Коридор несколько раз повернул и пошел под уклон. Он долго вел вниз, пока не выпрямился опять. Воздух стал стоячим и жарким, но он ничем не пах, и временами путники чувствовали на лицах прохладный ветерок, дующий из еле заметных проемов в стенах. Их было много. В бледном сиянии Жезла Фродо замечал ступени и арки, и другие проходы и тоннели — поднимающиеся вверх, круто сбегающие вниз и темно зияющие по бокам. Это кружило голову и не запоминалось. Гимли мало чем помогал Гэндальфу — разве только мужеством. По крайней мере, в отличие от остальных, его не тревожила тьма. Маг часто советовался с ним, когда сомневался в дороге; но последнее слово всегда оставалось за Гэндальфом. Морийские Копи сложны и запутанны, даже Гимли, сын Глоина, не мог представить себе их целиком, хотя он и был из рода подгорных гномов. Давние воспоминания о совершенном когда-то походе мало помогали Гэндальфу, но даже во мраке и несмотря на все повороты дороги, он знал, куда хочет выйти — и не колебался, пока была хоть одна тропа, ведущая к его цели. *** — Не бойтесь! — сказал Арагорн. Остановка была дольше обычной; Гэндальф и Гимли шептались друг с другом. Остальные в тревожном ожидании сгрудились позади. — Не бойтесь! Я бывал с ним во многих походах, хоть и не таких темных, а в Светлояре рассказывают о его делах — более великих, чем все, что я видел. Он не отступит — если есть хоть один путь. Он привел нас сюда против наших страхов, но он и выведет нас — какой бы ценой ему ни пришлось заплатить за это. В самой глухой тьме он найдет дорогу домой скорее, чем кошки Королевы Берутиэль. Отряду очень повезло, что у него был такой проводник. У них не было ни хвороста, ни возможности сделать факелы; в отчаянной схватке у Дверей пришлось многое бросить. Но без света путникам пришлось бы очень плохо. В Копях было не только множество дорог, но еще больше ям, дыр и темных колодцев, в которых эхом отдавались их шаги. В стенах и полу виднелись выбоины и разломы, и то и дело трещины открывались у самых их ног. Самая широкая была семи футов шириной, и Пину пришлось долго собирать оставшееся мужество, прежде чем прыгнуть через зияющий проем. Снизу доносился шум пенящейся воды, точно в глубинах тяжело ворочались мельничные колеса. — Веревка! — бормотал Сэм. — Знал же я, что стоит мне ее забыть — она тут же и понадобится! *** Опасные места попадались все чаще, и путники шли все медленней. Им уже казалось, что они шагают бесконечно — вниз, вниз, к корням гор. Они были более чем утомлены — и однако мысль о привале не утешала. Фродо, немного воспрянувшего духом после спасения, еды и глотка меда, охватило глубокое беспокойство: растущий страх вновь окутывал его. Хоть он и исцелился в Светлояре от удара кинжалом, та жуткая рана не прошла бесследно. Чувства его обострились, ему становилось заметно то, чего нельзя увидеть. Одной из перемен — он скоро заметил это — было то, что он мог видеть во тьме лучше, чем все его спутники, кроме, быть может, Гэндальфа. И, кроме того, он был Хранителем Кольца: оно висело у него на груди на цепочке и временами, казалось, наливалось тяжестью. Он чуял лихо впереди и позади; но молчал. Лишь крепче сжимал эфес меча — и упорно шел вперед. Товарищи позади говорили редко и мало, обмениваясь торопливым шепотом. Единственным звуком был звук их шагов: глухой отзвук гномьих башмаков Гимли, тяжелая поступь Боромира, летящие шаги Леголаса, мягкий, едва слышный шорох хоббичьих ног, и — последними — медленные, твердые шаги Арагорна. Останавливаясь на миг, они не слышали ничего — лишь изредка где-то капала и звенела невидимая вода. Однако Фродо стал слышать — или думать, что слышит — что-то еще: вроде слабых шлепков мягких голых лап. Они ни разу не зазвучали громко или близко, чтобы он мог быть уверенным, что слышит их; но они не прекращались, пока двигался Отряд. И это не было эхом: когда путники останавливались, они какое-то время шлепали сами по себе, и лишь затем стихали. *** Отряд вошел в Копи с началом ночи. Путники шли уже несколько часов с короткими задержками, когда Гэндальф впервые столкнулся с