— Выслушай же мое Слово, — произнесла она. — Я не стану предсказывать, ибо предсказания ныне напрасны: по одну сторону лежит тьма, а по другую — только надежда. Но если надежда не погибнет — говорю тебе, Гимли, сын Глоина: руки твои будут купаться в золоте, и однако золото не будет иметь власти над тобой. — А к тебе, Хранитель, — сказала она, обернувшись к Фродо, — я обращаюсь последним — хоть и не последним стоишь ты в моих думах. Тебе я приготовила это. — Она подняла вверх маленький хрустальный фиал: он сверкнул, и лучи белого света брызнули из её ладони. — В этом фиале, — продолжала Владычица, — заключен плененный свет Звезды Эарендиля, запутавшийся в струях моего фонтана. Он сияет тем ярче, чем гуще тьма вокруг. Когда на твоем пути померкнут другие источники света — Звездный Фиал поможет тебе. Вспомни тогда Галадриэль и ее Зеркало! Фродо взял Фиал; и в миг, когда тот засиял меж ними, хоббит вновь увидел Галадриэль Королевой — великой и прекрасной, но не грозной более. Он поклонился — но слов у него не нашлось. *** Владычица поднялась, и Целеборн повел их назад к причалу. Золотистый полдень лежал на зелени Угла, и вода блестела серебром. Всё наконец было готово. Отряд в прежнем порядке разместился в лодках. С прощальными криками эльфы Лориэна длинными серыми шестами оттолкнули лодки на стремнину, и журчащие воды медленно понесли их прочь. Путники сидели молча, не двигаясь. На зеленом берегу у края Угла стояла Владычица Галадриэль. Миновав ее, они оглянулись и смотрели, как она медленно уплывает от них. Ибо им мнилось, что Лориэн скользит назад, как светлый корабль, поросший бессчетными деревьями, уплывает к позабытым берегам — а они беспомощно сидят на краю серого безлистого мира. Пока они смотрели. Серебрянка влилась в струи Великой Реки, лодки развернулись и быстро понеслись на юг. Скоро белый силует Владычицы стал маленьким и далеким. Она сияла, как оконное стекло на дальнем холме в час заката, или как дальнее озеро, если смотреть на него с горы: хрусталь, застрявший в складке земель. Потом Фродо показалось, что она подняла руки в последнем прощании, и отдаленно, но поразительно ясно принесся с ветром ее голос: она пела. Но пела на Древнем Наречии Заморских эльфов, и хоббит не понимал слов; а мелодия была дивной — но не утешала. Однако, как всегда бывает с эльфийскими словами, они врезались в память — и много дней спустя он пересказал их как смог: язык был древним и говорилось в песне о вещах, мало известных в Средиземье: Ай! Лауриэ лантар ласси суринен! Йени унотимэ вэ рамар алдарон, Йени вэ линтэ йулдар аваниэр ми оромарди лиссэ-мируворева Андунэ пелла Вардо теллумар ну луини йассен тинтиллар и элени омарйо аиретари-лиринен. Си ман и иулма нин энквантува? Ан си Тинталлэ Варда Ойлоссэо вэ фаниар марйат Элентари ортанэ, ар илиэ тиэр ундулавэ лумбулэ; ар синданориэлло кайта морниэ и фалмалиннар имбэ мэт, ар хиссиэ унтупа Калакирио мири ойалэ. Си ванва на, Ромелло ванва, Валимар! Намариэ! Най хирувалиэ Валимар. Най элиэ хирува. Намариэ! «Ах! Как золото падают листья на ветру, долгие годы бессчетные, как крылья деревьев. Долгие годы прошли, как быстрые глотки сладкого меда в возвышенных залах за Западом под голубыми сводами Варды, где звезды дрожат в песне ее голоса, священного и царственного. Кто теперь чашу для меня наполнит? Ибо сейчас Возжигательница Варда, Королева Звезд, с Вечноснежной Горы подняла свои руки, подобные облакам, и все тропы погрузились глубоко мрак, и тьма из серой страны лежит между нами на пенных волнах, и туман скрыл алмазы Калакирии навеки. Теперь потерян, потерян для тех, кто на Востоке, Валимар! Прощайте! Быть может, вы найдете Валимар. Вы, возможно, найдете. Прощайте!» Варда было имя той Богини, которую эльфы-изгнанники звали Эльберет. Внезапно Река сделала крутой поворот, берега вздыбились по обе стороны русла, и свет Лориэна скрылся. Никогда более не видел Фродо этих дивных земель. Теперь путешественники повернулись лицом к Пути; солнце висело впереди, и ослепило их глаза, ибо они были полны слез. Гимли плакал, не таясь. — Я в последний раз видел то, что было дивом из див, — сказал он Леголасу, своему товарищу. — Никогда впредь не назову я прекрасным ничего, кроме ее дара, — и он поднес руку к груди. — Скажи, Леголас, зачем отправился я в этот Поход? Плохо знал я, где лежит главная опасность! Прав был Эльронд, говоря, что мы не можем предвидеть, что встретим в пути. Я боялся пыток во Тьме — однако это не удержало меня. Но я не пошел бы, знай я, что есть опасность света и радости. Муки страшней