Я не мог разобраться в себе и понять только одного, почему я такой переменчивый, будто меня подменяли. Я не узнавал самого себя, я предавал самого себя, и ничего не мог с этим поделать. Когда мы не виделись, и я только и воображал наши встречи, находясь на расстоянии от нее, я чувствовал себя смелым, отважным, рисовал геройские сцены, вставал на одно колено, поднимался по веревочной лестнице к ней в окно, и все в таком духе, но как только мы непосредственно встречались глазами, мое самомнение куда-то испарялось, причем так же быстро как дым, мне тут же хотелось стелиться перед ней и даже раболепствовать. Будто свирепого льва гладили по гриве и он превращался в крошечного котенка, способного только мяукать. Как такое было возможно, я не мог себе объяснить, как мягкость и нежность покоряла силу и смелость, даже не прикасаясь. При виде нее, я чувствовал как слабели мои ноги, и я задыхался, будто после долгого бега. И как уставший конь, ждал с лошадиными глазами, когда его хозяйка подойдет и погладит его, и пожалеет. Как получилась так, что я незаметно для самого себя постепенно превращался из уверенного в себе парня, с огромными планами на будущее и амбициями в карьере, в какого-то безвольного неудачника, который больше ничего не хотел и не к чему не стремился, лишь только быть с нею рядом, и все. Глава 4 Разочарование ..они не способны тронуть сердце, не причинив ему боль прежде.. Стендаль «Красное и черное» Мне совсем не хотелось извиняться и объясняться за свое поведение, мне казалось, что если она не смогла понять меня тогда, то не сможет понять и потом, и уже был готов на расставание, готов был порвать наши отношения, если бы она сама сделала первый шаг, а вернее, просто продолжила бы свою затяжную обиду на меня. На следующий день она пришла на лекции, и даже не взглянула на меня, совсем, при этом кивнув приветственно всем остальным, кто сидел рядом со мной. Я понял, что обида крепко засела в ней, и нужно было либо опять мучительно извиняться, либо оставить все как есть и ждать, когда она сама остынет, ведь нельзя же вечно обижаться. Целую пару я спал на последней парте и думал, как же поступить дальше, и решил остановиться на золотой середине: написать ей нейтральную записку и посмотреть на ее реакцию. Когда она вышла в коридор с подругами на перемене, я аккуратно и незаметно вложил в ее тетрадь, оставленную на парте, записку: «Давай увидимся завтра вечером на набережной в 19-00 часов у входа в парк. Если согласна, поставь на подоконник свою сумку». Да согласен сухо и без извинений, но ведь я решил больше не просить у нее прощения и не выражать ярко свои чувства. Я хотел вести себя так, как вел себя прежде, будто того эпизода вовсе не было, но в итоге опять попросил у нее таким образом, дать мне еще один шанс показать себя с лучшей стороны. Когда она села и открыла тетрадь, то слегка вздрогнула, будто я дотронулся до ее спины, и едва заметно дернулась, чтобы обернуться на меня, но так и не сделала этого. Я не отрываясь и не моргая следил за ней, но она старательно вела конспект лекции, приняв ту же стратегию что и я, она просто сделала вид, будто этой записки вовсе не было в ее тетради. Неужели в ее голове были те же мысли, что и у меня, неужели, она решила либо расстаться, либо дать ситуации разрешиться самой. Неужели она могла так легко отказаться от наших отношений? Но почему меня это так сильно беспокоило, ведь буквально час назад я пришел точно к таким же мыслям со своей стороны. Почему строить отношения двум разным людям так тяжело, почему так тяжело любящим людям найти общий язык, и не опустить руки, при первом недопонимании. С этими мыслями я лег на свои локти и как обычно уснул на задней парте. Когда я проснулся, то ее на месте уже не было, в аудитории было шумно, в проходах толкались, все спешили на перемену, кто-то толкнул мою парту, я оглянулся и вспомнил про подоконник, резко обернулся к окну – там стояла ее сумка! Первая мысль, которая пришла в мою голову – в этот раз все должно быть по-другому. В этот раз я должен ее очаровать. Дома я стал примерять все свои костюмы, и понял что все они мне не подходят, я даже глядя в зеркало хотел поменять свое лицо, и поняв что это невозможно, просто завалился на кровать от отчаяния. Не люблю это взрослое чувство, когда кажется, что все зависит только от твоего поведения, но до конца не понимаешь, правильно ли ты поступаешь или нет. Важность происходящий событий меня больше сбивала, чем настраивала на позитивный лад, я не находил себе места в квартире, ходил из угла в угол, брал вещь, и тут же забывал зачем она мне понадобилась. Успокоиться удалось, только после того, как я решил принять любое развитие событий за самое оптимальное, и просто быть самим собой. Ведь я не смогу потом вести себя с ней так же идеально, как в этот вечер, который я намеревался сделать для нее незабываемым. Это был бы обманом с моей стороны. Но самое главное, это было бы самообманом, ведь я хотел стать другим. Вечер оказался сладким в каждом своем порыве, и это ощущалось во всем вокруг: воздух лился как лимонад, а звезды рассыпались как кедровые орешки, земля лежала как темный шоколад, все, абсолютно все было сладким и вкусным, все это хотелось если не съесть, то хотя бы разок лизнуть. Было ожидание чего-то прекрасного. Я ждал ее у входа в парк, где мы с ней договорились встретиться, и порядком уже стал изводиться, вышагивая туда-сюда, скрестив по-деловому руки на груди. Не то чтобы я слишком не любил ожидание, в огромный складках которого я прожил предыдущие двадцать лет, нет, я сгорал от нетерпения увидеть ее снова быстрее, насладиться ее игрой глаз и ресниц, полюбоваться ее новым нарядом, и как она будет стесняться. Мне было ни капельки не жаль своего времени, я лишь хотел увеличить хоть на минуту тот период, который мне удастся провести рядом с ней сегодня, и я не хотел из него терять ни секундочки. Она появилась, порхая платьем на легком осеннем ветру, как крыльями бабочки, воздух подталкивал ее ко мне в спину, но она шла медленно и не торопясь. Что-то внутри ее пугало и настораживало, но глаза в то же время, – глаза ее пылали вдохновением и ожиданием неведомого чуда. Я чувствовал, как она дрожала внутри, или скорее трепетала от восторга происходящего, – до конца не было ясно. Первое свидание, первая любовь, необыкновенный вечер, багряная луна, – все это отражалось в ее глазах, и не могло соединиться в привычные ей мысли, что и приводило ее в смятение, и одновременно в восторг. До ее появления, я представлял себе нашу встречу по другому, я был уверен, что проведу ее как уверенный в себе рыцарь королевского полка, что буду рассказывать ей о том, как она прекрасна и неповторима, но