Врагу все еще не хватает одной вещи, чтобы окрепнуть окончательно, сломить последнее сопротивление и второй раз накрыть мир Завесой Тьмы. Ему не хватает Кольца Всевластья. Три, прекраснейшие из всех, эльфы от Него укрыли — Его рука их не коснулась и не осквернила. Семью владели гномы — три из них Он украл, остальные истребили драконы. Девять он роздал людям, великим и гордым — давным-давно стали они Призраками Кольца, самыми страшными из Его слуг. Давно, очень давно не видели на земле Девятерых. Но кто знает? Завеса Тьмы разрастается — быть может, появятся и они. Однако довольно: об этом не стоит говорить, даже таким ясным солнечным утром, как сегодня. Да, теперь так: Девять Колец — у Него; и Семь также — если только они не уничтожены. Три все еще скрыты. Но это более не тревожит Его. Ему нужно Кольцо Всевластья. Он отковал это Кольцо, оно — Его, Он переплавил в него большую часть своей древней мощи, чтобы связать все Кольца в черную цепь. Если Он обретет его — цепь соединится вновь, и даже Три станут подвластны Ему — всё, сделанное с их помощью, падет, и Он станет еще сильнее, чем был. А это — страшная опасность, Фродо. Он считал, Кольцо погибло, эльфы уничтожили его, как и должны были. Но теперь Он знает, что оно не погибло, что оно нашлось. И Он ищет, ищет его, преклонив к этому всю свою черную волю. В нем Его величайшая надежда — и наш величайший страх. — Да почему же, почему же его не уничтожили?! — вскричал Фродо. — И как вообще мог Враг потерять его — если уж оно так Ему дорого? — Он сжал Кольцо в руке, точно видел уже черные пальцы, протянувшиеся схватить его. — Оно было у Него отнято. — сказал Гэндальф. — Некогда эльфы были сильнее и могли противостоять Ему. И к ним на помощь пришли люди — Рыцари из Заморья. Эту главу древней истории не худо бы и перечесть: ибо тогда тоже были и горе, и клубящаяся тьма — но были и доблесть, и великие подвиги, которые не прошли бесследно. Когда-нибудь, быть может, я расскажу тебе всю эту повесть, или ты услышишь ее от того, кому она известна лучше, чем мне. Но сейчас, поскольку более всего ты хочешь знать, как эта вещь попала к тебе, довольно будет и того, что скажу я. Гиль-Галад, Король Эльфов, и Элендиль из Заморья опрокинули Саурона, но сами пали в борьбе; и Исильдур, сын Элендиля, отрубил у Саурона палец с Кольцом — и взял Кольцо себе. Так Саурон был побежден и бежал, и долгие годы скрывался в Лихолесье — пока дух его вновь не обрел плоти. Но Кольцо пропало. Оно кануло в Великую Реку, Андуин, и исчезло. Потому что, когда Исильдур шел на север восточным берегом Реки, он попал в засаду, устроенную горными орками в Ирисной Низине, и почти весь его отряд погиб. Исильдур бросился в воду, но, когда он плыл, Кольцо соскользнуло с его пальца, орки увидели его и убили. Гэндальф помолчал. — И там, в темных омутах Ирисной Низины, — продолжал он, — Кольцо скрылось от глаз — и из преданий; даже эта история известна сейчас немногим, и на Совете Мудрых вряд ли узналось бы больше. Но, кажется мне, я могу продолжить рассказ. Много лет спустя, но все же очень, очень давно жил на берегах Реки, на границе Глухоманья, маленький искусный народец. Думаю, они были сродни хоббитам — пра-пра-…отцы Неуклюгов, ибо любили Реку, часто купались в ней и делали небольшие лодки из тростника. И была среди них одна семья — очень уважаемая, потому что она была больше и богаче остальных. Хозяйкой в ней была бабушка — суровая и мудрая старуха. Самый любопытный и хитроумный из ее внуков звался Смеаголом. Его интересовало, что спрятано под корнями; он нырял в самые глубокие омуты; зарывался в зеленые холмы; он не смотрел на вершины холмов, на листву деревьев, на цветы в полях: глаза его были обращены вниз. Был у него приятель — Деагол, такой же остроглазый, но не такой быстрый и сильный. Однажды они взяли лодку