Повернув направо, Древобрад обогнул живую изгородь и в несколько шагов достиг узкого входа. От него вела утоптанная тропа, внезапно нырявшая вниз с пологого длинного склона. Хоббиты поняли, что спустились в большую лощину, круглую, широкую и глубокую, увенчанную живой изгородью. Дно лощины было покрыто густой травой; деревья там не росли, если не считать трех высоких серебрисстых берез, стоявших кружком на дне этой огромной чаши. Некоторые энты уже прибыли. Многие входили и спускались вниз по другим тропинкам, а кое-кто шел за Древобрадом. Хоббиты не преминули разглядеть их получше. Они думали встретить множество похожих друг на друга существ и были удивлены, не увидев ничего подобного. Энты различались, как различаются деревья — иные были различны, как деревья одного вида, но с разной историей и судьбой; другие же отличались друг от друга, как береза от бука или дуб от пихты. Было там несколько старых энтов, бородатых и сучковатых, как крепкие, но древние деревья (но не древней Древобрада); и были высокие сильные энты, чисторукие и гладкокожие, как лесные деревья в расцвете лет. Но не было среди них ни молодых энтов, но подростков. Всего на ровном дне лощины стояло уже почти две дюжины энтов, а они всё шли и шли. Сперва Мерри и Пин были потрясены увиденным: разнообразие форм, цветов, размеров, разница в длине рук и ног и даже в количестве пальцев (от трех до девяти) ошеломили их. Некоторые энты, явно связанные узами родства с Древобрадом, напомнили друзьям буки или дубы. Некоторые походили на каштаны — коричневокожие, с большими неуклюжими руками и короткими ногами. Иные были схожи с ясенями: высоки, стройны и длинноноги; другие были как пихты, третьи — как березы, рябины, липы. Но когда все энты собрались вокруг Древобрада, слегка покачивая головами, бормоча что-то на своем медленном напевном языке и оглядывая чужаков долгими пристальными взглядами — тогда хоббиты поняли, что все они одной крови: у них были одинаковые глаза — не столь древние и глубокие, как у Древобрада, но с тем же неторопливым, задумчиво-спокойным выражением лица и с такими же зелеными искрами. Когда все собрались и окружили Древобрада, энты завели весьма странный и невразумительный разговор. Они начали медленно журчать и ворчать: сперва вступал один, за ним другой, пока все не запели в тягучем, то повышающемся, то падающем ритме, то звучащем громко на одной стороне кольца и замирающем на другой, то громом катившемся по кругу. Пину сперва понравились эти звуки, хотя он и не мог разобрать и понять слов — язык, как он решил, был энтийский. Но постепенно его внимание рассеялось. Спустя долгое время (а песнь и не думала кончаться) он задал себе вопрос: коли уж энтийский — такой «неторопливый» язык, сказали ли они друг другу хотя бы «с добрым утром»; а ежели Древобрад читает список — сколько дней займет перечисление всех собравшихся? «Хотел бы я знать, как будет по-энтийски «да» или «нет», — подумал Пин. И, не выдержав, зевнул. Древобрад мгновенно вспомнил о нем. — Хм, ха, хэй, мой Пин! — проговорил он, и остальные энты перестали петь. — Вы торопливы, а я забывчив; да и скучно к тому же слушать беседу, не понимая ни слова. Вы можете спуститься — я рассказал о вас кое-что энтмуту, и они видели вас, и согласились, что вы не орки и что пора внести новую строку в древние списки. Пока дальше этого мы не дошли, да и это весьма быстро для энтмута. Можете прогуляться по лощине. Если захотите освежиться — на северном склоне есть колодец с родниковой водой. Нам надо кое-что обсудить, а потом уж начнется мут. Я приду к вам и расскажу, как идут дела. Он спустил хоббитов на землю. Перед тем как уйти, они низко поклонились. Такая ловкость поразила энтов, если судить по тону их журчащей речи и блеску глаз; но вскоре они вернулись к своим делам. Пин и Мерри поднялись по тропе и через проход в высокой изгороди взглянули на запад. Длинные лесистые склоны поднимались от края лощины, а высоко над ними, над елями дальнего хребта, возвышался белоснежный пик огромной горы. Слева, на юге они видели теряющийся в серой дымке лес. А далеко — далеко разливалось бледное зеленоватое сияние, и Мерри догадался, что это отблеск трав роандийской равнины. *** — Интересно, где Исенгард? — спросил Пин. — Я не знаю точно, где мы, — ответил Мерри. — Но этот пик, скорее