ее смущение передалось теперь и мне, колени мои невольно дрогнули, и я почувствовал дрожь внутри. Я почувствовал, что на меня легла ответственность не разочаровать ее, а значит угадывать ее мысли наперед. Я протягиваю ей букет, который все это время прятал за спиной, чтобы произвести на нее эффект неожиданности. Она расплывается в улыбке, но не берет его в руки, подходит ближе, собирает все бутоны в кучку и глубоко вдыхает их аромат, закрыв от блаженства глаза. Неужели девушкам так нравится этот запах, никогда этого не понимал, всегда думал, что цветы просто символизировали их красоту, но не аромат. Ее лицо было таким довольным, будто бы она только что попробовала всю средиземноморскую кухню в одной тарелке, от чего мне самому захотелось их вдохнуть, но это было бы уже не по-пацански. Так и не взяв букет в руки, она пошла вперед подпрыгивая, бросив мне словно монету у ног: «Спасибо!». Я поплелся за ней, недовольный тем, что мне теперь придется везде таскаться с этим букетом, от которого я так хотел избавиться при встрече с ней. Пацан с букетом цветом, – это ведь так глупо и стыдно, если кто увидит из знакомых, то застыдит меня влюбленностью и девичьей сентиментальностью. Очередной позор. Я шел перекатываясь с пятки на носок, стараясь держать грудь подтянутой и не сутулиться, как герои известных боевиков, она же была легка, наступала скорее на носки не касаясь пяток, смотрела на меня не прямо как раньше, а украдкой с боку и загадочно из под своих длинных ресниц, скрывающих будто бы все женские тайны за всю историю, в общем, как в лучших традициях романтического кино. И тут я подумал, мы пытаемся произвести впечатление друг на друга, используя не просто разные модели поведения, а просто их антиподы, полностью противоположные, может поэтому, мы никак и не можем с ней найти общий язык. Но ыс другой стороны, мы разные и не должны вести себя и думать одинаково, не могу же вести себя как девченка, это было бы так же нелепо, как если бы она вела себя по-пацански. Тогда получается, разлад и непонимание между мужчиной и женщиной заложен в них уже с самого рождения. Точно так же как и их тягя друг к другу с непреодолимой силой, которая не обращает внимание на все эти мелочи и недомолвки. Она стала обходить вчерашние лужи, словно шла по натянутому канату, расставляя руки по сторонам, будто бы для того, чтобы сохранить равновесие. Она была весела, и играла с моим воображением, – она претворялась, что могла упасть с невидимого каната, а я воображал, как тут же подхвачу ее в полете на руки, и мы приземлимся вместе целуясь. В лужах отражался свет уличных огней, он растягивался от тех фонарей, которые мы уже прошли, и сужался от тех, к которым мы приближались. Она оглядывалась по сторонам, глядя то на светящийся огнями мост, то на мигающий диодами фонтан. – Ты знаешь там, откуда я родом, не бывает столько огней вечером, и нет столько ярких вывесок. Здесь даже привычная для тебя, местного, улица, кажется мне словно из новогодней сказки, тут все так красиво. – Она вертела головой по сторонам, открыв рот, и разглядывая маленькие огоньки рекламных вывесок. Я стал вглядываться в то, что ее так поражало, и даже попытался представить то, что я это вижу впервые, но огни оставались для меня огнями. Только щекотка в ее глазах, вызывали во мне восторг, в них был весь мой новый мир. Удивительно, но от ее восторга, рос необъяснимо и мой восторг, как снежок, медленно катящийся с горы, быстро превращается в сугроб. Ее радость передавалась мне по невидимым проводам. – Мне нравятся маленькие города. – Не успел я договорить, как она резко повернула любопытное лицо ко мне, пытаясь разглядеть слова в воздухе, которые я только что произнес, а затем не найдя их, печально опустила голову. Я же, чтобы не дать ей загрустить, продолжаю как прежде. – Надо бы съездить и в твой город. – На этот раз она не отдернула резко голову в сторону, а лишь медленно подняла ресницы, оставаясь в прежнем положении, за которыми скрывалась уже удовлетворение услышанным, и восхищение моим голосом. Рот ее невольно приоткрылся от удивления, и долго не мог найти слова, чтобы что-то ответить. – Неужели? Ты хочешь съездить на мою родину? – Резко и с нескрываемым восторгом удивилась она, а потом быстро осеклась и уже более сдержано продолжила. – Но там ничего нет такого, как здесь. – очень грустно и разочаровано, но потом словно искра в ее глазах, она ободренная продолжила. – Хотя нет, у нас там красивые горы, правда до них нужно ехать около часа, есть небольшой лесок, но до него тоже нужно добираться. Нет, ты знаешь у нас много чего такого, что ты не видел и тебе может понравится. Да определенно, да наш город точно тебе понравится. Он очень красивый. Тебе точно понравится. После этого разговора, она значительно повеселела, улыбка больше не была продуктом ее сознательного усилия, теперь она скользила по ней сама по себе, не в силах сдерживаться, как лучи утреннего солнца. Мой интерес ее маленькой родиной видимо коснулся самого дна ее сердца, ведь она наверное представляла меня чопорным городским парнем, который всех приезжих считает недалекими провинциалами. Видимо, это комплекс всех приезжих, сам же никогда ни о ком не думал в таком контексте. Помимо этого мой интерес ее родиной она могла расценить, как попытку поехать туда вместе познакомиться с ее родителями, а это уже намек с моей стороны на серьезные отношения, а не просто мимолетная интрижка, которой ей до сих пор казались наши отношения. Видимо она не была уверена в серьезности моих намерений до этого. Она подпрыгнула на парапет, чтобы не намочить свои туфли и стала размахивать руками как на вальсе. Ее фигура на фоне темнеющего неба и желтой луны была волшебной и легкой как у маленькой феи. Она казалось настолько легкой, что мне казалось она не шла, а порхала в сантиметре от земли, что-то напевая себе под нос, что-то вроде «ла-ла-динь-динь», двигая в такт плечами и головой, но не резко, а плавно и стараясь скрыть свой восторг. И этот динь-динь звенел у меня в голове громче колокольного звона, ее голос был нежен, и я постоянно в нем ловил какую-то просьбу, какое-то ожидание чуда. «Ну – покажи? Покажи мне то, чего я никогда не видела?» – доносилось до меня от ее интонации, от каждого ее легкого движения. Проходя мимо старого ювелирного магазина, с большими окнами и витринами, который был уже на мое счастье закрыт, она остановилась, разглядывая дорогие украшения. Мне пришлось, остановиться тоже, и почувствовать себя каким-то ущербным, ведь я студент без стабильного дохода, и не могу позволить ей купить то, на что она так жадно и с таким придыханием смотрит. Какой я после этого пацан, я просто жалкий мальчик для