— Надежды не осталось, — возразил Йомер. — Твоих друзей нет у северных границ. — Но их нет и позади. Далеко от Восточной Стены мы нашли доказательство, что по крайней мере один из них жив. Однако больше знаков нам не встречалось, а след орков ни разу не свернул в сторону, или мой опыт ничего не стоит. — И как ты думаешь, что же сталось с твоими друзьями? — Не знаю. Они могли быть убиты и сожжены; но ты уверяешь, что это не так, и я верю тебе. Остается думать, что орки спрятали их в Лесу до того, как вы их окружили. Можешь ты поклясться, что никто не спасся из ваших сетей таким образом? — Клянусь, что ни один орк не вырвался из нашего кольца. Мы достигли леса раньше, и если кому-то удалось уйти, то это был не орк, или он должен был владеть чарами эльфов. — Наши друзья были одеты так же, как мы, — сказал Арагорн. — А нас вы не замечали, пока я не окликнул вас. — Я совсем позабыл об этом, — признался Йомер. — Трудно быть уверенным в чём-нибудь среди стольких чудес. Они заполнили мир. Эльф и гном идут вместе по нашим степям; человек говорит с Владычицей Леса — и остается жив; в битву вступает Меч, что был сломан за много веков да того, как отцы наших отцов пришли в эти земли!.. Как же человеку в эти дни решать, что ему делать?! — Как всегда, — спокойно сказал Арагорн. — Добро и Зло не изменились со времен Элендиля: и Добро остается Добром, кто бы ни нес его — эльф, гном или человек; и Зло остается Злом. Дело людей — различать их, как в Золотом Лесу, так и в своем доме. — Верно, — согласился Йомер. — И у меня не осталось сомнений, как я должен поступить. Однако пока я не волен поступать, как хочу. Существует закон, запрещающий чужакам по своей воле бродить по Роханду, пока князь не дозволит им этого; а в нынешние дни бесконечных опасностей закон стал еще более суров. Я приглашал вас последовать за мной по доброй воле; вы не согласились — и очень не по нраву мне битва троих против ста. — Не думаю, чтобы ваш закон годился для подобных случаев, — холодно сказал Арагорн. — И я не чужак: я бывал не единожды в этих землях и сражался вместе с роандийцами, правда, под другим именем и в другом обличье. Тебя я не видел: ты слишком юн; но мне доводилось беседовать и с Йомундом, и с Теодэном, сыном Тэнгела. В былые дни ни один властитель не стал бы принуждать человека отказаться от поисков, подобных моим. Мой долг ясен — продолжать их. Решай же, сын Йомунда, выбор должен быть сделан. Помоги нам или позволь идти своим путем. Или попытайтесь задержать нас, как велит ваш закон. Боюсь только, что мало кто вернется тогда к вашему князю. Йомер молчал, размышлял. — Нам обоим надо торопиться. — Он прямо взглянул на Арагорна. — Мой отряд рвется к западу и ропщет, а твои надежды тают час от часу. Я выбрал. Вы свободны; более того, я дам вам коней. Об одном прошу: когда ваши поиски завершатся, вернитесь с конями в Медузэлд, дворец в Эдорасе, где правит князь Теодэн. Так вы покажете ему, что я был прав. Я вверяю вам свою честь, а может быть, и жизнь. Не предайте меня! — Никогда, — коротко ответил Арагорн. *** Огромное удивление и множество косых взглядов вызвал у всадников приказ Йомера оставить свободных коней странникам; но только Эотэйн решился роптать в открытую. — Может, и правильно вы решили дать коня этому гондорскому мужу, — сказал он. — Но слыхал ли кто-нибудь, чтобы роандийский конь достался гному? — Не слыхал и не услышит, — заявил Гимли. — Можете не беспокоиться: я скорее пойду пешком, чем сяду на эту великанскую своевольную скотину. Быть посмешищем — нет уж, увольте! — И всё же тебе придется ехать верхом, если ты не хочешь стать нам обузой, — сказал Арагорн. — Ты можешь сесть позади меня, друг Гимли, — предложил Леголас. — Тебе не придется занимать у них коня, и смеяться над тобой не станут. Арагорну подвели высокого темно-серого коня, и Следопыт вскочил в седло. — Его зовут Хазуфель, — Йомер похлопал коня по шее. — Да принесет тебе удачу поездка на нем! Леголасу досталась лошадь поменьше, но норовистая и горячая. Звали ее Арод. Эльф попросил снять с нее седло и уздечку. — Мне они не