трудной задачей. Перед ним широкая темная арка открывала три коридора, все они вели в нужном направлении, на восток; но левый коридор опускался вниз, правый поднимался вверх, а средний бежал прямо — ровный и гладкий, но очень узкий. — Я совсем не помню этого места! — признался маг, в недоумении стоя под аркой. Он поднял Жезл, в надежде отыскать какие-нибудь пометки или надписи, которые могли бы облегчить ему выбор; но ничего подобного не было видно. — Я слишком устал, чтобы решать, — сказал он, качая головой. — И думаю, вы все устали не меньше — если не больше. Лучше нам провести остаток ночи здесь. Вы знаете, о чем я! Внутри тут всегда тьма, но снаружи Луна склонилась к западу и полночь миновала. — Бедняга Билл! — вздохнул Сэм. — Где-то он сейчас?.. Надеюсь, волки его еще не словили. Справа от арки они нашли каменную дверь; она была полузакрыта, но распахнулась от легкого толчка. За ней, казалось, лежала большая палата, вырубленная в скале. — Осторожней! — крикнул Гэндальф, когда Мерри и Пин ринулись туда в радости, что для отдыха нашлось место поудобнее пустого открытого коридора. — Осторожней! Вы не знаете, что внутри. Я войду первым. Он осторожно вошел, и остальные последовали за ним. — Смотрите! — сказал маг, указывая Жезлом в центр пола. У его ног зияла большая круглая дыра, похожая на отверстие колодца. Порванные ржавые цепи лежали на краю и свешивались в черную яму. Кругом валялись осколки камня. — Один из вас летел бы сейчас туда и гадал, когда встретится с дном, — сказал Мерри Арагорн. — Есть же у нас проводник — так пусть он идет впереди. — Это, должно быть, была Караульня, для наблюдения за тремя коридорами, — сказал Гимли. — А дыра эта, скорее всего — колодец для стражей, закрывавшийся каменной крышкой. Но крышка сломана — надо бы нам поостеречься во тьме. Пина странно манил колодец. Пока другие раскручивали одеяла и устраивали постели у стены палаты — как можно дальше от дыры в полу — он подобрался к краю и глянул вниз. Лицо его тронул холодный ветерок, поднявшийся из невидимых глубин. Поддавшись внезапному порыву, он нащупал камень и швырнул в провал. Он успел насчитать много ударов сердца, прежде чем раздался звук. Потом снизу, из глубины, будто камень угодил в воду, послышалось «шлёп» — отдаленно, но звонко и ясно, и колодец несколько раз повторил эхо. — Что это? — сразу встревожился Гэндальф. Пин повинился; маг успокоился, но был зол: Пин видел, как вспыхнули его глаза. — Глупец! — проворчал он. — Это серьезный поход, не хоббичья прогулка. Следующий раз кидайся сам — избавишь Отряд от неслуха. А сейчас — уймись! Несколько минут ничего не было слышно, а потом из глубин донеслись слабые удары: «тап-том, том-тап». Они прекратились и, когда замерло это, повторились снова: «тап-том, том-тап, тап-тап, том». Звучало это беспокойно — точно кто-то кому-то подавал сигнал; но немного погодя постукивание смолкло и больше не повторялось. — Это был молот — или я никогда не видел молотов, — заявил Гимли. — Да, — сказал Гэндальф, — и мне это не нравится. Быть может, это никак не связано с дурацким перегриновым камнем; но, возможно, он растревожил что-то, чему лучше бы не просыпаться. Прошу вас, не делайте больше ничего подобного!.. Будем надеяться, что мы сможем немного отдохнуть и не дождемся беды. Пину сторожить первому — в наказание, — И маг завернулся в одеяло. Совершенно несчастный, Пин уселся у дверей в кромешной тьме; но он то и дело оборачивался, боясь, что какая-нибудь неизвестная тварь выползет из колодца. Ему хотелось прикрыть дыру, пусть просто одеялом, но он не осмеливался встать и подойти к ней, хоть Гэндальф, казалось, спал. На самом деле Гэндальф не спал, хотя лежал молча и не шевелился. Он глубоко ушел в думы, припоминая свой давний путь в Копях и размышляя о завтрашнем: неверный выбор мог стать гибельным. Спустя час он поднялся и подошел к Пину. — Иди и ложись, малыш, — добродушно сказал он. — Ты, думаю я, хочешь спать. А мне не спится, так что я вполне могу посторожить. Я знаю, что со мной, — пробормотал он, усаживаясь подле двери. — Мне нужно покурить! Я