нее, и чем дольше она разглядывала полки с этими украшениями, тем больше я чувствовал себя жалким. Она конечно ни сказала мне ни слова, ни о том, какое украшение ей понравилось больше всего, ни о том почему я ей ничего не подарил такого, но по ее сверкающему взгляду я понял, что она думала обо всем этом сразу. Я не стал дожидаться, пока она рассмотрит каждое колье и кольцо, и медленно пошел дальше, опустив руки в карманы, в которых сжимал кулаки от очередного своего бессилия. Я шел по серому асфальту не глядя под свои ноги, обнимая только поднявшуюся на небе луну. Она была так одинока и этим так похожа на меня, ведь нас обоих никто не понимает, и не обращает внимание, принимая как за что-то должное и обязательное. Я обернулся, она все так же стояла у витрин. Не могу понять, почему я ее люблю за просто так, а меня должны полюбить за что-то, что у меня должно появиться. А может тогда любят не меня, а это что-то, что должно ко мне прибавиться. Вот в чем вопрос. Зачем вообще люди смешивают чувственное и финансовое в одну кучу, создавая такую гору неразобранного мусора, что при необходимости там уже невозможно ничего найти. На этой грустной ноте она догнала меня, стуча громко каблуками, и поравнявшись со мной, одарила меня фонтаном улыбок. И в ее глазах не было и капли укора или обиды, меня это очень удивило, а значит, эти украшения не произвели на нее никакого впечатления, и она любовалась ими просто, как картинами в музеи и не связывала со мной. Видимо я ошибся в ней, когда стал думать о ней слишком плохо, всем своим видом она показывала, что ей все равно на деньги, и что она очень рада просто идти сейчас рядом со мной, разглядывая мерцающие огни витрин по сторонам, украдкой выхватывая мое удивленное лицо, и складывая эти впечатления, где-то в глубине души, в самом сокровенный кармашек, которые находится ближе всего к сердцу. Почувствовав это, я стал больше улыбаться, позируя для ее памяти, больше размахивать руками и расставлять при этом широко пальцы. Она смеялась, хотя я не говорил ничего смешного, а скорее больше делал удивленное или заинтересованное лицо, и каждый раз она вглядывалась в меня, как будто эта новая эмоция была для нее в новинку, и еще больше улыбалась, узнавая меня, переворачивая меня страницу за страницей. Приятно когда тебя читают как книгу, когда водят пальцами по буквам и пытаются понять, как они превращаются в слова. В-первые в жизни я был счастлив от того, что счастлив был тот человек, который был рядом со мной. И чем веселее и радостнее становилось ей, тем светлее становилось и мне, и я начинал искриться. Мы шли по длинной пустой аллеи, ветер щекотал нам щиколотки, и залазил под волосы на голове. Ночь, огни фонарей, луна, стук ее каблуков, мое взволнованное дыхание и чьи-то праздные крики вдалеке, все это опьяняло, все это было так волшебно и так необычно. Я понимал, что я был влюблен, но не понимал, что это чувство со мной больше никогда не повторится. Воздух, и все вокруг казалось как жидкое стекло, сквозь которое мы проходили в другое измерение, где не было ни единого звука, где люди говорили чувствами. Это была другая жизнь на другой планете, это был какой-то открытый космос, где я чувствовал ее душу, как свою, чувствовал ее дыхание, будто сам дышал ее грудью, где я глядел на себя ее глазами, и все расплывалось впереди. Мы шли спокойно и молча, разглядывая все вокруг, а наши души танцевали друг с другом, они прижимались друг другу, подпрыгивали и кружились как в вальсе. Что это было, если не влюбленность. В этот момент мы были ближе друг к другу чем когда либо раньше, при этом даже не касаясь друг друга. Это то, что испытываешь всего раз в жизни, когда встречаешь свою первую любовь. Когда ваше сердце становится больше вас самих. И все внутри трепещет как на теплом южном ветру. Мои ноги от усталости уже разбухли, глядя на нее, я понял что она тоже устала идти, поэтому я склонился над лавочкой, на которую она тут же села, протяжно выдохнув. Когда тебя переполняют чувства, то тело хочет скорее лечь, чем бродить по набережной. Она откинулась на лавочке, запрокинув голову за подголовник, уперевшись в ветки темно зеленого можжевельника. Я сделал вид, что присел рядом нехотя, а только лишь ради нее, пока она не отдохнет. Я хотел поймать момент и сесть поближе к ней, но она тут же отодвинулась от меня, даже не глянув, но с таким видом, чтобы не доставить мне неудобство. Таким образом она оказалась почти на краю, увидев это, я уступил ей место, отодвинувшись назад, она с улыбкой подтянулась ко мне, и ответом на улыбку снова подтянулся ко мне, из-за чего она снова откатилась от меня на самый край. Упреждающая тактика сокращения дистанции не сработала, придется заходить к ней из далека. Мы уставились на водную гладь, которая сейчас не отличалась своею темнотой от темноты вечернего неба. Но воздух, исходящий с той стороны, был каким-то влажным и журчащим, словно брызги от невидимого водопада долетали до нас. На том берегу взрывается салют, затем еще один и еще один, зеленый, красный и желтый шары исчезают в хлопках, будто кто-то вытряхивает небесное одеяло. Она отстраняется от меня на миллиметр, так мне кажется по крайне мере, молчание ее становится жестким. Не могу придумать, как к ней притронуться, потягиваюсь, вытягивая руки в стороны, она уклоняется туловищем, хмурясь носом, и разгадав видимо мой незатейливый план. Я зеваю, делая вид, будто даже об этом не думал, но зевнул как бы приближаясь ко сну, клонюсь опять всем телом в ее сторону. Она вскакивает с вопросом, который адресует в никуда, но точно не в мою сторону: «Что происходит?», я даже не знаю, что и ответить. «Пытаюсь тебя обнять и поцеловать наконец-то!», – кричу про себя я, а сам кусаю губы, лишь бы не произнести чего-то подобного, и опять ее ненароком не обидеть своей пацанской прямотой. И с грустью понимаю, что торопиться с ней нельзя, нужно быть более тактичным и плавным в словах и движениях. Она мнется на месте, потом садится с другого конца лавки, оставив меня одного с другого конца, с завявшим уже букетом цветов. Забавная картина получилась: длинная лавка, парень и девушка сидят на разных концах ее, а над ними рябит желтым светом луна, и шипение насекомых вокруг. К первобытному страху смерти я бы приравнял и еще первобытный страх близости, непонятно откуда и почему возникший в людях, ведь он явно противоречил теории эволюции Ч.