нужны, — проговорил он, легко вспрыгивая ей на спину. Ко всеобщему удивлению, Арод тотчас успокоилась и послушно поворачивалась на месте: таково было действие эльфийских светлых чар на всех живых существ. Гимли взгромоздился на круп позади друга и вцепился в его пояс не слабее, чем когда-то Сэм в борта лодки. — Прощайте, и пусть удача сопутствует вам! — крикнул Йомер. — Возвращайтесь, как только сможете: я хочу, чтобы наши мечи сверкали рядом! — Я приду! — ответил ему Арагорн. — И я! — эхом откликнулся Гимли. — Разговор о Владычице Галадриэли не кончен. Мне всё же хочется научить тебя вежливости! — Посмотрим! — рассмеялся Йомер. — Столько невероятного произошло сегодня, что восхваление Прекрасной Дамы под ударами топора влюбленного гнома не покажется мне чудом. Прощайте! И они расстались. Роандийские кони были стремительны, как ветер. Когда немного погодя Гимли оглянулся, отряд Йомера почти скрылся из глаз. Арагорн не оглядывался: он ждал появления следа и высматривал его, низко пригнувшись на скаку к шее Хазуфеля. Вскоре они подъехали к Энтице и здесь нашли след второй орды, о которой говорил Йомер; он вел с восточных нагорий. Арагорн спешился и осмотрел землю, затем отъехал немного к востоку, стараясь не затоптать следов. Потом вновь спешился и еще раз внимательно обследовал землю. — Мало что удалось узнать, — проговорил он, подъезжая к спутникам, — Главный след затоптан всадниками. Однако восточный ясен и свеж. Ни один след не возвращается к Андуину. Теперь мы поедем медленно: надо убедиться, что следы не расходятся. Орки наверняка знали о погоне и могли отослать пленников раньше, чем орду настигли. *** Во время их скачки день омрачился. Низкие серые облака затянули небо до горизонта; солнце окутала мгла. Совсем рядом неясно темнели в сумеречном свете лесистые холмы Фангорна. Следы не расходились; тут и там валялись мертвые орки, пронзенные серыми стрелами. Миновал полдень, когда друзья въехали под полог леса и обнаружили подле самой опушки выжженную прогалину; угли огромного костра были еще теплыми и дымились. Рядом были свалены шлемы, кольчуги, сломанные копья, иззубренные мечи — все орудия войны. Посредине на столбе висела огромная голова тролля, на ее разбитом шлеме можно было разглядеть знак Белой Руки. Поодаль, близ реки, был насыпан курган. Сверху лежали пятнадцать копий. Арагорн и его товарищи обшарили всё поле битвы, но свет поблек; спустился туманный вечер. Близилась ночь, а они так и не нашли следов Мерри и Пина. — Больше ничего сделать нельзя, — печально сказал Гимли. — Много загадок разгадали мы с тех пор, как приплыли к Тол-Брандиру, но эта нам не по зубам. Думаю, кости хоббитов смешались в огне с костями орков. Тяжкая весть для Фродо, если он когда-нибудь узнает ее; тяжкая весть для старого хоббита, оставшегося в Светлояре. Эльронд был против их ухода. — Но Гэндальф был за, — заметил Леголас. — Гэндальф сам выбрал Путь и погиб первым, — отмахнулся Гимли. — Дар провидения изменил ему. — Гэндальф провидел опасности Похода, — возразил Арагорн. — Но есть пути, которыми надо идти, даже если впереди ждет Тьма… А с этого места мы еще не уходим. Подождем утра. Отойдя от пожарища, они разбили лагерь под раскидистым деревом: оно походило на каштан, и ветви его, покрытые жухлой прошлогодней листвой, были словно сухие руки с длинными скрюченными пальцами; они трещали под ночным ветром. Гимли била дрожь. У каждого из них было всего по одному одеялу. — Давайте разожжем костер, — взмолился гном. — Я больше не могу, холод — самый страшный враг. И пусть орки слетаются сюда хоть со всего леса! — Если несчастные хоббиты заблудились, огонь привлечет их сюда, — добавил Леголас. — Он может привлечь сюда и кое-кого еще, — проговорил Арагорн. — Мы сейчас у границы владений Сарумана, да еще на опушке Фангорна. Говорят, опасно трогать деревья этого леса. — Роандийцы развели здесь вчера огонь до неба, — не сдавался Гимли. — Рубили же они для этого деревья. И однако ушли отсюда живыми. — Их было много, — Арагорн говорил с гномом, как с упрямым ребенком, — и они не боялись духов