– Да-да, это мы все уже слышали. – Мерилан прервал поток брани и завернул фею в платок, безжалостно сминая крылья. – Отпустить мы ее не можем, – добавил Лемирас. – Каждый раз, чуть речь заходит о Владыке Оссанлеле, в нее будто демон вселяется. И ведь молчит! Что она, что сородичи ее отказываются про это что-либо рассказывать. Объяснила бы, что, зачем и почему. А так – думай. Как доложит Владыке о нас, так и придет он со своим отрядом. Зачем рисковать? Пусть сидит на привязи. Целее будет. Из тряпки донеслось натуральное рычание. Бедная фея Веточка! Довели – диким зверем становится. Хоя решила, что обязательно с ней поговорит. Как-никак за время, проведенное в лесу Нагь, между ними завязалось что-то вроде дружбы. Авось, доверится Хое. Или, так и быть – видящей. – Вас много? – сменил тему Кир. Не потребовалось уточнять, количество кого он имел в виду. – Двенадцать застав и столько же патрулей. В каждом по десять-пятнадцать воинов. Немного, но каждый из нас прекрасно обучен и в бою стоит десятерых. – И каждый столь же предан Владыке, как и вы лично? Атмосфера за столом после заданного вопроса переменилась. Кир затронул болезненную для светлого патруля тему. – Понимаешь, Темный… – вздохнул Лемирас, впервые обращаясь к Киреару не по имени, а по расовой принадлежности, отделяя от себя и остальных светлых альвов. – Патруль вроде как и подвластен Владыке, и в то же время у нас несоизмеримо больше свободы, по сравнению с любыми другими светлыми альвами. Мы слишком далеко от Светлого града и выполняем слишком важную работу. – Порождения леса стремятся в город? – Нет. Не в Светлый град. Его границ они почему-то не нарушают. Но в другую сторону, к поселениям людей и оборотней, они зайти не прочь. И заходят. Лемираса больше не перебивали, ни Кир уточняющими вопросами, ни светлые воины дополнениями. Слова старшему давались нелегко, но он продолжал говорить – откровенно, не пытаясь приукрасить горькую действительность. – В разные эпохи народы Аэри жили по-разному, то лучше, то хуже. Мой народ давно пережил свой расцвет. В последнее тысячелетие светлые альвы закрылись от мира – мы отделились и вымираем. Владыка Оссанлел построил очень сильную систему в замкнутом, когда-то великом и прекрасном, Светлом граде. Альвы не заходят за определенные границы, забыли дорогу в лес предков, следуют правилам, что установил Владыка, и не смеют их нарушать. Страх. Послушание светлых альвов зиждется на страхе. Власть Владыки держится на страхе. Если нарушишь правила, лес Нагь может нарушить границы – непреложная и неписаная истина нашего народа. Минута общего молчания как на поминках. – Я долго прожил. Я видел мир другим и видел, как после войны он в течение столетий превращался в то, что есть сейчас. Думаете, лес Нагь наутро вдруг стал таким? Изменения происходили постепенно. Сначала вроде ничего серьезного, а потом… Я бессчетное количество раз пытался поговорить с Вадыкой Оссанлелом. Тогда еще верил, что он – уж, Он-то! – сможет все остановить. Вскоре я потерял эту веру. Понял, что ему это не надо, и перестал наведываться в резиденцию. – И стал действовать через патруль, – закончил за старшего Мерилан. По возрасту он ненамного уступал Лемирасу. – В каждой группе есть предводитель, мы знакомы между собой еще с войны. Мы преданы светлым альвам. И для нас это не то же самое, что служить Владыке Оссанлелу. – Зачем вам Хоя? – задал главный вопрос Кир, следя за реакцией. Малейшая ложь, и патрульные потеряют едва обретенное доверие. – Для кровавых ритуалов, конечно, – шутка Лемирасу не удалась. Все сидели с каменными лицами. – Простите старика. Не смог удержаться. Ты, Киреар, как