всего, Метэдрас, и, насколько я помню, Исенгард лежит в развилке или глубокой расселине у окончания гор. Наверное, он за этим высоким хребтом. Там что-то дымится или курится, видишь, вон там, слева от пика. — И как он выглядит? Хотел бы я знать, что могут сделать с ним энты? — Я тоже, — кивнул Мерри. — Исенгард — это кольцо холмов или скал, окружающее равнину со скалистым островом в центре; остров этот зовется Ортханк. Там логово Сарумана. В стене есть ворота, наверное, не одни, и помнится мне, оттуда даже вытекает река — сбегая с гор, она течет сквозь Роандийский Проход. Это не та крепость, за которую стоило бы браться энтам. Впрочем, у меня странное предчувствие: по-моему, они не столь забавны и безобидны, как кажется. Они выглядят медленными, спокойными и терпеливыми, почти печальными; и всё же я верю, что они могут восстать. И если это случится — не хотел бы я быть их врагом. — Еще бы! — сказал Пин. — Я тебя понимаю. Должна же быть разница между старой коровой, задумчиво жующей жвачку, и разъяренным буйволом; и перемена может свершиться внезапно. Но я буду удивлен, если Древобраду удастся их поднять. Конечно, он попытается — в этом-то я уверен. Но не похоже, что его затея выгорит. Прошлой ночью Древобрад жуть как распалился — и тут же успокоился. Хоббиты повернули назад. Тайное совещание продолжалось — голоса энтов вздымались и опадали. Солнце поднялось уже достаточно высоко, чтобы заглянуть через изгородь: оно засияло на верхушках берез и осветило бледно — желтым светом северный склон лощины. Там мерцал бьющий из земли ключ. Они прошли по краю чащи вечнозеленых ветвей — так приятно было ступать по влажной траве и никуда не торопиться — и приблизились к струящейся воде. Они напились — вода была чистой, холодной и чуть покалывала небо — и уселись на мшистый камень, глядя на солнечные пятна и тени облаков, бегущие по травяному дну лощины. Энты продолжали журчать, ворчать и бормотать. Странным и жутким показалось вдруг Мерри и Пину это место: оно лежало вне их мира и было так далеко от всего, что случилось с ними. Хоббитов охватило огромное, непреодолимое желание увидать товарищей, услышать их голоса — особенно Фродо, Сэма, Бродника. Наконец голоса энтов стихли; друзья увидели, что к ним поднимаются Древобрад и какой-то незнакомый энт. — Хуум, хм, — вот и я, — сказал Древобрад. — Вы не утомились от ожидания, хм-м, а? Что ж, боюсь, вам придется запастись терпением. Мы одолели первую ступень, но мне еще придется долго объяснять положение дел тем, кто живет далеко от Исенгарда, и тем, кого я не смог навестить. И лишь потом мы решим, как поступить. Но решение это не займет у энтов столько времени, сколько нужно им, чтоб связать воедино все события и вести и обговорить их. Однако не стану отрицать — мы пробудем здесь еще долго, возможно, несколько дней. Потому я привел вам товарища. Он живет неподалеку. Эльфы прозвали его Брегалад. Он сказал, что всё уже обдумал и что ему не надо более присутствовать на муте. Хм, хм, он весьма тороплив. Вам надо бы держаться вместе. До свидания! — Древобрад повернулся и ушел. Брегалад некоторое время спокойно оглядывал хоббитов. А они смотрели на него, ожидая хоть каких-то признаков «торопливости». Он был высок и казался довольно молод для энта — ноги и руки его покрывала блестящая гладкая кожа. Губы его были красновато-коричневыми, волосы — серо-зелеными. Он гнулся и качался под ветром, словно тонкое дерево. Наконец он заговорил, и голос его был звучнее и чище голоса Древобрада. — Ха, хм, друзья мои, идемте гулять! — сказал он. — Я Брегалад. Вы можете звать меня Торопыгой, — он улыбнулся. — Это, конечно, всего лишь прозвище. Меня назвали так потому, что я всегда отвечаю «да», прежде чем старший энт кончит говорить. Да и пью я быстрее, и исчезаю, пока кое-кто успевает лишь тряхнуть бородой. Идемте со мной! Он опустил длинные руки и подал их хоббитам. И весь день бродили они по лесам, распевая во всё горло и смеясь — ибо Торопыга смеялся часто. Он смеялся, когда солнце выходило из-за туч, и когда им приходилось переходить через ручьи и реки — Торопыга заходил в воду и обливался, брызгая на хоббитов; порой он улыбался в ответ на шепот деревьев. И где бы им ни встречалась рябина, он останавливался, протянув к ней руки, и, покачиваясь, тихо пел. Под вечер он принес их в свой дом — не