этого расставания не придумать и самому Черному Властелину — окажись я даже сегодня у него в лапах. Увы мне — Гимли, сыну Глоина! — Не так! — поправил Леголас. — Увы всем нам! И всему, что бродит по миру в эти дни. Ибо таков путь: находить и терять, как это мнится тем, чья лодка скользит по стремнине. Но я назову тебя счастливцем, Гимли, сын Глоина: ты страдаешь от потери, которую выбрал по доброй воле — а мог выбрать иное. Но ты не оставил товарищей, и наградой тебе будет память о Лотлориэне — она останется в твоей душе чистой и незапятнанной и никогда не угаснет и не остынет. — Возможно, — сказал Гимли, — и я благодарю тебя за эти слова, без сомнения, правдивые; однако от таких утешений веет холодом. Память — не то, чего жаждет сердце. Это лишь зеркало, будь оно даже чище Келед-Зарама. Так, по крайней мере, говорит сердце гнома Гимли. Эльфы могут видеть все по-иному. Я слышал, для них воспоминания — живой мир, а не туманная греза. Для гномов — не так. Но давай не будем говорить об этом. Взгляни, что с лодкой! Она слишком осела под всем нашим грузом, а Великая Река быстра. Я не хочу утопить свою печаль в холодной воде! — Он схватил весло и начал выгребать к западному берегу, следуя за плывущей впереди лодкой Арагорна, которая уже свернула с середины потока. *** Так вышел Отряд в долгий путь, вниз по широкой быстрой реке, несущей воды на юг. Голые леса тянулись по обоим берегам, и земель за ними не было видно. Легкий ветер унялся, и Река текла беззвучно. Ни одна птичья песня не нарушала тишины. День старился, солнце постепенно затуманивалось, пока, наконец, не замерцало в бледном небе белой жемчужиной. Потом оно скрылось на западе, и спустились ранние сумерки, а следом — мглистая беззвездная ночь Они долго плыли в ее тиши, ведя лодки под нависающей тенью лесистого западного берега. Деревья-великаны призраками проплывали мимо, опустив в воду кривые жаждущие корни. Было сыро и холодно. Фродо сидел и слушал тихий плеск и бурчание струй, кипящих среди корней и плавней у берега — но вот голова его склонилась, и хоббит забылся беспокойным сном. Глава 9 Великая Река Разбудил Фродо Сэм. Он открыл глаза и обнаружил, что лежит, тепло укутанный, под высокими деревьями с серой корой в уютном уголке леса на западном берегу Великой Реки, Андуина. Он проспал всю ночь, и утро тускло проглядывало сквозь голые ветви. Поблизости у небольшого костерка возился Гимли. День только начинался — а они уже снова вышли в путь. Не то чтобы все в Отряде торопились на юг; но они были спокойны, зная, что от решения, которое им придется принять у Рауроса или на берегах Пламиста, их отделяет еще несколько дней; и они позволили Реке нести их, не желая торопиться навстречу опасностям, что ждут впереди, — какой бы путь они в конце концов не избрали. Арагорн позволил им плыть по течению, чтобы сберечь силы для грядущих утомительных дней. Но он настоял, чтобы выступали они рано утром и плыли до глубокой ночи, ибо сердце его чувствовало, что времени мало, и он боялся, что Черный Властелин не бездействовал, пока они мешкали в Лориэне. Тем не менее ни в тот, ни на следующий день врага видно не было. Тоскливые часы проходили серой чередой — и ничего не случалось. На третий день плаванья берега стали медленно изменяться: деревья поредели, а потом и вовсе исчезли. На востоке, слева от себя, путешественники видели долгие бесформенные склоны, вытянутые вдаль и вверх — к небу; они казались бурыми, выжженными, точно пламя пронеслось над ними, не пощадив ни травинки: хмурая пустошь без единого сломанного дерева или голого камня, чтобы заполнить пустоту. Они доплыли до Бурых Равнин, чьи разоренные просторы лежали между Южным Лихолесьем и нагорьем Эмин-Муиля. Мор, война или какое-то лиходейство Врага выжгло эту область, не знал даже Арагорн. На западе, справа, деревья тоже не росли, но местность была ровной, и во многих местах зеленели широкие поляны молодой травы. На этом берегу Реки стояли заросли камыша и рогоза, такие высокие, что закрывали вид на запад, когда маленькие лодки с шуршанием плыли вдоль их трепещущих границ. Темные сухие стебли гнулись и колыхались под легким холодным ветром, шурша тихо и грустно. То тут, то там, сквозь просветы в зарослях, Фродо вдруг замечал заливные луга, окрашенные закатом холмы, а вдали, у грани зримого темную линию, южные кряжи Мглистого Хребта. А вокруг — ничего живого, кроме птиц. Их было множество — мелких пташек, щебечущих и пищащих в тростниках; один раз послышался шум и свист лебединых крыльев, и, взглянув вверх, путники увидели