. — Хорошо, — согласился Гэндальф. — Но мы не воспользуемся им, пока не встанем перед выбором: разжечь костёр, или погибнуть. *** Отряд снова двинулся в путь, и сперва шёл быстро; но вскоре дорога сделалась крутой и трудной. Змеящаяся, карабкающаяся тропа временами почти исчезала, заваленная осыпями. Под нависшими тучами ночь была непроглядно тёмной. Пронизывающий ветер кружил меж скал. К полуночи путники добрались до коленей горного кряжа. Узкая стёжка вилась влево под отвесной утесистой стеной, над которой, невидимый во мраке, хмуро вздымался Карадрас; справа зиял залив мглы: земля обрывалась внезапно, спадая в глубокий разлом. Путники с трудом взобрались на крутой склон и остановились на гребне. Фродо ощутил, как что-то легко коснулось его лица. Он протянул руку — на ладонь уселось несколько белых снежинок. Отряд зашагал вперёд. Но скоро снег повалил гуще, заполнив собой воздух, залепляя Фродо глаза. Тёмные склонённые фигуры Гэндальфа и Арагорна, идущих всего на шаг-два впереди, были едва видны. — Не нравится мне это — совсем не нравится, — бурчал позади Сэм. — Снег хорош ясным утром, но я люблю в это время лежать в кровати… Эх, кабы весь этот снежище — да в Хоббитон! Вот бы народ порадовался! Густой снегопад — редкость в Крае (всюду, кроме Северного Удела), и считается событием приятным и радостным. Ни один из хоббитов (кроме Бильбо) не помнил уже жестокой зимы 1311 года, когда по замерзшему Брендидуиму в Край проникли белые волки. Гэндальф остановился. Снег густо покрывал его капюшон и плечи; сапоги по щиколотку ушли в сугроб. — Этого-то я и боялся, — сказал он. — Что ты скажешь теперь, Арагорн? — Что и я этого боялся, — отозвался Арагорн. — Но меньше, чем другого. Я сознавал опасность снегопада, хотя такая метель редко бывает на юге, если только высоко в горах. Но мы еще не поднялись высоко — мы покуда внизу, где тропы обычно открыты всю зиму. — Не вражье ли это лиходейство, хотел бы я знать? — Проговорил Боромир. — В моих краях говорят, что в Горах Тьмы на границе Мордора ему подвластны даже бури. Силы его неведомы, а союзники — бессчётны. — Длинная же у Него рука, — сказал Гимли, — если смогла пригнать снег с Севера, чтобы задержать нас здесь — за три сотни лиг! — Воистину длинная, — сказал Гэндальф. *** Пока они стояли, ветер утих, а снег поредел, почти прекратился. Они снова пошли. Но не прошли и фарлонга, как буран обрушился на них с возрождённой яростью. Свистел ветер; снег обратился слепящей метелью. Вскоре даже Боромиру стало трудно продолжать путь. Хоббиты, согнувшись почти вдвое, брели следом за высокими Людьми, но было ясно, что в таком снегопаде им далеко не уйти. Ноги Фродо налились свинцом. Пин плёлся позади. Даже Гимли, крепкий, как всякий гном, ворчал сквозь зубы. Отряд остановился вдруг, точно сговорившись, хотя ни одного слова сказано не было. Вокруг слышались жуткие нездешние голоса. Это мог быть всего лишь вой ветра в трещинах скальной стены, но звуки походили на резкие вопли и взрывы дикого хохота. С горы покатились камни — свистели над головой или разбивались у ног. То и дело доносился глухой рокот, будто огромные валуны скатывались с невидимых высот. — Сегодня нам дальше не пройти, — сказал Боромир. — Пусть кто хочет зовёт это ветром; вокруг смертные голоса; и камни метят в нас. — Я назову это ветром, — проговорил Арагорн. — Но это не значит, что ты неправ. В мире много лихих и злобных сил, которые не жалуют тех, кто ходит на двух ногах — хоть и не служат Саурону. Некоторые явились сюда раньше, чем он. — Карадрас не зря назван Жестоким, — вставил Гимли, — и получил он это лихое имя давным-давно, когда даже слух о Сауроне не тревожил этих краёв. — Какая разница, кто враг, если мы не можем отбить нападения? — сказал Гэндальф. — Но что же нам делать? — потерянно спросил Пин. Он опирался на Фродо и Мерри и дрожал. — Останавливаться или возвращаться, — сказал Гэндальф. — Дальше идти не стоит. Немного впереди, если память мне не изменяет, тропа эта уходит с обрыва и бежит по широкой расщелине у подножия долгого крутого склона. Там нам негде будет укрыться от снега и камней — или от чего-нибудь похуже. — Возвращаться в такую метель тоже не стоит, — заметил Арагорн — По пути нам не встретилось ни единого укрытия, кроме этой скальной стены. — Укрытие!.. — пробурчал Сэм. — Ежели это укрытие, так одна-разъединственная стена — дом. Отряд сгрудился так близко к стене, как мог. Она смотрела на юг, и внизу немного прогибалась, так что путники надеялись, что она немного укроет их от северного ветра и камнепада. Но пронзительные вихри кружились вокруг, а снег падал вроде бы даже гуще. Они стояли тесной кучкой, спиной к стене. Пони Билл терпеливо, но мрачно стоял перед хоббитами и чуть-чуть заслонял их; но вскоре снег дошёл ему до коленей и продолжал подниматься. Если бы хоббиты были одни — их завалило бы с головой. Фродо одолевал сон; он чувствовал, что проваливается в тёплую туманную грёзу. Ему мнилось, что огонь греет его пальцы, а из тени с другой стороны очага слышится голос Бильбо. «Скучный у тебя дневник, — говорит он. — Снежная буря двенадцатого января; незачем было возвращаться, чтобы рассказать это!» «Но я устал и хочу спать, Бильбо», — с усилием отвечал Фродо, — тут его встряхнули, и он с трудом пришел в себя. Боромир поднял его, вытащив из снежной норы.