— Сеньор Марки ведет нас! Вперед, Эорлинги! — Ты не должен лишать свой народ одновременно и защиты, и пастыря, — предостерег маг. — Кто будет вести и направлять его в твое отсутствие? — Я подумаю об этом, — кивнул Теодэн. — А сейчас сюда идет мой советник. *** Из дворца вышел Хама. За ним, раболепно съежившись, шел Грима Червослов. Лицо его было совсем белым. Глаза щурились от солнечного света. Хама преклонил колени и подал Теодэну длинный меч в ножнах, изукрашенных изумрудами и золотом. — Вот, сеньор, меч твоих предков, Херугрим, — сказал воин. — Его нашли в сундуке этого человека. Очень не хотелось ему расставаться с ключами. И там нашлось еще многое из того, что потеряли другие. — Ты лжешь, — не глядя на него, заявил Червослов. — Меч этот твой господин сам отдал мне на хранение. — А теперь он забирает его у тебя, — проговорил Теодэн. — Это неприятно тебе? — Разумеется нет, сеньор, — отвечал Червослов. — Я забочусь о вас, как могу. Но не утомляйте себя, не напрягайте чрезмерно своих сил. Позвольте другим разобраться с этими надоедливыми гостями. Стол ваш накрыт и завтрак ждет. Идете ли вы? — Иду, — сказал Теодэн. — И распорядись, чтобы гостям тоже подали завтрак. Они будут есть за моим столом. Войско выступает сегодня. Вышли вперед герольдов! Пусть созывают всех, кто живет неподалеку. Всех мужчин и юношей, которые могут носить оружие, всех, у кого есть кони. Пусть велят им собраться у ворот Эдораса к двум часам пополудни. — Сеньор! — возопил Червослов. — Этого-то я и боялся! Этот чародей околдовал вас! Неужели никто не останется защищать Золотой Дворец — жилище ваших предков? Никто, чтобы охранять Сеньора Марки? — Если это и колдовство, — сказал Теодэн, — оно кажется мне более полезным, чем твой шепот. Твое знахарство слишком долго заставляло меня ходить на четвереньках, как зверя. Нет, здесь не останется никого — даже Гримы. Грима тоже отправится на войну. Ступай! У тебя еще довольно времени, чтобы очистить свой меч от ржи. — Милосердия, сьер! — проскулил Червослов, падая ниц. — Сжальтесь над тем, кто не жалел себя, служа вам! Не отсылайте меня от себя! Я и один сумею защитить вас, если остальные уйдут. Не отсылайте вашего преданного Гриму! — Мне жаль тебя, — серьезно сказал Теодэн. — И я не хочу отсылать тебя от себя. Я веду воинов в бой. Следуй за мной и делом докажи свою преданность. Взгляд Червослова перебегал с лица на лицо. Глаза его были глазами затравленного зверя, лихорадочно ищущего лазейку в кольце врагов. Он часто облизывал губы длинным бледным языком. — Подобную решимость можно ожидать от князя из Дома Эорла, хоть он и стар. Но тот, кто истинно любит его, пощадит его преклонные годы. Однако я вижу, что пришел слишком поздно. Те, кого, быть может, не опечалит смерть моего господина, сумели убедить его. Если я не могу разрушить содеянного ими, услышьте меня хоть сейчас, сеньор! В Эдорасе должен остаться тот, кому ведомы ваши замыслы и кто станет беспрекословно выполнять ваши приказы. Назначьте вашего преданного слугу. Позвольте своему советнику Гриме хранить дом до вашего возвращения — и я молю, чтобы мы увидали его, хотя ни один мудрец не станет надеяться на это. Йомер рассмеялся. — А если и этот предлог не избавит тебя от войны, благороднейший Червослов, — осведомился он, — какую еще менее почетную службу найдешь ты себе тогда? Таскать в горы мешки с едой — если кто-нибудь доверит их тебе? — Нет, мой Йомер, ты не понял истинных замыслов мастера Червослова, — Гэндальф обратил на того пронзительный взгляд. — Он коварен и нагл. Даже сейчас он играет с опасностью — и выиграл… пинок. Терпение мое истекло. Ниц, змея! — внезапно приказал он голосом, от которого мороз пробежал у всех по коже. — Ниц, на брюхо! Когда Саруман купил тебя? Что он тебе посулил? Что, когда все погибнут, ты получишь часть сокровищ — и женщину, которую дерзнул пожелать? Слишком долго следил ты за ней из-под век и бродил за ней по пятам. Йомер схватился за меч. — Я знал об этом, — пробормотал он. — И прежде я убил бы его за одно это, забыв законы