Фонарь высветил темный бугорок между железнодорожными путями. Эмили рванулась вперед, но тут же остановилась. Даже если бы мужчина не лежал неподвижно, так, как могут лежать только покойники, все равно было ясно, что помощь ему уже не нужна. Убийца перерезал ему горло, превратил лицо в кровавое месиво и едва не отрубил ногу. – Ох, – только и могла вымолвить Эмили. Она поставила фонарь на насыпь и опустилась на колени рядом с огромной лужей крови, окружавшей труп. Преодолев секундную нерешительность, она протянула руку к запястью мертвого мужчины, чтобы нащупать пульс. Затем сокрушенно покачала головой. – В декабре я подумала, что уже видела самое худшее в своей жизни. После февральский событий я окончательно уверилась в этом. Но сейчас… – Она вздохнула. – Помоги, Господи, этому человеку, потому что я уже ничем помочь не могу. Де Квинси старался отогнать от себя медный запах крови. – Надеюсь, ты не станешь утверждать, что это убийство тоже было изящным искусством? – поинтересовалась Эмили. – Пусть судит Аристотель, а не я. Страх и сострадание – вот что требовал от искусства великий философ. Де Квинси помог дочери подняться. – То, что сделали с этим человеком, безусловно, вызывает ужас. – Он повернул Эмили так, чтобы она не видела труп. – Но как насчет сострадания? – Отец, я догадываюсь, что ты сейчас делаешь. – Просто пытаюсь создать в твоей голове реальность более возвышенную, чем та, что лежит у тебя за спиной. – Спасибо. – Этот человек, запертый, словно в клетке, в несущемся, словно пуля, поезде, чувствовал свою беспомощность, как и все мы, путешествуя подобным образом, и вот гнусное воображение подтолкнуло убийцу к преступлению в запертом купе. Не начнет ли в скором времени весь мир двигаться с такой скоростью, что в нем не останется места, где мы не будем ощущать страха? Да, мне жаль этого человека, – тихим голосом произнес Де Квинси. – Мне жаль всех нас. Они обернулись к далекому входу в тоннель. Пробивающийся оттуда лунный свет создавал разительный контраст с густой темнотой вокруг. – Ты вздрогнул, отец. Тебе холодно? – Ты тоже вздрогнула, – ответил он дочери. – Но мы не можем уйти отсюда, – сказала Эмили, и тоннель ответил ей гулким эхом. – До тех пор, пока станционные служащие не придут сюда и не найдут труп точно так же, как нашли его мы. Шон наверняка захочет, чтобы все оставалось нетронутым до его прихода. – Ты видишь огни станции? – Нет, отец, они слишком далеко. – Может быть, ты видишь силуэты спешащих к нам людей? – Нет, их я тоже не вижу, – ответила Эмили. – Как ты думаешь, что их задержало? – А вот я что-то вижу. Возможно, это только мое воображение, затуманенное лауданумом. – О чем ты, отец? Де Квинси протянул вперед руку с фонарем. На уровне его колен в темноте сверкнули отраженным светом несколько пар глаз. Эмили отшатнулась. В ответ кто-то зарычал. – Собаки, – определила девушка. Глаза пододвинулись ближе – три пары, четыре, пять. – Должно быть, их привлек запах крови, – решил Де Квинси. – Они хотят съесть труп! Зарычала еще одна собака. – Возможно, они и нас захотят съесть! – Эмили замахала руками и крикнула: – Пошли прочь! Глаза ненадолго исчезли. – Вот и правильно! – продолжала кричать девушка, решив, что собаки повернулись и убежали прочь. – Оставьте нас в покое! Но тут глаза снова засверкали к темноте. – Я не могу ничем помочь этой несчастной душе, но клянусь Богом, что не оставлю его тело! – заявила Эмили. В темноте сверкнули оскаленные зубы. Девушка отскочила так быстро, что едва не упала. – Гравий, – подсказал Де Квинси. Он набрал в руку пригоршню камней и бросил туда, где светились