Дарвина. Почему и отчего молодые люди так боятся друг друга, почему стесняются говорить и прикасаться. И это не просто какая-то боязнь отказа, которая исходит из личной гордости, – нет, это нечто первобытное и необъяснимое. И еще этот страх возрастает по мере возрастания привлекательности партнера. Хотел бы я задать этот вопрос всем ученым, чтобы они не в проводах копались, а изучили бы наконец-то человека, и все его слабости. Слышал даже, сам Наполеон потел и нервничал, когда ухаживал за польской графиней, забыл ее фамилию. То есть страну, в которой она жила, он покорил без проблем, а вот сердце этой красотки – не смог. Вот такая бывает любовь недоступная, непонятная и необъяснимая. Можно завоевать что угодно, но заставить полюбить себя невозможно. Так что в каком-то смысле мы с ним близки, ну конечно только в том, что мы оба робеем перед красивыми дамами. Хотя бы в этом я не одинок, и мне уже не так становится стыдно за себя. Влюбленность – чувство, близкое к хождению по минному полю, или по горной тропе, когда один не верный шаг, и ты полетишь в бесконечно глубокую пропасть. Да именно так, и в этой пропасти не видно ни дна ни берегов почему-то, не из-за того ли, что важность самого момента близости, которую мы сами себе определяем, не воспринимает отказ, как за вариант, как нечто имеющее аналоги в реальном мире. Фактически отказ от близости для нас как падение в бесконечную яму, но что самое интересное, прыгаем мы в нее сами и добровольно, получив этот самый отказ, а не ждем чьего-то толчка со стороны. Получается, что влюбленность очень похожа в этом смысле на обман, и там и там мы боимся разоблачения. Я беру букет и кидаю его плавной дугой, планируя ей в руки, но попадаю в мусорку, которая стояла за ней. А чтобы она была готова, прежде кричу в ее сторону: «Лови!», но она не спешила реагировать на мои слова, тем самым сама подводя такой итог для своих цветов. Она наклоняется, и вроде опять начинает плакать, и опять я чувствую себя не в своей тарелке. Хотел как всегда как лучше, а вышло как всегда по идиотски, и почему выводы приходят ко мне после того, как я это сделаю, а не до этого. Она сидит спрятав лицо в рукавах, я решил пододвинуться к ней поближе, узнать, что она чувствует и о чем думает. Не успел я подкатится к ней по лавочке на три шага, как она из под своих волос произнесла: «Только не трогай меня!». По ее хриплому голосу я понял, что она плакала, и даже что-то нашептывала оскорбительное в мой адрес, иначе бы голос не сорвала. Но что я такого сделал, чтобы обижаться, а самое главное, ведь я не планировал кидать букет в мусорку, я хотел, чтобы все вышло красиво и романтично, когда она его поймает. Как ей теперь все это объяснить, – что я хотел все сделать по-другому, разве она мне теперь поверит. Она вонзила свои тонкие пальца в свои пышные волосы, положив локти на колени. Ведь сегодня первый день нашего официального свидания, и все должно быть просто идеально, как во сне. А не вот так нелепо и уродливо, но вся жизнь состоит из таких непредвиденных ситуаций, но она не хочет в это верить. Наши отношения должны быть идеальными с самого начала и до самого конца, и точка, иначе по ее мнению это не идеальные отношения, а если они не идеальные, то тогда зачем они вообще нужны. Мы молча лежали на лавочке, и слушали как над нашими головами тяжело дышали вечные звезды. Вдруг она поворачивается и перекладывает букет из мусорного ведра на пустое место между нами, запах вянущих роз заполняет наши носы, стрекотание насекомых становится громче. Таким образом, она проводит черту между нашей близостью, но почему, – очевидно, что хочет узнать меня поближе, иначе если бы она совсем не хотела быть со мной, то не пришла бы на это свидание вовсе. Она ожидает от меня чего-то большего, и очевидно доказательств моей любви к ней, но я не мог понять каких, – неужели тот факт, что я хочу быть с ней и то, что я пригласил ее на это свидание, ничего не доказывают. Чего она еще от меня хочет? Вдруг она вскакивает, и оборачиваясь в сторону лавочки, пронзительно кричит во все горло: «Там кто-то есть!!», и невольно прижимается ко мне. Я прислушиваюсь и делаю шаг в сторону можжевельника, вглядываюсь в тьму, но ничего не вижу. Она снова кричит мне за спиной: «Не ходи туда!! Там кто есть!! Пойдем отсюда!!», и в ее голосу звучит обеспокоенность за меня, – это приятно. Но мне уже стало интересно, кто там мог прятаться за лавочкой, которую мы выбрали наугад, и вряд ли он находился там, выслеживая нас. И тут я слышу шорох, еще один, но это шорох не похож на человека, вероятно кошка какая-то, я отодвигаю ветки и вижу довольно крупного ежика, улыбаюсь сам себе и махаю ей рукой: «Иди – погляди! Это ежик!». Слышу как она медленно приближается ко мне за спиной, затем вцепившись за мой рукав, начинает прыгать как маленькая девочка и радостно восторгаться: «Смотри какой он миленький! Его надо покормить!». Но у нас ничего нет съестного, мы шарим по карманам, но там только бумажки и ключи. И пока мы ищем корм ежику, он забавно пробегает под нашими ногами и скрывается за соседними кустами. «Ну все упустили, он уже убежал», расстроено подытожила она, и обреченно рухнула на лавочку, я присел рядом, сложив локти на коленях и пытаясь ее успокоить: «Не переживай, тут их много, еще один придет». Она отстраненно смотрела вдаль, словно ожидая кого-то, кто ей оттуда приветливо помашет, покачивая при этом одной ножкой в такт пенью сверчков. Это был признак того, что она хотела покинуть это место, либо по причине того, что где-то ей казалось лучше чем здесь, либо из-за меня, так не оправдавшего ее ожидания. Хотелось бы знать чего же она ожидала, да что там гадать, все девченки ее возраста мечтают обо одном и том же: розовый кадиллак у подъезда, строгий смокинг на парне, дорогой ресторан, изысканные блюда, поэтический вечер со скрипкой, изысканные манеры и бесконечные комплименты, а не вот это все: облезлая лавочка, комары, сбивчивая речь ухажера, непонятные намеки, неловкое молчание и скука. Конечно, это успокаивает лишь на некоторое время, а потом возникает очередная вспышка непонимания: почему? Почему нельзя просто взять приблизиться к ней, как к любимой кошке, обнять ее, чмокнуть в носик, и сказать о том, какая же она классная, – ну что может быть еще проще, и одновременно сложнее, когда ты влюблен в нее по самые уши. И чем сильнее ты любишь, тем сложнее сказать, что ты ее любишь. Это все равно, что признаться в своей слабости, ведь любовь всех нас делает открытыми и ранимыми. – У тебя очень красивый лоб? – Сказал я и сразу же отвернулся, потому что мне стало стыдно после этого смотреть ей в глаза. Хотя совершенно искренне так считал, но сам понимал, что это звучит очень странно. – Лоб?! Как это мило.. – Запинаясь, повторила она. – Обычно говорят, что у девушки красивые глаза. – Да, это само собой, что у тебя красивые глаза. Они почти у всех девушек красивые, а вот лоб только у самых красивых, таких как ты. – Она молчала, задумавшись. – У тебя