и поплыли к Ирисной Низине, что вся заросла ирисом и цветущим тростником. Смеагол ползал по берегу и что-то вынюхивал, а Деагол сидел в лодке и удил. Вдруг на крючок попалась большая рыба — Деагол и оглянуться не успел, как плюхнулся в воду. И тут ему показалось, что на дне что-то блестит. Он выпустил удочку, нырнул и ухватил в кулак блестящее «нечто». Потом, отплевываясь, он поплыл к берегу — с водорослями в волосах и горстью придонного ила в руке. Но когда он вылез и обмыл грязь — на ладони его лежало красивое золотое кольцо: оно блестело и сверкало на солнце так, что душа радовалась. Но Смеагол следил за ним из-за дерева; и, пока Деагол любовался кольцом, тихо подкрался и заглянул через его плечо. — Отдай его нам, миленький Деагол, — попросил он. — Почему это? — Потому что сегодня наш день рожденья, миленький, и мы хотим его в подарочек. — Вон что!.. — сказал Деагол. — Был тебе сегодня от меня подарочек, не пожалуешься. А это кольцо мое. Я его для себя нашел. — Да что ты, миленький, да как же?.. — промурлыкал Смеагол, вцепился приятелю в горло и задушил его: колечко было такое красивое и так маняще блестело. Потом надел кольцо на палец. Никто никогда не узнал, что сталось с Деаголом: он был убит далеко от дома, а тело убийца искусно спрятал. А Смеагол вернулся один — и понял, что никто не видит его, пока кольцо у него на пальце. Это ему очень понравилось, и он никому не рассказал о Кольце. Он подслушивал чужие тайны, выведывал секреты и использовал свои знания во зло. Он стал очень зорок к чужой беде. Кольцо одарило его мелким всевластьем — ему под стать. Не удивительно, что его невзлюбили и старались избегать встреч с ним. Его пинали, а он кусался. Он стал воровать и все время бормотал и хныкал, а в горле у него клокотало: голл, голл. За это его прозвали Голлумом; все его ненавидели и гнали; и бабушка, не желая ссориться с родом, изгнала его из семьи. Он бродил один, и однажды набрел на речку, что текла с гор и пошел вдоль нее. Невидимыми пальцами он ловил в заводях рыб и ел их сырыми. Однажды было очень жарко, и, когда он склонился над заводью, солнце обожгло ему затылок, а отблески в воде ослепили голлумовы глаза. Он удивился, ибо успел позабыть о солнце. Потом он поднял голову — и погрозил ему кулаком. Опустив глаза, он увидел далеко впереди вершины Мглистых Гор, откуда текла река. И вдруг подумал: «Там, под горами, должны быть прохлада и тень. Солнцу не найти нас там. Мы спрячемся у самых корней гор и узнаем все тайны, которые погребены там». Ночью он взошел в горы и нашел пещеру, из которой бежал темный поток; он заполз туда, как червь, и с тех пор о нем никто ничего не знал. Кольцо ушло во тьму вместе с ним, и даже его господин, когда вновь стал набираться сил, не смог отыскать его. — Голлум! — воскликнул Фродо. — Постой, это что — та самая тварь, с которой встретился Бильбо? Как всё это гнусно! — По мне — так грустно, а не гнусно, — сказал маг. — Это ведь могло случиться и с другими, даже кое с кем из моих знакомых хоббитов. — Что-то не верится, что Голлум — родня хоббитам, пусть даже дальняя, — с сомнением заявил Фродо. — Очень уж он противный. — И всё же это так, — проговорил Гэндальф. — Я знаю о происхождении хоббитов больше, чем они сами. Даже история с Бильбо предполагает родство. О многом они знали и думали одинаково. И понимали друг друга гораздо лучше, чем хоббит поймет, скажем, гнома или орка — или даже эльфа. Загадки, согласись, у них были просто-таки одинаковые. — Ну, конечно, — проворчал Фродо. — Хотя загадок таких полным-полно у любого народа, и не только хоббиты в них играют. И хоббиты не мошенничают — а Голлум только и норовил. Он же пытался усыпить внимание Бильбо! Очень было честно с его стороны затевать игру, в которой противник рисковал головой, а сам он — ничем! — Боюсь, ты прав, — сказал