— Кажется, Саруман согласен со мной, — улыбнулся Гэндальф. — Давайте оставим их! *** Они вернулись к развалинам ворот. Едва они миновали арку, как из тени разбитых стен выступил Древобрад и остальные энты. Арагорн, Гимли и Леголас в изумлении уставились на них. — Вот трое моих товарищей, Древобрад, — проговорил Гэндальф. — Я рассказывал о них, но ты их пока не видел. — Он назвал всех по именам. Старый энт изучающе оглядел их и немного поговорил с каждым. Последним он повернулся к Леголасу. — Так ты пришел из Лихолесья, славный мой эльф? Это был огромный лес! — Таков он и сейчас, — промолвил Леголас. — Но всё же он не так велик, чтобы мы — те, кто живет там, — когда-нибудь пресыщались видом новых деревьев. Мне бы очень хотелось побродить в лесу Фангорна. Я едва вошел под его полог и не желал уходить. Глаза Древобрада довольно блеснули. — Надеюсь, желание твое сбудется прежде, чем горы успеют состариться, — сказал он. — Я приду, если позволит судьба, — отвечал Леголас. — Мы договорились с другом, что, если всё кончится хорошо, мы вместе навестим Фангорн, — с твоего соизволения. — Мы рады приветствовать любого эльфа. — Друг, о котором я говорю, — не эльф, — сказал Леголас. — Это Гимли, сын Глоина. Гимли низко поклонился, и топор, выскользнув из-за его пояса, со звоном упал на землю. — Хуум, хом! — громыхнул Древобрад, сумрачно глядя на него. — Гном, да еще с топором! Хуум! Я люблю эльфов, но ты просишь многого. Это странная дружба. — Она может показаться странной, — сказал Леголас. — Но пока жив Гимли, я не войду в Фангорн один. Этот топор рубит не деревья, а головы орков, о Фангорн, владыка Фангорна! Сорока двух зарубил он в битве. — Хуу! Вот как! — прогудел Древобрад. — Это уже лучше. Что ж, что ж, пусть всё идет своим чередом, не стоит торопить судьбу. Но мы должны расстаться на время. День близится к концу, однако Гэндальф сказал, что вы должны уйти до ночи, потому что Сеньор Марки торопится в свой дворец. — Да, мы уходим, и тотчас, — сказал Гэндальф. — Боюсь, Древобрад, мне придется забрать твоих привратников. Но ты вполне обойдешься без них. — Возможно, обойдусь, — вздохнул Древобрад. — Но мне будет не хватать их. Мы сдружились так быстро, что я подумал, уж не вернулся ли я в юность. Ведь они были первой диковинкой, которую я увидел за долгие годы. Я не забуду их. Я включу их имена в Долгий Список, и энты заучат его. … Древние энты, землею рожденные, Странники вечные, пьющие воду, И вечно голодные юные хоббиты, Веселый народ, малыши-люди. Они останутся друзьями, пока возрождаются листья. Прощайте же! Но если в своей дивной земле, в Крае, вы услышите хоть что-нибудь — дайте мне знать! Вы понимаете, о чём я говорю: хоть слово хоть знак, хоть воспоминание об энтийках. И приходите сами, если сможете! — Обязательно! — одновременно ответили Пин и Мерри и поспешно отвернулись. Древобрад молча смотрел на них, задумчиво качая головой. Потом повернулся к Гэндальфу. — Итак, Саруман не ушел? — спросил он. — Я так и думал. Душа его прогнила насквозь и так же трухлява, как черные души дивья. Однако, если бы я был побежден, я забился бы в нору и не вышел бы оттуда, покуда в ней оставался бы хоть один темный угол. — Верно, — кивнул Гэндальф. — Но ты не замышлял покрыть весь мир своими деревьями и извести других живущих. А там — Саруман продолжает лелеять свою ненависть и вновь плетет сети. Ключи Ортханка у него. Но он не должен ускользнуть. — Разумеется, нет! Энты присмотрят за ним. Саруман не сделает ни шагу со скалы без моего разрешения. — Хорошо! — сказал Гэндальф. — На это я и надеялся. Одной заботой меньше. Теперь я могу уйти и заняться другими делами. Но будь осторожен. Вода сошла. Боюсь, мало будет просто расставить часовых вокруг башни. Не сомневаюсь, что под Ортханком прорыты подземные пути, и Саруман надеется приходить и уходить незамеченным. Если ты возьмешься за это, я просил бы тебя опять пустить сюда воду, и делай так, пока Исенгард не станет озером или ты не найдешь стоков. Когда все подземелья будут затоплены, а все стоки заткнуты — тогда Саруману придется сидеть взаперти и выглядывать из окон. — Предоставь это энтам! — прогудел Древобрад. — Мы обшарим долину сверху донизу, заглянем под каждый булыжник. Сюда вернутся деревья — древние деревья, дикие деревья. Часовым Лесом назовем мы их. Даже белка не пробежит здесь без того, чтобы я не узнал о ней. Предоставь это энтам! Пока не минут семь раз те годы, какие он мучил нас, мы не устанем стеречь его. Глава 11 Палантир Солнце закатывалось за длинный западный отрог, когда Гэндальф, его товарищи и князь с отрядом вновь выехали из Исенгарда. Гэндальф посадил позади себя Мерри, а Арагорн — Пина. Двое воинов поскакали вперед и вскоре затерялись на равнине. Остальные ехали легкой рысью. Энты, подобно статуям, торжественной шеренгой стояли у ворот; руки их были подняты, но они не произнесли ни звука. Проехав немного по извилистой