Фангорна, потому что редко бывают здесь; а кроме того, они не заходили под деревья. Наш же путь ведет в самую чащу. Так что будь осторожен! Берегись тронуть живые деревья. — Я и не собираюсь, — неожиданно улыбнулся Гимли. — Всадники оставили после себя довольно всякого хвороста. — С этими словами он поднялся и, набрав хвороста, занялся разведением костра; Арагорн сидел молча, прислонясь к огромному стволу, погруженный в раздумья; Леголас же в одиночестве стоял на краю чащи и, подавшись вперед, вглядывался в глубокую тень леса, словно прислушиваясь к доносящимся издали голосам. Когда запылал небольшой, но яркий костер, друзья тесно уселись кругом, чтобы скрыть его свет от посторонних глаз. Леголас взглянул на раскинувшиеся над ними ветви. — Смотрите! — удивленно проговорил он. — Дерево радо огню! Скользящие, пляшущие тени обманывали глаз, однако друзьям и вправду показалось, что ветви потянулись к костру, а увядшие, закоченевшие листья трутся друг о друга, словно много маленьких замерзших рук, наконец-то почуявших тепло. Настала тишина; темный, неведомый лес, стоящий вокруг, внезапно навис над ними, полный зловещих, мрачных дум. Немного помолчав, Леголас заговорил снова. — Владыка Целеборн предостерегал нас от того, чтобы заходить в Фангорн. Ты не знаешь, почему, Арагорн? — Я слышал много историй о нем, и в Гондоре, и за его пределами, — отвечая, усмехаясь, Арагорн, — но если бы не слова Целеборна, я бы счел их сказками, которые люди слагают обо всем, чего не знают. Я собирался спросить у тебя, где тут правда. Но если уж лесной эльф не знает этого, что может сказать человек? — Ты бродишь по свету много лет, — сказал Леголас. — Я же впервые покинул Лихолесье, а там сохранилось лишь несколько песен об этих местах. В них поется о племени Онодов (люди называли их Энтами) — древолюдей, живших здесь в давние времена; ибо Фангорн стар, так стар, что лишь эльфы помнят его молодым. — Да, он стар, — согласился Арагорн. — Так же стар, как Вековечный Лес, но куда обширней. Эльронд говорил, что и тот, и другой — последние оплоты могучих лесов Предначальной Эпохи, по которым странствовали Перворожденные, когда Люди были еще в колыбели. Однако в Фангорне скрыта какая — то тайна; какая — не знаю. — А я — так и не стремлюсь узнать, — вставил Гимли. — Не желаю касаться здешних дел! Они бросили жребий — сторожить первым выпало Гимли. Двое его товарищей улеглись. Мгновенье Арагорн еще боролся со сном. — Гимли, — сонно вымолвил он. — Помни, что опасно срубить хоть сучок в Фангорне! Но, когда будешь искать хворост, далеко не отходи. Пусть лучше погаснет костер. Если что случится, сразу буди меня! — и провалился в сон. Леголас уже лежал неподвижно, со сложенными на груди руками и открытыми глазами, незаметно уйдя в мир эльфийских грез. Гимли, сгорбившись, сидел у костра, задумчиво водя большим пальцем по лезвию топора. Потрескивало дерево. Ниоткуда не доносилось ни звука. Внезапно гнома точно что-то толкнуло; он вскинул глаза — в круге света, опираясь на посох, стоял старик в сером плаще; его широкополая шляпа была надвинута на глаза. Гимли вскочил, слишком пораженный, чтобы кричать, хотя и понял сразу, что их обнаружил Саруман. Но Арагорн и Леголас, разбуженные его резким движением, уже поднялись. Старик молчал и не шевелился. — Скажи, отец, чем мы можем служить тебе? — осведомился Арагорн. — Вот костер… Садись, грейся… — Он шагнул вперед, но старик исчез. И сколько они ни искали, следов его найти не удалось. Вдруг Леголас вскрикнул: — Кони! Наши кони!! Коней не было. Они вытащили колышки и умчались. Некоторое время друзья молчали, потрясенные новым ударом злой судьбы. Они были одни под пологом Фангорна, и бесконечное число лиг разделяло их и роандийцев — единственных их друзей в этой жуткой и опасной земле. В тишине им показалось, что издалека доносится ржание коней. И снова всё стихло, только леденящий ветер свистел в кронах деревьев. — Вот и всё, — наконец сказал Арагорн. — Коней нам не поймать; если они не вернутся сами, мы не сможем ничего сделать. Мы начали путь пешими, так и закончим его.