Гэндальф. — Но есть тут кое-что, чего ты не заметил. Даже Голлум еще не совсем погиб. Он оказался крепче, чем можно было предполагать — крепким, как хоббит. В его душе все еще оставался уголок, где он был собой, и оттуда, как сквозь щель в ночи, пробивался свет — свет прошлого. И думаю, ему приятно было снова услышать приветливый голос, разбудивший воспоминания о ветре в кронах и солнце на траве: обо всем, что он позабыл. Но все это, конечно, должно было сделать живущее в его душе лихо еще злее — если только его не подавить. Если только его не излечить…. — Гэндальф вздохнул. — Надежд на это почти нет. Но все же — «почти». Потому что, хоть он и владел Кольцом так долго, что сам уже не помнит, сколько времени — носил он его мало: в глухой тьме оно ни к чему. Поэтому он и не развоплотился. Он худой, как щепка — и жилистый. Но Кольцо сожрало его дух, и мука стала почти непереносимой. Все «великие подгорные тайны» обернулись пустой непроглядной ночью: открывать было нечего, делать — тоже: он ел разных мерзких тварей да лелеял злые воспоминания. Он был очень несчастен. Он ненавидел тьму, а свет — еще больше: он ненавидел все, и больше всего — Кольцо. — Что ты хочешь сказать? — Фродо удивился. — Он же без Кольца жить не мог, оно же его «прелесть»? Если он ненавидел его — так почему не избавился? Ну, бросил бы, что ли, или ушел… — Пора бы тебе начать понимать, Фродо, — после всего, что ты слышал, — хмуро отозвался Гэндальф. — Он любил и ненавидел Кольцо, как любил и ненавидел себя. Не мог он «избавиться» от него. Не было у него на это воли. Кольцо Всевластья, Фродо, само себе господин. Это оно может предательски соскользнуть с пальца — сам владелец никогда его не бросит. Самое большее — решит отдать кому-нибудь, да и то только в начале, пока оно не завладело им целиком. Насколько я знаю, один только Бильбо смог оставить его — но и ему понадобилась для этого моя помощь. Но даже он не смог бы отказаться от Кольца или бросить его. Нет, Фродо, решал не Голлум — Кольцо само оставило его. — Чтобы попасться Бильбо? У какого-нибудь орка ему было бы уютнее… — Смеяться тут не над чем, — отозвался Гэндальф. — Тебе-то уж во всяком случае. Самое непонятное во всей этой истории — то, что Бильбо оказался там в это время и нашел его — ощупью, во тьме. В мире много сил, Фродо. Кольцо стремится вернуться к своему Властелину. Оно соскользнуло с руки Исильдура и предало его; потом оно поймало беднягу Деагола — и он был убит; потом — Голлум: оно пожрало его. Больше он не был нужен Кольцу — такой маленький и слабый; пока оно оставалось с ним, он ни за что не покинул бы своего глубинного озера. А потому, едва Властелин его воспрянул и раскинул свои темные думы над Лихолесьем, оно бросило Голлума. Для того, чтобы быть поднятым самым неподходящим для этого существом — Бильбо из Края. Здесь потрудились еще какие-то силы. Мне нечем объяснить все это, кроме как сказав, что Бильбо был избран найти Кольцо — и не его Властелином. А значит, был избран и ты — хранить его. И это ободряет меня. — А меня нет, — мрачно сказал Фродо. — Хоть я и не уверен, что понял тебя. Но, Гэндальф, как ты узнал это всё — про Кольцо и Голлума? Ты это правда знаешь или только догадываешься? Глаза Гэндальфа сверкнули. — Многое я знал, о многом узнал, — отвечал он. — Но я не намерен посвящать тебя во все свои дела. Повесть об Элендиле, Исильдуре и Кольце Всевластья давно известна Мудрым. Твое Кольцо — Кольцо Всевластья: это доказал огонь; есть тому и другие приметы. — А когда ты это выяснил? — прервал Фродо. — Только что у тебя на глазах, — резко ответил маг. — Но я знал, что найду. Я вернулся из темных походов и долгих поисков для последней проверки. Это последнее доказательство, и теперь уже все ясно — даже слишком. Восстановить роль Голлума и заполнить разрыв в истории — тут, конечно, пришлось кое-что и предположить. Я начал с догадок — но сейчас я не гадаю. Я знаю. Я видел его. — Ты — видел — Голлума?! — изумленно ахнул Фродо. — Видел… Не так это просто. Давно уже пытался я это сделать; и наконец это мне удалось. — Что же случилось, когда Бильбо удрал от него? Ты и это узнал? — Довольно туманно. Я рассказал тебе то, что Голлум пожелал сказать — хоть и не совсем так, как пересказал я. Г оллум — ужасный лжец, и все его речи приходится отчищать. Кольцо, например, он упорно называет «подарочком на день рожденья». Оно, видишь ли, досталось ему от бабки — у нее было много всяких красивых вещей. Нелепая выдумка. Бабушка Смеагола, не сомневаюсь, была женщина хозяйственная, но что в ее хозяйстве водились Кольца Власти — ложь. Но ложь с толикой правды. Убийство Деагола мучило Голлума, и он придумал защиту; глодал во тьме кости и твердил об этом своей прелести, раз за разом — пока сам не поверил. Это был его день рожденья. Деагол должен был отдать кольцо ему. Оно специально для того и подвернулось, чтобы быть ему подарочком… И так до бесконечности. Я терпел его причитания, сколько мог, но правда была мне необходима — и в конце концов мне пришлось быть суровым. Я пригрозил ему огнем — и постепенно выжал из него всю историю: он поведал мне ее, истекая слюнями и соплями. Но когда он дошел до игры в загадки и бегства Бильбо, то умолк, и мне не удалось добиться от него ничего, кроме темных намеков. Кого-то этот лиходей боится больше меня. Он бормотал, что не собирается отдавать своего добра никому. Они еще узнают, можно ли его безнаказанно бить, заманивать в западню и грабить. У него есть теперь чудненькие, такие сильненькие друзья. Уж они-то ему помогут. Они покажут кое-кому, где орки зимуют. Торбинс еще поплатится. Он поплатится и наплачется — это Голлум твердил на все лады. Бильбо он ненавидит и клянет его имя. И что хуже всего — ему известно, откуда он явился. — Но как он узнал?.. — Ну, что до имени — так Бильбо сам ему сдуру представился. А после этого не так уж трудно было разузнать остальное — если, конечно, выползти наружу. И Голлум выполз, ох, выполз! Кольцо страшно тянуло его — и тяга эта оказалась сильнее страха перед орками и даже перед светом. Спустя год-два он покинул горы. Понимаешь, Кольцо хоть и владело им по-прежнему, но не высасывало, и постепенно он стал оживать. Он был стар, страшно стар, но совсем не робок — и смертельно голоден. Свет — что лунный, что солнечный — был ему по-прежнему ненавистен: это уж, думаю, навсегда. Но он быстро сообразил, что от солнца и от луны можно прятаться, и стал двигаться глухой ночью; а по пути ловил испуганных или неосторожных зверушек. На новой пище и чистом воздухе он быстро окреп — и пробрался в Лихолесье. — Там ты его и нашел? — снова не утерпел Фродо. — Там я его видел, — ответил Гэндальф. — Но перед этим он забрел далеко, идя по следу Бильбо. От него трудно было чего-нибудь добиться, ибо речь его все время прерывалась угрозами и проклятиями. «Что там у него было в карманс-сах?» — бормотал он. — «Я не отгадал, нет, моя прелесть. Обманщик. Нечестный вопрос, нечес-с-стный… Он первый обманул, он… Наруш-шил правила. Надо было его удавить. Ничего, моя прелесть, ничего, еще удавим!» И так все время. Ты вот уже морщишься — а мне пришлось слушать его долгие дни. Правда, не зря: из намеков, проскользнувших сквозь ворчание, я понял, что ноги в конце концов донесли его до Эсгарофа и даже на улицы Дола — там он подслушивал и подглядывал. Ну, а вести о великих событиях разнеслись по всему Глухоманью — многие слыхали про Бильбо и знали, откуда он. По дороге домой мы не таились. Вскоре Голлум вызнал все, что ему было надобно. — Тогда почему же он не стал дальше преследовать Бильбо? — спросил Фродо. — Почему в Край не явился? — Думаю, он пытался. Во всяком