на врага, на меня не гляди. И ты, Левель, перестань буравить взглядом. Никто Хое не навредит. Она наше спасение. Вы все узнаете. Вечером. Так сказать, из первоисточника. Я сам не в курсе всех подробностей, а такие вещи лучше узнавать все разом. – Фионнбхар придет? – удивился Левель. – И остальных приведет, – кивнул предводитель. – Новенькие есть? – Не говорил. Ты же знаешь, как он выражается, гхен поймешь, – Лемирас поморщился. Левель принялся убирать со стола. Чай допили, и патрульным следовало приступать к их обязанностям. – Они придут за час до полуночи. Отдыхайте и набирайтесь сил пока, ночь будет длинной. Остальные, – он обвел взглядом своих воинов, – все свои обязанности знают. – Лемирас поднялся и направился к выходу. Походка усталая, будто не за столом сидел и беседы вел, а марш-бросок совершил. – Ужин в девять, – добавил уже от двери. Когда та за ним закрылась, оставшиеся еще какое-то время сидели в тишине. Хоя обдумывала услышанное. Страшно становилось. Но в то же время появилась какая-никакая определенность. И надежда на то, что ей подскажут, в чем именно состоит ее задача «спасительницы». В данную минуту она чувствовала настоятельную потребность пойти в лес. Побродить, прислушаться. Коснуться рукой земли. Будто лес сам мог ей о чем-то поведать. Еще хотелось поговорить с Киром. Что он обо всем этом думает. Покосилась на него. Сосредоточен, руки сцеплены в замок, неподвижно лежат на столешнице. Вдруг перед Хоей оказался Гелтетейн, склонившийся в поклоне и протягивающий выдернутый из блокнота лист. Глаза в пол, в ухе покачивается цепочка с перышком. – Хоэлинель, прими мой скромный дар, – попросил, не поднимая взгляда. Хоя растерялась, но поднялась со стула и вежливо поклонилась. Частичку леса – бумагу, среди светлых альвов дарили в знак искренней симпатии. Принять такой дар девушке не считалось чем-то неприличным и ни к чему не обязывало. – Благодарю, Гелтетейн, – взяла лист из его рук и перевернула. С бумаги на нее смотрела она сама. Только другая – прекрасная, красивая, какой она никогда не видела себя в жизни. Тонкие серые линии карандаша нежно очертили полупрофиль и каскад волос, в которых запутались более темные тени. В изящно прорисованных пальцах Хоя на портрете держала голубой цветок, почти касаясь его щекой. Хоя ахнула, возможно, вслух. Подняла взгляд от портрета на его автора. – Спасибо! – поблагодарила с искренним восхищением. Гелтетейн расцвел, светлая кожа покраснела. – У тебя настоящий талант, – добавила Хоя. – Ту свинку на двери тоже ты нарисовал? По лицу художника пробежала тень досады, но он тут же снова улыбнулся и, оставив вопрос без ответа, выскочил за дверь. – Я сейчас! – крикнул уже снаружи. Послышалось хрюканье. Это светлые альвы пытались сдержать смех. – Смотри, Кир, невероятно! Разве я… – Хоя повернулась к нему, показывая рисунок. Фразу не закончила. Намеревалась спросить, разве на самом деле такая, какой ее изобразил художник, но побоялась, что будет выглядеть будто напрашивается на комплимент. – Да. Очень красиво, – голос Кира прозвучал странно, но Хоя не заострила на этом внимания. – Знаешь, почему на двери хряк намалеван? – спросил зеленоглазый Лорроэль, позволив себе, наконец, открыто рассмеяться. – Почему? – Да Гелтетейн у нас борец за чистоту, а в том домике вместе с Левелем, главным свинтусом, Ланристейн и Мэйлин живут, которые также не особые чистюли. Причем, мусорят не только в своем доме, но и в общих помещениях. Вот Гелтетейн и выразил свой протест их свинству. Самое смешное, что сейчас он сам в том домике проживает, страдалец. Вместе с ними! Ха! Насколько Хоя помнила, ее