нашего дома. Но теперь есть и другие причины. — Юноша шагнул вперед, но Гэндальф рукой задержал его. — Йовин в безопасности, — сказал он обычным своим голосом. — Но ты, Червослов, ты сделал всё, что мог, для своего верного господина. Надо воздать тебе по заслугам. Однако Саруман склонен забывать о своих сделках. Я советовал бы тебе поскорее отправиться к нему и напомнить о своей преданности — не то он и не вспомнит об оказанной тобой услуге. — Ты лжешь, — неуверенно возразил Червослов. — Слово это слишком часто слетает с твоих губ, — холодно заметил Гэндальф. — Я не лгу. Смотри, Теодэн, перед тобой змея. Ты не можешь без риска взять его с собой или оставить позади. Убить его было бы справедливо. Но он не всегда был тем, чем стал сейчас. Когда-то он был человеком и служил тебе, как мог. Так дай ему коня, и пусть он сам выбирает свой путь. Что выберет — то получит. — Ты слышал, Червослов? — князь не смотрел на распростертого у его ног человека. — Выбирай: отправишься ли ты с нами на войну и делом докажешь свою преданность, или уйдешь сейчас, куда пожелаешь. Но знай: если мы снова встретимся, я забуду о милосердии. Червослов медленно поднялся. Он смотрел на воинов, полуприкрыв глаза. Пристально поглядел он на Теодэна, раскрыл рот, точно собираясь что — то сказать — и вдруг выпрямился. Руки его двигались. Глаза сверкали. Такая ярость клокотала в нем, что люди отступили от него. Он заскрежетал зубами; потом, дыша с присвистом, плюнул под ноги князю и, метнувшись в сторону, кинулся вниз по лестнице. — За ним! — велел Теодэн. — Последите, чтобы он не причинил никому зла, но не трогайте и не задерживайте его. Дайте ему коня, если он пожелает. — …И если хоть один из них пожелает нести его, — добавил Йомер. Один из стражей сбежал по ступеням. Другой спустился к водоему у подножия веранды, принес в шлеме воды и начисто вымыл оскверненные Червословом камни. *** — А теперь, гости мои, идем! — пригласил Теодэн. — Идем и подкрепимся, насколько позволяет время. Они вернулись во дворец. Внизу, в городе, слышались голоса герольдов и звучно трубили рога: князь хотел выступить, как только люди города и предместий вооружатся и соберутся у ворот. За столом князя сидел Йомер и четверо гостей. Была там и Йовин. Все торопливо ели и пили. Теодэн расспрашивал Гэндальфа о Сарумане, остальные молчали. — Кто знает, как давно началось его предательство? — задумчиво говорил маг. — Не всегда он был лиходеем. Когда-то я не сомневался, что он друг Роханда; и даже когда душа его заледенела, он всё-таки был вам полезен. Но давно замыслил он сокрушить вас, хоть и носил личину дружбы, пока не подготовился к войне. В те годы служба Червослова была легка, и все твои поступки тут же становились известны Исенгарду. Потому что земли твои были открыты, и чужестранцы свободно проходили через них. И всегда рядом с тобой был Червослов, шепотом своим отравляя твои думы, холодя сердце, ослабляя члены, а остальные могли лишь молча наблюдать, как ты гибнешь, ибо ты постоянно желал видеть его рядом. Но когда я бежал и предостерег тебя — маска была скинута. После этого Червослов повел опасную игру, всё время стараясь задерживать тебя, не давая тебе собраться с силами. Он был ловок: притуплял беспокойство, играл на страхах. Помнишь, как легко он убедил тебя, что нельзя посылать людей на север в погоню за недостижимым, когда постоянная опасность грозит с запада? Он уговорил тебя запретить Йомеру преследовать орков. Если бы Йомер не решился открыто противостоять ему, говорящему твоими устами — орки были бы уже в Исенгарде, и с большой добычей. Нет, не с той, которую жаждет Саруман превыше всего, — но с двумя членами моего отряда, долей той тайной надежды, о которой даже с тобой, сьер, я не могу говорить открыто. Отважишься ли ты представить себе все страдания, которые могли выпасть на их долю, или то, что мог бы знать сейчас Саруман — чтобы уничтожить нас? — Я многим обязан Йомеру, — сокрушенно вздохнул Теодэн. — Поздно понял я, что у преданного сердца может быть упрямый язык. — Скажи