большую стаю, быстро плывущую в небе. — Лебеди! — сказал Сэм. — Да какие огромные! — Лебеди, — сумрачно подтвердил Арагорн. — И черные к тому же. — Какой огромный, пустой и мрачный край! — сказал Фродо. — Мне всегда казалось, если идешь на юг — вокруг становится все веселей и теплее, пока зима не сгинет совсем. — Но мы пока не на юге, — откликнулся Арагорн. — Тут все еще зима, и до моря далеко. Здесь всегда холодно до внезапной весны и мы вполне можем попасть в снегопад. Далеко в низовьях, в заливе Златозара, куда бежит Андуин, быть может, тепло и весело, или было бы так, если б не Враг. А мы сейчас, думаю, лишь лигах в шестидесяти южнее Южного Удела в твоем Крае. Ты смотришь сейчас на северные равнины Роандийской Марки — земли Властителей Коней. Скоро мы подплывем к устью Светлимки, что течет из Фангорна и впадает в Великую Реку. Это северная граница Роханда; издревле все, что лежит меж Светлимкой и Белыми Горами, принадлежит роандийцам. Это богатый и красивый край, и травы его не имеют себе равных; но в эти лихие дни народ не живет у Реки и не часто подъезжает к ее берегам. Андуин широк, однако стрелы орков перелетают поток; а в последнее время, говорят, эти твари осмеливаются пересекать Реку и нападать на роандийские табуны. Сэм беспокойно оглядывал берега. Прежде он боялся деревьев: те будто смотрели невидимыми глазами и лелеяли лиходейства; теперь он уже хотел, чтобы деревья по-прежнему росли по берегам. Ему казалось, Отряд совсем беззащитен в маленьких открытых лодках меж голых берегов реки, что была границей войны. Следующие один-два дня — Отряд неуклонно несло к югу — это чувство незащищенности охватило всех. Они то и дело брались за весла, торопясь вперёд. Берега скользили мимо. Вскоре Река стала шире и мельче. На восток тянулись длинные каменистые отмели, в воде попадались валуны, так что грести надо было осторожно. Бурые Равнины поднялись тусклым нагорьем, через которое дул с Востока ледяной ветер. С другой стороны — луга стали пологими, иссохшими холмами среди папоротников и жесткой травы. Фродо дрожал, вспоминая лужайки и фонтаны, ясное солнце и ласковые дожди Лотлориэна. В лодках не смеялись и почти не говорили. Каждый думал: о своем. Душа Леголаса бежала под звездами летней ночи среди берез по какой-то северной луговине; Гимли в уме перебирал золото и размышлял, достойно ли оно стать ладанкой для дара Владычицы. Мерри и Пину в средней лодке было немного неуютно, потому что Боромир бормотал что-то про себя, порой кусая ногти, точно непокой или сомнение терзали его, порой хватая вёсла и подгоняя лодку вплотную к лодке Арагорна. Тогда Пин — он сидел на носу — глядя назад, ловил странный блеск в глазах гондорца, когда тот подавался вперед, пристально глядя на Фродо. Сэм давно уже понял, что, хоть лодки и не так опасны, как ему казалось, они гораздо неудобнее чем он мог себе представить. Ему было тесно и скучно — делать-то ведь не чего, рассуждал он, знай гляди на зимние берега да любуйся своим стражем в серой воде. Даже когда весла были в ходу, Сэму не доверяли ни одного. *** На четвертый день, когда сгущались сумерки, он смотрел назад поверх склоненных голов Фродо и Арагорна и плывущие следом лодки; он клевал носом и мечтал о стоянке и твердой земле под ногами. Вдруг что-то привлекло его внимание: сперва он смотрел равнодушно, потом выпрямился и протер глаза; но когда взглянул снова — ничего уже не увидел. Этой ночью Отряд стал лагерем на маленьком островке близ западного берега. Сэм, завернувшись в одеяло, лег рядом с Фродо. — Забавный мне сон приснился этак за час до остановки, господин Фродо, — сказал он. — А может, и не сон вовсе. Все равно забавно. — И что же это было? — спросил Фродо, зная, что Сэм не угомонится, пока не расскажет своей истории. — Я с Лориэна не видел ничего, что заставило бы меня улыбнуться. — Это было не то, господин Фродо. Забавно — ну, чудно, что ли. Плохо дело, если это не сон. Вы уж послушайте. Я видел бревно с глазами! — Бревно-то ты видел, — сказал Фродо. — Бревен в Реке много. А глаза тебе точно приснились. — Да нет же! — сказал Сэм. — Были глаза, или я не хоббит! Сперва-то я это за бревно принял — плыло оно по течению за лодкой Гимли — ну и внимания почти не обратил. А потом гляжу — нагонять оно вроде нас стало. Ох и чудно же: будто не только мы веслами работаем, но и оно тоже. Тогда-то я глаза и увидел: две блестящих точки на ближнем конце бревна. Да и не бревно это, небось, было, потому как гребло оно, и лапы него — ну точно лебединые, только побольше: воду они здорово баламутили.