вообще очень красивая форма головы, мне очень нравится, когда ты собираешь волосы в пучок, и поднимаешь его кверху. Так видны все стороны твоей прекрасной головы, в ней есть что-то античное и величественное. Тебе очень идет. – Я даже не знаю, что и ответить на это? Право неожиданный комплимент. Я ожидала все, что угодно от тебя, но только не такое. Ты меня удивляешь.. – Она мило застеснялась, и впала в краску на щеках. – А ты знаешь, что современные ученые установили… – Прервал я ее звонким голосом и тут же замолк, потому что я сам это только что придумал, в качестве удобного способа выдать ее реакцию на свои личные убеждения. – … что самая сексуальная женская часть тела, это… – Она выжидающе уставилась на меня, а значит эффект интриги сработал, ведь все женщины хотят быть самыми красивыми и сексуальными, и всегда собирают подобного рода информацию изо всех имеющихся источников. «Ну же – говори!», – кричали ее глаза, а я лишь с наслаждением улыбнулся, довольный тем, что она клюнула на мою уловку, но больше всего мне хотелось увидеть ее непосредственную реакцию на свой ответ. – … это затылок! – Она отшатнулась назад, будто мимо нее только что пролетела электричка, видимо она такого поворота не ожидала, ведь всегда следила за своим лицом, волосами, даже ногтями, но о затылке никогда не думала. Брови ее нахмурились от работы мыслей, собрав бугорок маленьких складок между собой. – Да ты врешь! Сам наверное, только что это придумал! – Я молчал, но не мог сдержать улыбки, которая мне самому казалась неуместной и разоблачающей меня. – Врешь же? Ну скажи? Это не правда? И с каждым новым словом ее лицо становилось более открытым и улыбчивым. Я сомневался сказать ли ей правду, и прослыть в ее глазах обманщиков и извращенцем, или оставить вопрос без внимания, показав себя эрудированным читателем и загадочным рассказчиком. Пока я думал, и решался, это уже стало не важно, напряжение между нами спало, и теперь мы оба смеялись, кивая друг другу головами как в немом кино. Я сначала притворился набравшим в рот воды знатоком, а потом зачем-то стал показывать ей пантомимы. Она смеялась и хлопала в ладоши, но у меня было ощущение, что смеялась она как-то не искренне, и вроде даже не над моими шутками, а как-то украдкой разглядывала меня, изучая мои незнакомые ей еще, манеры и повадки. Я же изучал ее, мы были как два исследователя чужих планет. Мы смотрели друг на друга не отрываясь, и казалось не было между нами этого с локоть пустого места, мы были так близки, как небо и земля, как день и ночь, мы стали чем-то единым, чем ты невещественным, чем то воздушным и дымчатым. Хоть я был и неподвижен, но внутри меня бегали слоны, тонули корабли и клубился вулкан, от чего моя кожа из-за испарений тепла была очень чувствительна и нежна. Я чувствовал телом, как она ко мне близка, а звон ее голоса и дыхания, вибрацией дребезжал по моей натянутой коже. Сверху на нас с любопытством смотрела луна, кутаясь в одеяло с рисунком звездного неба. Над рекой гудел струнами воздух. Я почувствовал как он становился прохладнее, и внезапно с того берега возник резкий порыв ветра, который сначала потревожил листья над нашими головами, скребнув холодом наши оголенные руки, а затем осыпал наши головы каскадом желтых листьев, словно нас кто-то нежно постучал по волосам. Один из листьев застрял в ее прическе, и смотрелся там так мило, что она не смогла его сразу стряхнуть, повернув голову ко мне для оценки, я же протянул руку и снял его, – это был желтый лист в форме сердца. Она улыбнулась, заметив, как я его внимательно разглядывал, – оказалось это два листа, сросшихся в такую необычную форму. Странное совпадение, почему из всех листьев, застрял именно этот, такой необычной формы. Случайны ли совпадения в нашей жизни, особенно когда мы влюблены, или в этот период мы просто интенсивнее начинаем во всем видеть сигналы и символы своей судьбы. – Не могу найти большую медведицу! Неужели это она? Так подожди, вот это Сириус, а значит… – Начинаю я мечтательно заглядываться на небо и искать подход к ее сердцу своим ласковым голосом. – О!? Ты разбираешься в звездах? Это так завораживает. Я часто смотрю ночью на небо, но вижу лишь россыпь звездочек, и никогда не могла там увидеть какие-то созвездия, похожие на разных зверей. – Ха-ха. Это не звери – а знаки зодиака, под которыми мы рождаемся, и принято считать, что они, то есть расположение звезд, влияют на наш характер. Кстати ты веришь в гороскопы? – Она задумалась, прищурив слегка свои глаза, видимо вспоминая, когда у кого из нас день рожденье. – А вот она – нашел! Смотри! И я вытянул руку вдаль, продлевая ее своим указательным пальцем, она долго крутила головой подстраиваясь под нужный угол, чтобы точно посмотреть в указанном направлении, но потом мягко легла на мое плечо, и прищурив один глаз, устремила свой взор по касательной моего вытянутого пальца. Мне же показалась, что это что ласковая луна обняла меня за плечо, и своим багряным светом гладила мне его. Запах ее волос струился мне лентами в нос, и в этом запахе звучал ее голос: «возьми меня полностью». – О! Да, теперь виду! – Она резко отпрянула от моего плеча, и стала шаркать туфлями по опавшим листьям. – Думаю, что они лишь – красивая сказка. – Она сделала паузу, оставив листья в покое, но устремив свой грустный взгляд в конец пустой аллеи. – Мои родители разошлись, хотя идеально подходили друг другу по гороскопу. – И снова опустила голову к ногам, и зашаркали ими, по тем же раздавленным листьям. – Сожалею. Но ведь всегда хочется во что-то верить, тем более в сказку. Вера в чудеса придает какой-то шарм и смысл в жизни. – Я сглотнул. – А во что например, ты сейчас веришь? Ради чего встаешь по утрам? Что придает тебе силы? Когда сил больше нет! – Она тут же повернулась резко ко мне, мышцы лица были сжатыми, но глаза, глаза открыли все окна, она их распахнула, показав мне самое дно, и там я увидел надежду, веру и любовь, смешанную со слезами и разочарованиями. Это был ее ответ – она была влюблена. Но я не выдержал такой откровенности и чрезмерной преданности, застеснялся, сначала опустил глаза, а потом вовсе отвернулся в сторону и выдохнул так, будто мне все это надоело, хотя на самом деле от волнения. И даже затылком я почувствовал, как она за это обиделась на меня, и стал придумывать, как исправить положение, но ничего кроме поцелуя, который сейчас был бы некстати, ничего в голову не приходило. Да, все решено, повернусь к ней, схвачу за лицо и притяну к своему, этот поступок сразу все расставит по своим местам. Если оттолкнет – я уйду, если притянется – то еще и обниму. А потом уже и разговор будет другим. И как только я три раза вдохнул, и собрался с