не курил с утра перед бураном. Последнее, что увидел Пин прежде, чем уснул — темный силуэт старого мага, сидящего на поду, прикрывая руками тлеющую трубку. Блеск ее высветил на мгновение крючковатый нос и колечко дыма. *** Утром их всех разбудил Гэндальф. Он сидел и сторожил один около шести часов, и дал им отдохнуть. — У меня было время подумать, — сказал он. — И я выбрал. Средний проход мне не нравится, и левый тоже: из него тянет жаром и духотой, или я не проводник. Я пойду направо. Пора нам снова начинать подъем. Восемь темных часов, с двумя короткими остановками, шли они вперед; они не встречали опасностей, ничего не слышали и ничего не видели кроме слабого сияния Жезла. Избранный ими коридор неуклонно вел вверх. Насколько они могли судить, он вел через большие подгорные пещеры, и чем выше поднимался, тем шире становился. Ответвлений в другие проходы и галереи больше не встречалось, а пол был ровным и целым, без трещин и дыр. Они, должно быть, оказались в проходе, бывшем некогда важным, и шли теперь быстрее, чем в прошлый переход. Так Отряд продвинулся почти на пятнадцать миль к востоку, если считать по прямой; на самом деле им пришлось отшагать миль двадцать или более того. Дорога вела вверх — и Фродо немного ободрился, но все еще был подавлен и порой слышал — или думал, что слышит — далеко позади Отряда и за шумом и шорохом их шагов, легкие шаги, которые не были эхом. *** Они шли до тех пор, пока хоббиты не начали уставать, и все подумывали, где можно устроить привал, когда стены справа и слева вдруг исчезли. Казалось, они прошли сквозь какие-то сводчатые врата — и оказались в пустом черном пространстве. Позади воздух дышал теплом — впереди лиц их коснулся холод. Путники остановились и тревожно собрались вместе. Гэндальф казался довольным. — Я выбрал правильный путь, — сказал он. — Мы наконец пришли в жилые ярусы, и, полагаю, теперь недалеко от Восточных Врат. Но мы выше Затенья, если я только не ошибаюсь. Судя по воздуху, это большой зал. Я рискну зажечь свет. Он поднял Жезл — и на миг ослепительная вспышка прорезала тьму Тени отпрянули и исчезли — и целую секунду путники видели над собой высокий свод на мощных каменных столбах. Перед Отрядом по обе стороны распахнулся огромный пустой зал; его черные стены, отполированные и гладкие, мерцали и искрились. Путники разглядели три арки: одна — прямо — вела на восток, две другие чернели по обе стороны от первой. Потом свет погас. — Больше рисковать нельзя, — сказал Гэндальф. — В склонах горы были обычно большие окна, а в верхних ярусах — колодцы, выводящие к свету. Думаю, мы уже дошли до них, но снаружи сейчас ночь, и до утра ничего сказать нельзя. Если я прав — завтра утро заглянет к нам. Но сейчас лучше не ходить дальше. Давайте отдохнем, если сможем. Дела пока что идут неплохо, и большая часть темного пути уже позади. Но мы еще не вышли из Копей, и длинна дорога к Вратам, ведущим в мир. *** Ту ночь Отряд провел в большом пещерном зале, прожавшись друг к другу, чтобы уберечься от сквозняка: из восточной арки тянуло холодом. Они лежали — а вокруг нависла тьма, огромная и пустая; они были подавлены одиночеством, обширностью залов, нескончаемостью ветвящихся лестниц и коридоров. Самые страшные видения, которые темные слухи доносили до хоббитов, оказались ничем перед истинным ужасом и дивом Мории. — Здесь, должно, в древние времена было полным-полно гномов, — сказал Сэм, — и все, небось, трудились как барсуки — прорыть такую громадищу, да еще в твердой скале!.. Зачем им это все надо было? Не жили же они в этих темных норах! — Это не норы, — возразил Гимли. — Это Великое Подгорное Царство гномов. И в древности здесь была не тьма, а свет и роскошь, как о том доселе поется в наших песнях. Он поднялся и, стоя во тьме, заговорил нараспев — а эхо уносило его слова к высоким сводам: Был молод мир, и зелен склон, И незапятнан небосклон, Когда в безмолвье вечном встарь Бродил, очнувшись, Дарин-царь. Ручьям, долинам и холмам Бродя, давал он имена, И вот в Зеркальном, в глубине Очам его свергнул венец, Что плыл, алмазами горя,