— Как печально! — посочувствовал Пин. — Отчего же они умерли? — Они не умерли! — проговорил Древобрад. — Я сказал — потеряли. Потеряли и не можем найти. — Он тяжело вздохнул. — Я думал, вам известна эта история. В Гондоре и Лихолесье были сложены песни о наших поисках. Не думаю, чтобы они забылись. — Боюсь, эти песни не достигли Края, — сказал Мерри. — Не поведаешь ли ты нам об этом? — Что ж, хорошо, — согласился Древобрад: просьба польстила ему. — Но рассказ мой будет краток. Завтра нас ждет много дел: совет, и сборы, а быть может, и начало пути. *** — История эта необычна и грустна, — начал он, помолчав. — Когда мир был юн, а леса девственны, энты и энтийки (ах, очаровательная Фимбрефиль-Легконожка!) бродили и жили вместе. Но мечтали мы о разном: энты любили всё то, что встречалось им в мире, энтиек же занимало иное. Энты любили высокие деревья, девственные леса, крутые горные склоны; они утоляли жажду водой ручья, а голод — плодами, что сбрасывали к их ногам деревья; они учились у эльфов и беседовали с ними. А энтийки отдали все свои помыслы деревьям-невеличкам и солнечным лужайкам у подножья лесов; им милы были ягоды терновника и яблоки диких яблонь, и цветение вишни по весне, и летняя зелень заливных лугов, и колосящиеся травы в осенних полях. Они не хотели говорить со всем этим — они хотели, чтобы всё слушалось их и исполняло их приказы. Энтийки велели всему расти так, как им хотелось, и давать только те плоды и листья, которые нравились им, — ибо желали порядка, изобилия и мира (под которым они понимали, что вещи должны оставаться такими, какими они сотворили их). Так энтийки создали сады и поселились в них. Энты же продолжали скитаться и лишь изредка забредали в эти сады. Потом, когда на Север надвинулась Тьма, энтийки перешли Великую Реку и создали новые сады и поля, и встречи наши стали весьма редки. Когда Тьма была низвергнута, земли энтиек дивно расцвели, а поля давали обильный урожай. Многие люди знали об искусстве энтиек и возносили им хвалу; мы же были для них лишь преданием, тайной, скрытой в сердце леса. Преданием остались мы и по сей день, а земли энтиек стали пустыней: Бурыми Равнинами зовут их люди солнцем и подобны спелой пшенице, а щеки рдели, как яблоки. И лишь глаза их остались такими же, как у всех нас. Мы перешли Андуин и добрались до их земель; но нашли там лишь запустение и выжженную дотла землю — через край прокатилась война. Энтиек там не было. Долго мы звали и искали их; всех, кто встречался нам в пути, мы расспрашивали о наших женах. Иногда нам отвечали, что понятия не имеют о них; иногда указывали… кто на запад, кто на восток, кто на юг. Скорбь наша была глубока. Но девственный лес звал нас, и мы возвратились к нему. Долгие годы искали мы энтиек, бродили повсюду, зовя их. Но шло время, и реже стали мы пускаться в путь, и не забредали так далеко, как прежде. Теперь же энтийки стали лишь воспоминанием, а бороды наши поседели. Эльфы посвятили нашим поискам много песен, и иные переведены на язык людей. Но сами мы никогда не слагали об этом песен — нам довольно лишь напевать их прекрасные имена. Мы верим, что настанет время, и мы встретимся, и, быть может, отыщем край, где сможем жить вместе. Но предсказанье гласит, что случится это лишь тогда, когда мы потеряем всё, что у нас есть. И похоже, что это время близко. Ибо если в прошлом Саурон разорил все сады, то теперь, боюсь, Враг уничтожит все леса. Есть эльфийская песня, в которой поется об этом, во всяком случае, я понял ее так. Ее пели по всей Великой Реке. Это не энтийская песня — по-энтийски она звучала бы слишком долго! Но мы помним ее наизусть и порой напеваем про себя. На Всеобщем Наречии звучит она так: Энт: Когда в стволах струится сок пришедшей в дол весны, И тонет луч, упав в поток сквозь зелень крон лесных; Когда по ласковой земле дорога далека; Когда трепещет на челе дыханье ветерка; Когда под вечер в нежной мгле светлы в горах поля, Вернись ко мне, приди ко мне, светла моя земля! Энтийка: Когда весна приходит в сад и дарит жизнь ростку, Цветы на яблонях лежат, как будто всё в снегу, И воздух полнится порой, куда ни взглянь, кругом Благоуханною игрой меж солнцем и дождем — Скажу одно: я поняла, и до скончанья дней Светла земля моя, светла, останусь я на ней! Энт: Когда дни летние летят, и плод румянит зной, Когда деревья в грезах спят под крышею лесной; Когда холмы лесных земель прохладой зелены, И ветра западного хмель несет хмельные сны, Тревожит ветер волны ржи в бескрайности полей Скорей приди ко мне, скажи: земля моя — светлей! Энтийка: К земле стремится гнет плода, и ягод темен лоск. Когда солома золота, и колос, словно воск, И душный жар потоки льет, весь город затопив, Когда густой стекает мед, и в яблоке — налив, Хоть ветра западного