мыслями, внезапно услышал ее грустный голос, который сразу же сбил весь мой примирительный и позитивный настрой на поцелуй. – Я думаю, что идеальных людей не бывает. И все зависит только от уступок, на которые люди готовы идти друг перед другом. Мне так кажется. – Добавила она устало, поправляя свои волосы, как бы придавая им пышность. – Может быть, я и ошибаюсь. Было бы хорошо, если бы я ошибалась. – Она запрокинула голову, и волосы отлетели к ее спине, обнажив задумчивое и сосредоточенное лицо. И с каждый ее предложением я чувствовал, как наши отношения спускались на ступеньку все ниже и ниже. Она стала спокойнее ко мне. То, что она не видела глазами, то она просила подтвердить делами, сейчас же она хотела услышать от меня все то, что сама в себе чувствовала, все то что в ней накопилось за эти дни, но проблема была в том, что из-за ее обид, мой внутренний наблюдатель перестал замечать в ней чувства к себе. Обидевшись всего раз, он перестал, чувствовать ее нежность, ее трепет, ее вибрации тела. Я безвозвратно потерял ту связь, которая была между нами ранее. Я сидел, пристально смотрел на нее, и не мог понять больше, о чем она думает. И от того ее слова казались мне все более обидными и какими-то злыми, потому что я больше не понимал искренне ли они сказаны или нет. Теперь молчание между нами не раздражало меня. И ее тоже. Видимо и у нее порвалась эта связь со мной из-за этих наивных обид на меня. Теперь она больше не верила моим словам, и каждый раз переспрашивала мои ответы, но как-то пристально вглядываясь в меня, будто пытаясь открыть ногтями открытую дверь. Таков был путь взаимных обид, они поссорили наши души. Я смотрю на нее и к своему удивлению вижу, уже повзрослевшее за этот месяц лицо. Видно было, что наши интенсивные и порой непредсказуемые отношения, заставили ее собраться с мыслями, и стать более осторожной и более взвешенной. Это была уже не та застенчивая девченка с хвостиком, которая боялась встретиться со мной взглядом, пытаясь извернуться со спины и поглядеть украдкой на меня. Теперь она смотрела на меня смело, – и решительно. И глаза ее больше не спрашивали, а больше утверждали. В ее вопросах было больше ответов, чем в моих словах, ее сомнения становились для нас обоих чем-то реальным и неоспоримым. Таков был ее настрой на наши будущие отношения, и он передавался по воздуху от нее ко мне. Все мои попытки, слова, улыбки, ужимки, разбивались как волны о скалы, об ее убежденность в том, что у нас с ней ничего не получится. Но все таки она сидела со мной и не уходила, а значит, все таки надежда у нее оставалась. Она по девичьи верила в чудо, и хотела, как все девченки, выйти по скорее замуж. И сейчас она смотрела на меня, как на последнего парня на земле с тысячью сомнений, и в то же время с пониманием, что все-таки придется меня принять, за неимением лучшего варианта. Мы оба сильно повзрослели, ища ответы на те вопросы, на которые не было ответов. На которые даже взрослые люди не знают ответов, и на которые не должно быть ответов, но мы об этом тогда еще не знали. Мы хотели во всем четкости и ясности, и легко отвергали все то, что не понимали. А любовь это одно из тех явлений, которые никто не понимает. И чем больше мы искали ответы, тем еще больше возникало вопросов. Куда исчезло это волшебство, когда мы прекрасно понимали друг друга без слов, когда нам не нужны были ответы, когда нам было хорошо среди вороха этих вопросов, за которыми скрывали пускай и неведомые, но всегда чарующие тайны. Будто кто-то подстрелил моего внутреннего голубя в полете. Наша боль и разочарования были похожи, и мы оба не знали кого винить в этом, продолжая искать ответы. – О чем ты думаешь? – Сдался я и начал разговор первым, она слегка улыбнулась, увидев, что я попался в ее капкан. Получается не она начала разговор, а я, которому это было больше нужно и интересно. Кому интересно она все это доказывала, если себе – то зачем, в чем смысл этой невидимой победы и того, что я сдался и первым спросил. Она в пол оборота отвернулась, намекая на то, чтобы я ее уговаривал о том, чтобы она мне рассказала, что ее волнует и мучает. В принципе именно этого я и хотел от нее всего пару дней назад, но сейчас это было как то не уместно, вроде как уже пережито и пройдено нами. Сейчас было время смотреть вперед, в совместное светлое будущее, а не оглядываться назад. – О чем мечтаешь? Она посмотрела на меня, как бы оценивая достоин ли я быть хранителем ее тайн или нет, а затем отведя взгляд в сторону отстраненно будто не меня, а кого-то из будущего, спросила: – Да ни о чем я уже давно не мечтаю. – И по глазам было видно, что только месяц назад она перестала это делать, и по тем же глазам было видно, что она скучает по этим сладким мечтам, но не хотела в них погружаться сейчас, хотя они ее этим тихим вечером обволакивали со всех сторон, даря покой и умиротворение. Она встрепенулась, будто вынырнула из глубокой проруби, заморгала и вяло спросила. – Скажи, а ты веришь в вечную любовь, и во все эти обещания… которые дают друг другу влюбленные?.. – И она замялась на последних словах, будто хотела услышать их от меня, как она представляла себе не раз. Воздух стал более мягким, вдали снова стал хлопать салют, но за густыми ветвями его уже не было видно. – Как у Ромео и Джульетты? – Решил отшутиться я, так как не знал, да и не готов был ответить искренне на этот вопрос. – Вообще это спорный вопрос. – Уже сдержано ответил я, и зачем-то состарил голос, видимо для того, чтобы придать ему вес и обдуманность, так как смысл сказанных мною слов был ничтожен, о чем я сам прекрасно понимал. Мне приходилось говорить о том, в чем я не разбирался. Я мог бы соврать, но почему-то не хотелось этого. Наверное потому, что даже в своих фантазиях я не понимал, что такое любовь. Зато она, почему-то четко представляла ее себе, ни разу в нее не погрузившись, и не пройдя. – А мне кажется, вечной любви не существует. – Перебила она мои мысли, переменив ноги, которые болтались на лавочке, и стала оглядываться по сторонам. – Ну где же она тогда? Покажи ее мне? – Она уставилась на меня широко открытыми глазами, и сейчас я продрало изнутри от ее искренности. Вот так бы ей сыграть в театре, и у нее были бы миллионы поклонников. – Нет, ну правда же? У кого ты ее видел? – Она требовательно продолжает смотреть на меня, ожидая каких-то действий, или хотя бы слов опровержения на худой конец. Я и не знаю что ответить, я просто не ожидал такого откровенного разговора на первом свидании. – По крайне мере вы мужчины под любовью понимаете что-то другое, нежели мы – девушки. – Она посмотрела на звезды, ища как бы у них подтверждения. Лицо ее было спокойным и удовлетворенным. – Для