еще, — откликнулся Гэндальф, — что кривым глазам правда всегда видится кривдой. — Воистину слепы были мои глаза, — молвил Теодэн. — Более всех обязан я тебе, гость мой. Снова ты успел вовремя. Я отдам тебе всё, чтобы ты ни выбрал: только назови. Лишь меч оставляю я себе. — Успел ли я вовремя — покажет время, — сказал Гэндальф. — Что до подарка, князь, я выбираю то, что мне нужнее всего: быстроту и верность. Дай мне Ночиветра! Прежде он был лишь одолжен, если это можно назвать займом. Теперь же я отправляюсь на нем встречь великим опасностям, противопоставив Свет Тьме: я не стану рисковать тем, что мне не принадлежит. К тому же нас связывают узы дружбы. — Ты хорошо выбрал, — отвечал Теодэн. — Я отдаю его с радостью. Однако это великий дар. Нет коня, подобного Ночиветру. В нем воплотился один из лучших скакунов прошлого. И ему не вернуться вновь… А вам, остальные гости, я предлагаю всё, что найдется в моем арсенале. Мечи вам не нужны; но взгляните на шлемы и кольчуги искусной работы — дары моим предкам от Гондора. Выбирайте, что пожелаете, — и да охранят они вас в битве! *** Вошли люди, неся одеяния войны из складов князя, и облачили Арагорна и Леголаса в сияющие кольчуги; гости выбрали также шлемы и круглые щиты: рельефы на них были выложены золотом и украшены драгоценными камнями. Гэндальф оружия не взял; Гимли же не нуждался в рубахе из колец, потому что не было в кладовых Эдораса кольчуги лучше, чем его короткие латы, откованные в кузницах Под Горой. Однако он взял железную шапку и небольшой круглый щит с изображением белого коня в зеленом поле — гербом Дома Эорла. — Пусть он хранит тебя! — сказал Теодэн. — Его изготовили для меня во времена Тэнгела, когда я был ребенком. Гимли поклонился. — Великая честь для меня, Сеньор Марки, нести твой герб. — Он усмехнулся. — Истинно: лучше уж мне нести коня, чем коню — меня. Я больше доверяю собственным ногам. И, быть может, еще доберусь туда, где смогу драться, стоя на земле. — Вполне возможно, — согласился Теодэн. Князь поднялся, и сразу вперед выступила Йовин, держа на подносе кубок с вином. — Тэрту Теодэн хал! — произнесла она. — Прими этот кубок и осуши его в счастливый час. Да пребудет с тобой здоровье на всём пути! Теодэн выпил кубок, и она стала обносить им гостей. Остановившись против Арагорна, она запнулась на мгновение и подняла глаза, и взгляд ее сиял. И он взглянул на ее прекрасное лицо и улыбнулся; но когда он взял кубок, руки их встретились, и он почувствовал, как дрогнула она от этого прикосновения. — Здрав будь, Арагорн, сын Арафорна! — воскликнула она. — Здрава будь, княжна Роханда! — ответил он, но лицо его было взволнованно, и он не улыбался более. Когда кубок обошел гостей, князь направился к дверям. Там ожидали его стражи, и герольды, и все сеньоры и вожди, что жили в Эдорасе или недалеко от него. — Слушайте! — заговорил Теодэн, и герольды подхватили его слова. — Я выступаю с предчувствием, что это мой последний поход. Детей у меня нет. Мой сын Теодред погиб. Я называю Йомера, сына сестры, своим наследником. Если же не вернемся мы оба — изберите нового князя. Но я должен сейчас вверить кому-то мой народ, чтобы он правил им в мое отсутствие. Кто из вас останется здесь? Воины молчали. — Неужели же вам некого назвать? В кого верит мой народ? — В Дом Эорла, — ответил Хама. — Но Йомера я не могу отпустить, да он и сам не останется, — сказал князь. — А он последний из нашего дома. — Я говорил не о Йомере, — возразил Хама, — и он не последний. Есть еще его сестра, Йовин, дочь Йомунда. Она бесстрашна и высока душой. Народ любит ее. Оставь ее повелевать Эорлингами, пока нас не будет. — Быть по сему, — решил Теодэн. — Пусть герольды объявят, что Йовин будет править Рохандом. Потом князь опустился на скамью, а Йовин преклонила колени и приняла от него меч и латы. — Прощай, племянница! — обратился к ней князь. — Темен этот час, однако, быть может, мы вернемся в Золотой Дворец. Но в Урочище Духов люди могут продержаться долго, и если битва будет проиграна, туда придут все, кто уцелеет.