глаза. Поднялся визг, и светящиеся точки вновь исчезли. – Вот так! – воскликнула Эмили и тоже со всей силы швырнула вслед собакам горсть камней, а затем еще одну. Собаки завизжали громче, но через мгновение опять послышалось рычание. Де Квинси обернулся. Желтые огоньки глаз приближались с противоположного конца тоннеля. – Эмили, я возьму на себя эту сторону, а ты возьми другую! Продолжай кидать камни! Удерживая фонарь в левой руке, он нащупал правой еще одну пригоршню гравия и швырнул в собак. Некоторые камни с шумом ударились о рельсы, но другие угодили в мягкую плоть. Хотя Де Квинси был в перчатках, острые края гравия прорвали тонкую материю. – Чертовы твари! – крикнула Эмили после нового броска. – Я не дам вам съесть этого человека! Судорога свела руку Де Квинси. – Шуми как можно громче! – велел он дочери и сам запел церковный гимн, запомнившийся ему после ужасных февральских событий: – «Сын Божий вышел на войну для праведных побед». Подпевай, Эмили! «Сын Божий вышел на войну». Их голоса гулко отражались от стен тоннеля. Де Квинси перешел на Шекспира: – «Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись!»[1] Но я отправлю вас обратно в преисподнюю! Я стану псом войны! – Отец! – испуганно воскликнула Эмили. Раскатистое эхо голосов не шло ни в какое сравнение с отчаянным грохотом, обрушившимся на них. Внезапно вход в тоннель заслонила темнота, в которой вспыхнули два красных огонька и с каждым мгновением разгорались все ярче. Эмили схватила отца за руку и оттащила с насыпи за мгновение до того, как мимо промчался поезд. Яростный порыв поднятого им ветра взметнул полы пальто Де Квинси. Земля под ногами задрожала, он зажал руками уши. Вагон за вагоном проносились мимо, грохот и лязг бесчисленных колес смешался с общим хаосом. Густой дым заполнил тоннель, шальная искра обожгла лоб пожилого человека. От копоти, повисшей в воздухе, стало трудно дышать. Он закашлялся и прикрыл глаза, чтобы уберечься от летящей в лицо пыли. Внезапно грохот и лязг стихли. Когда развеялся дым, Де Квинси открыл слезящиеся глаза и увидел стремительно уплывающие по направлению к Лондону красные фонари курьерского поезда. Громоподобное эхо улеглось, и теперь он слышал только звон в собственных ушах. – С тобой все в порядке, Эмили? Они поднялись на ноги, и Де Квинси вытянул перед собой руку с фонарем. Собачьих глаз больше не было видно. – Должно быть, поезд их спугнул, – предположил он. – Нет, – ответила девушка. Огоньки глаз вспыхнули вновь. Темные силуэты окружили Де Квинси и его дочь. Рычание раздавалось совсем близко. Собачьи зубы щелкнули рядом с ногой Эмили. – Чтоб ты сдохла! Девушка пнула ботинком в собачью морду. Заскулив от боли, собака убежала прочь. – До сегодняшнего вечера мне не приходилось слышать от тебя таких выражений, Эмили. – Возможно, ты услышишь кое-что похуже, отец. Другая собака ухватила ее за шаровары и дернула с такой силой, что девушка едва устояла на ногах. У Де Квинси похолодело в груди, он подпрыгнул и с размаху ударил фонарем по голове очередной собаки. Ошеломленное животное разжало зубы и отскочило в сторону. Тяжело дыша, пожилой человек потянулся за новыми камнями, но его пальцы наткнулись на что-то металлическое. Он поднес находку к фонарю – это оказался обломок прута, вероятно упавший с проходящего поезда. Де Квинси собрался с силами и заколотил прутом по рельсу. Непривычный громкий звук испугал собак, и они бросились наутек. – Получилось, отец! Де Квинси продолжал стучать по рельсу, но сердце его колотилось с такой силой, что он боялся потерять сознание. – Мне так долго не продержаться, Эмили.