вас это вроде игры или охоты, а для нас это целая вселенная. – Она вздохнула и перевела свой катящийся уже колесом взгляд на луну. – Тебе не понять… – И вздохнула. – Что ты такое говоришь? Откуда ты знаешь, о чем думают парни? Я точно ни такой? – Старался я оправдаться, но сам стеснялся все еще сказать ей, как сильно она мне нравится, и что ради нее я готов на все. Что вообще я не верю в вечную любовь, но вот глядя на нее я уверен, что она существует. И я готов поклясться собой, что сдержу эту клятву, и пронесу свои чувства к ней через всю жизнь. Так думал я, но молчал. С одной стороны я хотел все это выговорить, а с другой стороны боялся думая о том, как она отреагирует. Что-то мне подсказывало, что раз она согласилась со мной встретиться, значит я ей интересен. – А какой ты? Расскажи, мне очень хочется узнать тебя! – Спокойно спросила она, плавно раскачивая одну ногу, лежащую на другой. Я не хотел выглядеть каким-то простачком, который тут же вываливает все свои цели и хобби, которые возможно никому даже не интересны, это было бы на мой взгляд не по-пацански. – Я обычный парень. – Единственное что я мог из себя выдавить, она понимающе закивала. И что-то ее даже рассмешило в моем ответе, наверное его простота и наивность. Я давно понял, что она хотела услышать от меня красивые и длинные признания в любви, и уже моему по голосу и интонации, она хотела определить насколько искренне я это говорю. И внутри меня уже созрела речь, уже толкались горячие слова во рту, но что-то их остужало, юношеская осторожность и какое-то первобытное стеснение. Наш разговор зашел в тупик, мне нужен был тайм-аут, чтобы все обдумать и не на пару минут, а несколько дней, потому что мне еще долго нужно пробираться сквозь тяжесть всех этих впечатлений. – Мне кажется, – она выдохнула, и в этом выдохе были все ее надежды и ожидания от этого мира, закивала сама себе головой, подтверждая поток своих внутренних чувств, и продолжила, – нет никакой вечной любви, все это все выдумки поэтов и романтиков прошлого. И вот ты!.. – Она резко обернулась и заглянула в мои глаза так глубоко, что я почувствовал неловкость, она открыла без спросу мои внутренние двери, заходя все глубже и глубже. – И ты меня забудешь очень скоро, я это вижу по твоим глазам. – Она равнодушно отвернулась в сторону, но в ее глазах не было обиды, скорее принятие неизбежного. Я был ошеломлен ее словами, мы еще не начали толком встречаться, а она уже предрекает то, что мы с ней расстанемся. Услышать такое на первом свидании было очень неприятно, это говорило только о том, что она не уверена в моих чувствах к себе. А значит, я был где-то с ней не очень искренним, где-то фальшивил, но ведь я всегда думал только о ней, и всегда делал все только для нее, превозмогая и идя против своей природы. Неужели она этого не замечала, или что еще хуже, ей всего этого было мало. Ей нужно было что-то большее от меня. Она не понимает, что все, что я уже сделал для нее, я никогда не делал ни для одной девушки на свете, да что там, я для всех их даже и половины не делал того, что сделал ради нее одной. Я отмалчиваюсь, потому что боюсь завести этот разговор до явного скандала. Она делает вид, что именно такую реакцию и ожидала от меня, нога ее закачалась интенсивнее, демонстрируя ускоренный ход мыслей. Я пытаюсь пустить в ход свои чары, улыбку, взгляд, позы тела, загадочное молчание, делаю вид, что мне интересно, поначалу так и было, но потом ее голос начинает постепенно раздражать и уже отталкивать. Она скрещивает руки, закрывается от меня, и когда я спрашиваю, влюблялась ли она сама в кого-нибудь когда-нибудь, и ожидая, что она назовет мое имя, – но она только краснеет, снова отворачиваясь или опуская глаза в ноги. Я понимаю, что мы не молчать, ни говорить друг с другом не можем, но при этом я чувствую, как наши тела горят и пылают, находясь рядом. Может именно эта физическая страсть и не дает нам нормально общаться, она застилает нам глаза и язык, она кричит внутри нас. Глаза ее погружаются в воспоминания, а тело будто в холодную воду, видимо кто-то ее раньше обидел, и она не хотела повторять этот опыт снова, или просто кто-то что-то ей рассказывал о плохих отношениях среди друзей и знакомых. Ветер крепчает, шурша листьями, как подолом ее платья, над нашими головами. Луну больше не видно на небе. От молчания нас начинает знобить, нам становится холодно, мы начинаем кутаться в свою одежду. Начался дождик, застучал по листьям, затем окрасил асфальт, – на небо было бесполезно смотреть, туч все равно не было видно в этой темноте. Поэтому, не зная когда он кончится, мы решили переместиться в кафе, которое приветливо светилось огнями напротив аллеи. Мы побежали по траве, стараясь сократить путь, и я тут же поскользнулся на ней, – увидев это, она не рассмеялась, а лишь участливо подбежала и спросила, сильно ли я ушибся, но я по-пацански махнул рукой, давая понять, что бывало и больнее. Она помогла мне встать, я же выпрямившись, стал накрывать ее голову своими ладонями, чтобы как можно меньше капель попало на ее голову, и чтобы они не испортили ее ухоженную прическу. Этот дождь нас почему-то сблизил, было холодно снаружи, но становилось теплее внутри. Капли дождя ласкали нашу кожу, и я становился от этого радостнее. Она бежала, держа подол платья в руках, чтобы не испачкать, оглядываясь на меня и улыбаясь. Я же, теперь осторожно шел, ища жесткую поверхность, помня о скользкости своей обуви. И как это обычно бывает, чем сильнее мы бежали от дождя, тем интенсивнее он начинал лить, а когда останавливались под деревом его переждать, то он успокаивался. Она смотрела на меня по другому. Ее даже трясло, и мне казалось что не от холода, а от старых внезапно нахлынувших ко мне чувств. Глаза ее светились. Дорога была пустой, поэтому мы перебежали ее на красный свет, не в силах больше мокнуть. В кафе было тепло, пахло пряностями, дорогим чаем, немного кофе, свежей выпечкой, и вечерней легкой суетой. Отряхиваясь от дождя, мы сели тут же у окна друг напротив друга, и заказали большую деревенскую пиццу и большой чайник алтайского чая, она весело суетилась, прижимая руки и ноги к телу. Только здесь в теплом помещении, мы поняли как сильно промокли, и сильно замерзли там на улице. Казалось, она быстро помолодела, окунувшись с головой в этот сентябрьский дождь, глаза ее были светлы, а лицо просияло добротой, как небо после грозы. Видно было, что на этой позитивной волне, ей хотелось поговорить о чем-то, губы ее пассивно шевелились, и в этом теплом помещении с ароматными запахами, она легко разговорилась. Пытаясь согреться, она сначала начинает непринужденно болтать об интерьере кафе, о просителях, об официантах, о