брат никогда не был особенно прилежным по части порядка, но и на главного свинтуса, как его обозначил Лорроэль, не тянул. Однако Хоя не успела вступиться за Лева. Вернулся, буквально влетев в дверь, Гелтетейн. – Я не в силах противостоять столь совершенной красоте! Примешь ли в дар от меня, самая прекрасная дева из живущих ныне на земле, в знак восхищения? – Гелтетейн протягивал Хое тот самый цветок с нежно-голубым бутоном, который изобразил на картине. Он ждал. Общий смех стих. Плечо Кира под ладонью Хои застыло, словно камень. Цветы в их обществе дарить не возбранялось. Так же как и с бумагой – частичка леса, выражение расположения. Хоя глянула мельком на Кира. Тот не отводил взгляда от Гелтетейна. Она по его лицу прочитала, что дарить цветы лично ей, похоже, все же возбраняется. Гелтетейну дарить ей что-либо – точно запрещено! Интересно, а горе-художник слышал, о чем они говорили? Про благословение леса и вообще? Или настолько углубился в рисование, что все пропустил мимо ушей? – Если Кир не против… – ответила продолжавшему ждать ее решения Гелтетейну. Невзначай перекинула косу через плечо вперед, погладила пальцами кожаный шнурок. – Нет, – сказал, как отрезал, Кир. Хоя сдержала расстроенный вздох. Она живых, да тем более таких красивых цветов уже очень долго не видела, с прошлого лета. Его тонкий аромат даже на расстоянии ласкал обоняние. – Не против, – добавил Кир, видя, что Хоя его не так поняла. И Хоя приняла цветок. – Это Мэйблуис, со староальвийского значит «моя печаль». Кир медленно поднялся и немного подвинул Хою в сторону, встав с Гелтетейном лицом к лицу. Ничего не говорил, но язык тела был достаточно выразителен. – Отстань от моей сестры, Гел! – между ними вклинился Левель. – Я тебя знаю, как самого себя! Даже лучше. Думаешь, я подпущу тебя к Хое? – У нее муж есть, – Кир сам жаждал пообщаться с художником, лучше – без слов. Но Леву за вмешательство был признателен. – Не думал, что когда-то услышу от тебя эту фразу, – Гелтетейн обиженно воззрился на Левеля. – Друг назывется! Что значит, знаешь меня, и поэтому не подпустишь?! – Не думал, что мне придется когда-либо ее произносить. – Балаган – одно слово, – прокомментировал из-за стола Лорроэль. Он, Мерилан, Рай и Кей наблюдали за происходящим, удобно расположившись на стульях, словно в театре. Мерилан так вообще в открытую посмеивался. – Подожди… Это что?! – Левель бесцеремонно вырвал хрупкий цветок из пальцев сестры. – Ты совсем разум потерял, последние оставшиеся от него крупицы?! Ты зачем в Сатилины цветы залез? Сколько ты взял? Там же только три распустившихся было! Он их полгода растил и лелеял! – заорал на Гелтетейна, тряся друга за плечо. – Один всего взял, не ори! – Гел стряхнул с себя его руку и отступил на шаг. – Да представляешь, что он с тобой за это сделает? – А для чего ему эти цветы в горшках?! Стоят без дела! Прекрасное тянется к прекрасному! – он кинул взгляд на притихшую Хою. – Отдай цветок! – Хоя, видать, поразила нашего художника в самое сердце, что он на такой отчаянный поступок решился, – присоединился к разборкам Лорроэль. – Я, знаешь, однажды, мимо проходя, задел растения полой куртки. Так Сатилин заметил, такой подзатыльник отвесил, что я мордой в дверь впечатался. Потом занозы весь день выковыривал. – Надоели, – Мерилан встал из-за стола. – Идем, Киреар, я рану осмотрю. Как предупреждал, на полное исцеление уйдет время. Пока плечо не напрягай и каждый день ко мне на осмотр. – Хоя? – Кир совсем не прочь был оставить душевную компанию. Дети ведь и все же зацепили его с этим цветком и портретом, будь они неладны! Без Хои он уходить не собирался.