что иное как замшелый камень, лежавший на дерне под зеленым валом; поляну окружали рябины, а из — под вала бил ключ (что за дом энта без воды?). Когда тьма опустилась на лес, настало время беседы. Неподалеку звучали голоса энтмута; теперь они казались более глубокими и быстрыми, и то и дело все замирали, а один голос, мощный, заводил высокую скорую мелодию. А около хоббитов мягко, почти шепотом вел рассказ Брегалад; и они узнали, что он принадлежит к племени Тонкокора и что родина его разорена. И хоббиты поняли, отчего он стал «тороплив», — ему пришлось столкнуться с орками. — В моём доме росли рябины, — тихо и печально говорил Брегалад, — рябины, пустившие корни давным-давно, когда я был еще малышом. Старейшие были посажены энтами, чтобы привлечь энтиек и доставить им удовольствие; но те лишь взглянули на них и засмеялись, и сказали, что знают цветы белее и плоды богаче. Но я не знал деревьев милее. И они росли и росли, пока кроны их не сомкнулись зеленым шатром, а осенью красные ягоды свисали тяжкими гроздьями удивительной красоты. Птицы слетались к ним. Я люблю птиц, даже когда они болтают слишком громко; и они собирались у рябин во множестве. Но птицы стали враждебны и жадны: они набрасывались на деревья и обрывали ягоды, но не ели. А потом появились орки с топорами и срубили мои деревья. Я пришел и звал их по именам, но они не затрепетали, как всегда, они не услышали меня и не ответили мне: они были мертвы. О, Орофарнэ, Лассемиста, Карнимириэ! Рябина-краса! На твоих волосах как белы лежали цветы! Рябина-душа! Как была хороша в сиянии летнем ты! Короной светла, листвой весела, прохладная речью, какую, Не ведая зла, в те дни ты несла корону багряно-златую! Рябина — мертва! Твоя голова сухою и серой стала. На веки веков твой голос умолк, корона твоя упала. О, Орофарнэ, Лассемиста, Карнимириэ! Хоббиты уснули, убаюканные тихим пением Брегалада; казалось, что энт на всех языках оплакивает гибель любимых своих деревьев. *** Следующий день они тоже провели вместе, но от «дома» далеко не уходили, молчаливо сидя под прикрытием вала. Дул холодный ветер, тучи стали гуще и потемнели, изредка проглядывало солнце, доносились издали голоса энтов — по-прежнему вздымающиеся и опадающие, порой громкие и сильные, порой медленные и торжественные, словно погребальная песнь. Снова настала ночь, а энты по — прежнему совещались под летящими тучами и мерцающими звездами. Пришел третий день, темный и ветреный. На рассвете энты сильно зашумели; потом всё стихло. Медленно тянулось утро; ветер стих, и воздух наполнился ожиданием. Хоббиты видели, что Брегалад внимательно прислушивается, хотя звуки мута едва доносились в огражденную низину — его дом. В полдень выглянуло солнце, пробившись длинными желтыми лучами сквозь щели и трещины туч. Внезапно друзья поняли, что всё стихло: лес замер, напряженно вслушиваясь. Ну конечно — смолкли голоса энтов. Что бы это значило? Брегалад стоял, напряженно выпрямившись, обернувшись к северу — в сторону Терновой Лощины. Потом донесся треск и вместе с ним — шум: «Ра-хуум-рах!». Деревья затрепетали и согнулись, словно под порывом ветра. Снова стало тихо, а затем раздался торжественный барабанный бой, и над катящимся гулом и грохотом взмыли в песне высокие сильные голоса: Идем, не ждем, в барабаны бьем: тарумба, румба, румба-ром! Подходили энты; всё ближе и громче звучала песня. Идем, не ждем, грохочет гром: та-руна, руна, руна-ром! Брегалад поднял хоббитов и вышел из дома. Вскоре они увидели марширующую колонну: энты приближались широким мерным шагом спускаясь по склону. Древобрад шел впереди, а за ним следовало около пятидесяти энтов, по двое в ряд, шагая в ногу и отбивая такт ударами рук по бокам. Когда они приблизились, стало видно, как горят зеленым пламенем их глаза. — Хоом-ху! Мы идем с громом и гулом. Мы наконец идем! — вскричал Древобрад, едва завидев Брегалада с хоббитами. — Идем, следуйте за мутом! Мы уходим! Мы идем на Исенгард! — На Исенгард! — громыхнули энты. — На Исенгард! На Исенгард! Хоть камневрат; На Исенгард! Та-румба! В ряд! Идем, не ждем, врата снесем; Тарумба-румба-румба-ром! За стон ветвей, в костре стволов, Военный зов, победный зов, Мы сходим в черную страну, Судьба ведет нас на войну. Победный марш, за рядом ряд — На Исенгард, что камневрат! Так пели они, двигаясь на юг.