меню, а затем переключается на себя, чего хочет достичь, о своих хобби, страхах и мечтах. Я чувствую, как она открывает один замок за другим. Слишком много рассказывает о себе, как она была раньше наивна. Она рассказывает мне о себе, и каждый раз поднимает брови с заигрывающим взглядом, будто бы спрашивает меня: «Представляешь?», потом опускает глаза от смущения. Пока она рассказывает, улыбка не сходит с ее мягких губ, она будто смеется вместе со мной над тем, что с ней когда-то происходило, и о чем она когда-то мечтала. Она открывала предо мной то одну, то другую дверь внутри, и при каждом таком приступе откровенности, она становилась все спокойнее. Она доверилась мне наконец-то, и это случилось само собой, без моих на то усилий. И я не мог понять почему. Мне кажется, что она слишком быстро поддалась на мои чары, и почему-то из-за этого стала казаться уже не такой привлекательной, как раньше, когда меня полностью игнорировала. Ее черты постепенно искажаются, исчезает и шарм, и привлекательность, а моя самоуверенность почему-то растет, улыбка становится смелее и даже унизительнее, превращаясь в ухмылку. Я чувствую это в себе сам, но сделать ничего не могу, будто меня подхватила бурная река самолюбия, и понесла своим потоком вниз к крутому склону. Что со мной происходит, почему ее сдача, ее покорность, ее открытость, стала для меня поводом отвернуться от нее. Что это может быть, и почему я не могу это контролировать. Та, ради которой я не мог спать, и грезил ночами, теперь сидит от меня на расстоянии протянутой руки, и готова повеситься мне на шею, а я начинаю нос воротить. Я себя не узнаю, но уверенность заглушает эти мои сомнения. Меня словно подменили. Не так давно в школьные годы, я готов был от одиночества и тоски, жениться на первой встречной, и мне было тогда без разницы, даже ее фигура и лицо, лишь бы та была согласна подарить мне свое тепло. А сейчас, передо мной сидит мой идеал, та, о которой я так долго мечтал и добивался, та, которая отнимала у меня сон и покой, и я перед ней отворачиваюсь. Страсть перетекает сначала в равнодушие, а потом в жалость. Что за скотский характер у меня, – теперь уже и жалость исчезает к ней. Она стала казаться слишком легкой добычей, но когда она была слишком сложной, я больше путался. Теперь почему-то я уверен, что она совсем не достойна меня, и что я могу найти еще кого-то получше. Так как я сидел спиной ко входу, то услышал позади себя стук женских каблуков, и почему-то по уверенному звуку этих шагов, мне показалось, что они могут принадлежать только очень красивой и сексапильной девушке. И меня просто раздирало обернуться и проверить свою догадку, заодно полюбоваться девушкой, и видимо это мое желание заметила и она, так как просто вцепилась в меня взглядом, наблюдая за моим ерзанием на месте. Звук каблуков отдалялся, и мне нужно было скорее посмотреть на незнакомку, либо она покинет поле мое видения. В итоге я не выдержал, и изображая не пробудившееся потягивание спины, оглянулся на нее, и совершил тут же вторую ошибку – задержал свой взгляд слишком на долго. Если бы я лишь мелком взглянул, то обиды можно было бы избежать, но я позорно загляделся на незнакомку, а там было на что заглядеться – одно только ярко красное платье в обтяжку чего стоило. Зачем я это сделал, чего я там не видел, и какая была мне в этом необходимость, ведь со мной за столиком уже сидела та, самая прекрасная. Не знаю, может быть это старая привычка оценивать всех девушек, которая у меня сформировалась в период холостяцкой жизни, либо во мне снова взыграл аппетит, будто теперь любая передо мной не устоит. Не знаю сейчас, и не знал тогда, но скорее всего это были какие-то древние инстинкты, на которые я к своему сожалению не мог сослаться, объясняя ей свое очередное неадекватное поведение. Когда я обернулся обратно, то увидел ее искривленное лицо, на глаза ее сползли тучи, да вообще и температура, и запах тела ее резко изменились, этого нельзя было не заметить. Теперь мои взгляды на нее отражались как мячи от ракетки, я больше не мог понять, что она чувствует, и что творится у нее внутри, – она закрылась от меня на все двери. При чем некоторыми она хлопнула прямо перед моим лицом, демонстративно давая понять, что не потерпит больше мой образ внутри себя. Меня сразу же пробил озноб, неизбежность стала задувать мне за спину, шея покрылась мелкими мурашками. «Ну вот получи», – говорил я себе, – «разве ты не этого добивался, неужели ты думал, что она отреагирует на твою заносчивость как-то иначе, все это было довольно предсказуемо, но ты все равно пошел на этот шаг». Я не мог себе простить этого взгляда на другую девушку, да еще и на первом свидании. Вот это настоящий позор, а не эти пацанские предрассудки, которые витали в моей юной голове. Она молчит, только ускоряющееся дерганье ноги, указывает на ускоренный ход ее мыслей и чувств. Воздух вокруг потяжелел, дышать им становилось вся труднее и труднее. Она вертится на стуле, чешет шею, поправляет платье, копается в сумочке, короче не находит себе места, и хочет то ли что-то сказать, то ли просто уйти, оставив меня одного. Потом она берет в руки вилку и начинает стучать тихо ею по столу, оглядываясь на кухню, откуда должны принести нашу пиццу, но я понимаю, что она просто так пытается успокоить свои нервы и негодование внутри. Я хоть и остаюсь спокойным внешне, внутри меня все переворачивается. Я чувствую, как на моих глазах рушится весь этот «красивый замок», который я выстраивал целый месяц, и понимаю, что это полный конец, и все мои старания по отношению к ней были напрасны. Она только что доверилась мне, и я только что разочаровал ее, растоптал все за минуту. Она поворачивается ко мне с безразличным видом, только постарев на несколько лет, и говорит твердым и требовательным голосом: «Ты мои конспекты успел переписать?», – я ошеломлен таким неожиданным поворотом, и не знаю что ответить, ведь если честно сказать, что я их вообще ни разу не открывал, то она еще сильнее обидится. Хотя вынужден был похвалить ее, за эту смелость разорвать наше затянувшееся молчание, а так же за попытку перевести разговор на другую тему. Да и вообще, продолжить разговор. И пока я погрузился в эти свои раздумья, она уже ответила за меня: «Все с тобой понятно», и я лишь виновато улыбнулся, признавая тем самым ее правоту. Но она пропустила мою улыбку мимо, а только нахмурилась, значит, она ожидала от меня чего-то другого, вероятно, хотя бы благодарности, или хотя бы скупого «спасибо». А я как обычно по-пацански только глупо отмолчался. Вероятно, этим вопросом о своих лекциях она хочет меня застыдить, поддеть хотя бы за что-то, чтобы мне, как и ей, так же стало плохо.