весть мне шепчут тополя. Под солнцем я останусь здесь — светла моя земля! Энт: Когда жестокая зима жизнь леса умертвит, Падет лесная бахрома, снег саваном слетит; Когда печальны станут сны, и свет умрет в тени, И сменят ночи без луны бессолнечные дни, С востока ветер прилетит, и гибель будет в нем, И вместе выйдем в долгий путь под яростным дождем. К тебе пусть зов мой долетит под яростным дождем. Энтийка: Зима споет про злой исход, и тьма падет на нас. Треск голых сучьев, колкий лед, труд кончен, свет погас. Услышь мой зов и верен будь, друг друга мы найдем, И вместе выйдем в долгий путь под яростным дождём. Вместе: С того пути свернуть нельзя, которым мы пойдём, На Запад выведет стезят — там вместе мы уснем. Древобрад умолк. — Такова эта песнь, — вздохнул он. — Ее сложили эльфы, она грустна, легка и быстро кончается. Мне она по нраву. Но энты могли бы сказать о том много больше — будь у них время!.. А теперь я намерен встать и соснуть немного. Где встанете вы? — Мы обычно ложимся спать, — сказал Мерри. — Мы прекрасно устроимся здесь. — Ложитесь спать! — воскликнул старый энт. — Ну да. Конечно же! Хм, хуум — я забылся, эта песня вернула меня в прошлое; мне казалось, что я беседую с юными энтами. Что ж, устраивайтесь на ложе. Я встану под водопадом. Доброй ночи! Мерри и Пин взобрались на постель и зарылись в мягкую траву. Она была свежей, теплой и чуть заметно пахла солнцем. Светильники угасли, постепенно тускнело сияние деревьев; но снаружи, под аркой они видели Древобрада — старый энт стоял неподвижно, воздев руки над головой. Яркие звезды высыпали на небо, и струи вспыхивали, разбиваясь о его пальцы и голову, и сотнями серебряных брызг падали к его ногам. Под мягкий перезвон капели хоббиты уснули. Разбудило их солнечное сияние — оно заливало огромный двор и проникало в пещеру. По небу, гонимые восточным ветром, неслись клочья туч. Древобрада не было видно, но пока Пин и Мерри плескались в бассейне, они услыхали его бормотание: он напевал что-то, идя меж деревьев. — Хуу, хо! — Доброе утро, Мерри и Пин! — прогрохотал он, увидев их. — Долго же вы спите! Я успел уже пройти много сотен шагов. Сейчас мы напьемся и отправимся на энтмут. Он подал им полные чаши, но наливал он их из другого кувшина. И вкус у напитка был иной — плотный, земной, более похожий на еду, если можно так выразиться. Пока хоббиты пили, сидя на краю ложа, и отщипывали кусочки эльфийской лепешки (главным образом потому, что привыкли за завтраком есть, а отнюдь не из голода), Древобрад стоял, бормоча что-то и глядя в небо. — А где он, этот энтмут? — отважился спросить Пин. — Хоом, а? — повернулся к нему Древобрад. — Это не местность, а сход энтов — редкостное в наши дни дело. Но я получил много обещаний прийти. Мы встретимся там, где встречались всегда — Терновой Лощиной зовут это место люди. Оно лежит к югу отсюда. Нам надо быть там до полудня. Вскоре они тронулись в путь. Как и вчера, Древобрад нес хоббитов в руках. На пороге двора он повернул направо, переступил речку и двинулся на юг, вдоль осыпающихся склонов с благоухающими деревьями. Над ними хоббиты увидели заросли березы и рябины, а еще выше — сосновый лес. Вскоре Древобрад повернул чуть в сторону и углубился в густую рощу, где деревья были выше, толще и мощнее всех, виденных прежде хоббитами. Друзья ощутили слабое удушье — как тогда, когда впервые вошли в Фангорн, но вскоре всё прошло. Древобрад не разговаривал с ними, Он задумчиво бормотал что-то про себя, но Пин и Мерри не разбирали слов: звучало это как «боом буум, румбум буурар, боом буум, даграр боом буум, даграр буум» — и так всё время; менялись только мелодия и ритм. Иногда им казалось, что они слышат ответ — гул или дрожащий звук, идущий из земли или из крон в вышине, а может быть, из стволов деревьев — но Древобрад не останавливался и, не поворачивая головы, продолжал идти. Шли они долго — Пин попытался сосчитать «энтийские шаги», но сбился, дойдя до трех тысяч — когда Древобрад замедлил шаг. Внезапно он остановился, спустил хоббитов наземь, поднес сложенные ладони ко рту и протрубил странный призыв. Громоподобное «хуум, хом» прозвучало в лесу и, подобно глубокому звуку рога, отразилось от деревьев. Издалека с разных концов леса донеслось к ним трубное «хуум, хом, хуум» — то было не эхо, а ответ. Древобрад посадил хоббитов к себе на плечи и пошел вперед, время от времени повторяя призыв, и ответы звучали всё громче и ближе. Наконец они подошли к чему-то, походившему на непроходимую стену вечнозеленых деревьев — таких деревьев хоббиты никогда не видели. Ветви их начинались прямо от корней и были густо покрыты темной лоснящейся листвой, как лишенные колючек ветви падуба; они несли множество колосков-соцветий с крупными сияющими оливковыми бутонами.