случае, до Великой Реки он дошел. Но потом свернул в сторону. И не расстояние испугало его. Нет, изменить путь его заставило что-то другое. Так думают мои друзья — те, что изловили его для меня. Первыми его выследили лесные эльфы — им это было не трудно, ибо след лиходея был тогда свеж. Он вел через Лихолесье и назад. Лес полнился слухами о нем — смертный страх сковал птиц и зверей. Лесной народ говорил о каком-то новом Ужасе, пьющем кровь призраке. Он взбирался на деревья и разорял гнезда; заползал в норы и пожирал детенышей; проскальзывал в окна и похищал младенцев. Но у западных границ Лихолесья след свернул в сторону. Он уходил к югу, и там лесные эльфы потеряли его. И тогда я совершил ошибку. Да, Фродо, великую ошибку — и не первую; боюсь только, как бы она не оказалась худшей. Я оставил все, как есть. Я позволил ему уйти; в то время у меня было довольно дел, и я все еще доверял Саруману. С тех пор прошло много лет. За ошибку я заплатил многими темными и опасными днями. Когда после ухода Бильбо я вновь вышел на след — он давно остыл. И поиски мои были бы напрасны, если бы не помощь одного из друзей — Арагорна, величайшего странника и охотника этой Эпохи. С ним вместе мы обшарили в поисках Голлума всё Глухоманье — без надежды и без успеха. Но под конец, когда я был уже готов прекратить охоту, Голлум нашелся. Мой друг вернулся из очень опасного похода и приволок злосчастную тварь с собой. Что он делал — он не сказал. Только плакал и называл нас жестокими; а когда мы стали его допрашивать — хныкал, ежился, заламывал длинные руки и лизал пальцы, будто они горели — будто он вспоминал о какой-то давней пытке. Он не сказал ничего; но боюсь, это несомненно: он медленно, миля за милей, пробирался к югу — и попал в Мордор. Тяжелая тишина заполнила комнату. Фродо слышал, как бьется его сердце. Даже снаружи все стихло. Ножницы Сэма больше не щелкали. — Да, в Мордор, — повторил Гэндальф. — Мордор притягивает всех лиходеев, и Черный Властелин преклоняет всю волю, чтобы собрать их там. Да и Вражье Кольцо должно было отметить Голлума, сделать его более других чувствительным к зову. Тогда повсюду шептались о новой Завесе Тьмы, о ненависти, что грозит Западу. Там он найдет «чудненьких сильненьких друзей», что помогут ему отомстить! Злосчастный дурак! В тех краях он должен был узнать многое — даже слишком многое, чтобы успокоиться. И рано или поздно, когда он, подглядывая и разнюхивая, тайно кружил на границах, его вы-следили, схватили и поволокли на допрос. Так, боюсь, и было. Когда его нашли, он уже побывал там и возвращался назад. С какой-то вредоносной целью. Впрочем, теперь это не так уж важно. Худшее зло он уже сотворил. Ибо Врагу известно теперь, что Кольцо нашлось. Он знает, где пал Исильдур. Он знает, где Голлум нашел Кольцо. Он знает, что это Великое Кольцо, ибо оно дарует вечную жизнь. Он знает, что это не одно из Трех — они никогда не терялись, и мерзости в них нет. Но это и не одно из Семи или Девяти — они все на счету. Ясно, что это — Кольцо Всевластья. И наконец, думаю я, Он услышал о хоббитах и Крае. И теперь Он, быть может, ищет вас — если уже не нашел. Правду сказать, Фродо, боюсь, Он может даже заинтересоваться столь незначительным прежде именем, как Торбинс. — Но ведь это ужасно! — вскинулся Фродо. — Куда хуже, чем я представлял, слушая твои намеки и предостережения… О Гэндальф, лучший из друзей, что же мне делать? Теперь вот мне действительно страшно. Скажи, что мне делать? Какая все-таки жалость, что Бильбо не заколол этого мерзавца, когда был такой удобный случай! — Жалость? Именно жалость и остановила его руку. Жалость и милосердие — без крайней нужды убивать нельзя. И за это, Фродо, была ему немалая награда. Недаром Кольцо почти не повредило ему, недаром он смог уйти, — а все потому, что начал с жалости.