дороге, Пин и Мерри оглянулись. Закатный свет всё еще сиял на небе, но долгие тени уже тянулись к Исенгарду: серые развалины утонули во тьме. Древобрад стоял там теперь один, похожий издали на ствол древнего дерева: хоббитам вспомнилась их первая встреча на залитом солнцем уступе — далеко отсюда, на границе Фангорна. Они подъехали к столбу Белой Руки. Столб стоял по-прежнему, но каменная рука была сброшена и разбита в куски. Посреди дороги, белея в пыли, лежал длинный указательный палец, его кровавый ноготь стемнился в черноту. — Энты обращают внимание на каждую мелочь! — заметил Гэндальф. Они скакали вперед, а в долине сгущался вечер. *** — Долго нам еще скакать, Гэндальф? — спросил Мерри немного погодя. — Не знаю, что чувствуешь ты, когда за тобой волокутся лохмотья, но прихвостень устал и рад был бы перестать волочиться и лечь спать. — Так ты слышал? — сказал Гэндальф. — Не казнись! Скажи спасибо, что никакие другие речи не целили в вас. Он вас заметил. Если это успокоит твою гордость, я скажу, что вы с Пином занимаете его куда больше, чем все мы. Кто вы; как вы там оказались и почему; что вам известно; были ли вы в плену, а если да, то как спаслись, когда все орки сгинули — над этими маленькими загадками бьется сейчас великий ум Сарумана. Его насмешка, Мерриадок, — это похвала, если его внимание лестно для тебя. — Благодарю покорно! — фыркнул Мерри. — Куда более лестно волочиться за тобой, Гэндальф. Хотя бы потому, что в этом положении можно задавать вопросы по второму разу. Долго ли нам еще скакать? Гэндальф рассмеялся. — Несбиваемый хоббит! Каждому Мудрецу надо бы иметь при себе парочку-другую хоббитов — объяснять им значения слов и поправлять их. Прости. Что делать — приходится мне думать даже о таких простых вещах… Мы будем скакать несколько часов — тихо, пока не подъедем к концу долины. Завтра мы должны ехать быстро. Когда мы шли сюда, мы собирались возвращаться из Исенгарда в Эдорас напрямик через степи — дорога двух дней. Но потом подумали и изменили план. Гонцы поскакали в Хельмову Бездну, упредить о завтрашнем возвращении князя. Горными тропами он уйдет оттуда со многими воинами в Урочище Духов. Отныне никто не должен появляться на равнине открыто более, чем вдвоем или втроем, если этого можно избежать. — Ничего — или всё сразу, иначе ты не можешь! — сказал Мерри. — Боюсь, спать мне сегодня не придется. Где и что такое Хельмова Бездна и всё остальное? Я же ничего не знаю об этой земле. — Тогда узнай что-нибудь, если хочешь понимать, что происходит. Но не сейчас и не от меня: мне и без того хватает о чём думать. — Ладно, на стоянке возьмусь за Бродника: он не такой вспыльчивый. Но к чему все эти тайны? Я думал, мы победили! — Победили, но лишь в первом бою, и это еще увеличивает опасность. Существует связующее звено между Мордором и Исенгардом, которого я еще не нашел. Я не знаю, как они обменивались новостями; однако обменивались — это ясно. Думаю, Глаз Барад-Дура будет нетерпеливо вглядываться в Колдовскую Долину; и в Роханд. Чем меньше он увидит — тем лучше. *** Дорога медленно уходила назад, кружа по долине. То ближе, то дальше шумела в своем каменистом русле Исен. С гор спускалась ночь. Туманы рассеялись. Дул студеный ветер. Полная луна заливала восточный край неба бледным холодным сиянием. Плечи горы справа незаметно перескользнули в гряду голых холмов. Серые степи широко развернулись перед всадниками. Наконец отряд остановился. Потом свернул с тракта и вновь ступил в мягкий дерн. Проскакав к востоку милю или около того, они въехали в узкую долину. Она открывалась на юг, полого сбегая назад к склонам круглого Дол-Барана, последнего холма северных отрогов, зеленого у подножия, увенчанного вереском. Края долины были в лохмотьях прошлогоднего кустарника, меж которых уже пробивались туго скрученные ростки весенних папоротников. Заросли боярышника густо покрывали низкий берег, и в их тени воины разбили лагерь за час или два до полуночи. Они разожгли костер в ложбине под корнями раскидистого боярышникового куста, высокого, как дерево, скорченного под бременем лет, но здорового и крепкого. На конце каждой ветки набухли почки. Выставили часовых, по двое в стражу. Остальные, поужинав, завернулись в плащи и одеяла и уснули. Хоббиты вдвоем лежали в уголке, на куче старых веток. Мерри клевал носом, а на Пина напала непонятная бессонница. Ветви трещали и скрипели при каждом его повороте; а он вертелся и крутился всё время. — Чего тебе не лежится? — не выдержал Мерри. — Муравейник под тобой, что ли? — Мне неуютно, — пожаловался Пин. — Сколько времени прошло, как я в последний раз спал в постели, хотел бы я знать? Мерри зевнул. — Возьми да посчитай! — сказал он. — Хотя надо бы вспомнить, когда мы ушли из Лориэна. — Ах, это! — отмахнулся Пин. — Я говорю о настоящей постели — в спальне. — Ну, тогда из Светлояра. Но, право же, этой ночью я смогу заснуть где угодно.