Обидчик может вернуться и сделать что-нибудь ухищренное. Дверь, например, поджечь. И в то же время меня утомили постоянные переезды. Мы как семейство степных кочевников! Хочется всего лишь найти домик, где было бы тепло и уютно. Куда я бы возвращалась после работы, зная, что меня там любят и ждут. Максим помогает спустить чемоданы. Во дворе нас окрикивает неприметная дама. Соседка, наверное. — Так это вы из квартиры на втором этаже? — подходит. — Если что я видела того, кто разбил окно. Макс внимает каждое слово. — А вот это уже интересно. — Мужчина среднего роста. На лицо добряк, а повадками как дикий примат! Все орал, какая Нинка неблагодарная, распугал всех на детской площадке. Ужасно вел себя, — недовольно жестикулирует и вдруг замирает. — И еще он был лысый, точно! Описание очень соответствует бывшему мужу. Гадость в крови, вероятно, передалась ему наследственно по материнской линии. Но записи с камер снять надо, как доказательство, что Алеша в очередной раз сбрендил. Неспроста он разнюхал, где я живу. Семенихин лодырь, полезным заниматься долго не будет, а вот следить за мной запросто! Подкараулит, когда буду одна и набросится, запугивать начнет, руки распускать. Мы дрались раньше, но Лёша никогда не кидался предметами. А если в комнате были бы сыновья? Ругаться с бывшим сейчас бесполезно. Лучшее средство от Алексея – профилактика. Перееду отсюда, а мальчикам школу сменю. Пусть Лёшенька хоть заждется, пока не состарится! Не успев соскучиться по Максиму, вновь рассаживаемся по местам в его авто. — Предлагаю не экспериментировать, а сразу двинуться ко мне. — Все дороги ведут в золотую клетку к господину Золотову… В квартиру к Максиму приезжаем затемно. Мы с детьми прожили стадию скромных гостей, чтобы стесняться и шага ступить без позволения хозяина. Я не говорю, что с ноги открываем дверь. Только чувствуем себя уверенно и в курсе предназначения каждой комнаты. Это, кстати, более чем устраивает Макса. Ему не нужно носиться с нами как с хрустальными. Принимаем душ, ужинаем, болтая на кухне. Максим обещает завтра же уделить кусок драгоценного времени и поехать в управляющую компанию как мой юридический представитель. Работницы подумают, что я богатая, раз за меня явился решать проблемы сам Золотов! Ночью дожидаюсь, пока все заснут. Тихо встаю с постели, прихватив с собой подушку, и на цыпочках выхожу из комнаты. Крадусь в кухню. Я ждала этого весь вечер – удобного момента, чтобы поплакать. Давненько не распускала нюни, отведу душу без лишних свидетелей. Усаживаюсь удобно на стул, подушку кладу на стол. Вспоминаю все горести, обиды, которые хочется выплеснуть. Выть буду в подушку, меня никто не услышит. Я делала уже так несколько раз весьма успешно! Только собираюсь пожалеть себя, как в гостиной загорается свет. Вскоре на кухню шагает заспанный Макс в одних лишь пижамных штанах. — Ты что здесь делаешь? — хрипло интересуется и щурится с непривычки к ярким лампам. — Поплакать хотела в спокойной обстановке, — сжимаю под столом кулаки. — А ты? Он медленно шаркает к холодильнику. — Я ем по ночам, вот такой за мной грешок, — не дойдя до намеченного, замирает. — Поплакать? У тебя что-то болит? — Нет. Мне нравится плакать редко и без посторонних. Это мой грешок. Макс скептически дергает бровью, но не выясняет, погружаясь в свои заботы. Достает мясной рулет, бадью с овощным салатом и тушеные бобы. Я терпеливо жду. Но Максим невозмутимо разогревает поздний ужин, долго выбирает тарелку, из которой будет есть. Мне уже никакие слезы не в радость! Ко всему он садится за стол напротив меня... — Почему не плачешь? — бесстрастно спрашивает и поддевает салат. — Это невозможно пока ты здесь! — встаю и шагаю за вилкой. Аромат горячей еды перебил желание к тоске, зато пробудил аппетит. Как бы ни вошло в привычку. Раз Максим испортил мне ритуал, тогда и я немножко нарушу его трапезу. Останавливаюсь рядом с Золотовым и ворую кусочек рулета. — Неудобно есть стоя? — Неидеально, но терпимо. Макс отодвигается на стуле и широко расставляет ноги. Хлопает себя по колену, приглашая сесть на него. А я возьми и плюхнись без особого сожаления. Вдобавок поерзав для своего же удобства. Непоколебимо, словно села на обычный стул, подаюсь корпусом вперед. Облокачиваюсь на стол, пробую салат Максима. Не представляю, о чем думал Золотов, зазывая к себе, но судя по тишине, воцарившейся между нами, Макс всерьез не рассчитывал, что я приму его приглашение. Первые несколько секунд он даже не шевелится. Во всей кухне слышится только звон вилки об тарелку. Я тоже молчу как рыба, потому что сама от себя в шоке. Сбить с толка Макса надолго не удается. Не проронив ни слова, он, через мою ночную рубашку, ведет кончиками пальцев мне вдоль позвоночника, ощупывая, спускается ниже. Подключает вторую руку, когда прикасается к бедрам. А у меня ощущение, что все, что трогает на моем теле Золотов, превращается в камень. Так остро и напряженно реагирую на Максима. Роняю вилку на стол и замираю, не дышу. Выпрямляю спину ровно, будто заставляют. — Теперь тебе не грустно? — шепчет и прижимается к моей спине. В груди вспыхивает безумный огонь. Еще никогда не чувствовала себя столь уязвимой. — Не то что грустить, кажется, мне не уснуть сегодня. — Никак не получится спокойно поспать. От волнения пересыхает во рту. Что за магия? Вот почему я могу яростно отшить любого человека, не ставя себя на тормоза…но не Золотова. С ним все на грани. Когда Максим оказывается очень близко, меня подводит собственное тело, а может это голова? Которая не придумала, как отступиться от этого мужчины, если он уже держит меня в руках. В прошлый раз мне кое-как это удалось, а теперь… У меня сохнет в горле. Беру стакан, уготованный Золотовым, и жадно пью воду. Ставлю обратно со стуком, выдавая Максу свое волнение. Он пользуется, взяв меня одной рукой за плечи, другой под ребрами и разворачивает к себе. От неожиданности вздыхаю, смотрю Золотову в глаза, но не вижу ничего, кроме своего отражения. Максим ведет рукой мне к затылку, надавливая, вынуждает оказаться с ним еще ближе, нарушая все рамки. — Сейчас ты узнаешь все, что я не успел тебе сказать Нина… В его взгляде промелькнула редкая искра нежности. Не двигаюсь, ожидая неминуемого. И мир вокруг меня закачался как при грозовом шторме или это бунтующее сердце, рвущееся в груди, лишает ощущения опоры и затуманивает мой взгляд? Пытаюсь еще разок взглянуть на Макса, но его лицо тонет в дымке. Сильные руки Золотова нагреваются из-за стремительно нарастающей страсти. Он склоняется ко мне и с напором раздвигает ртом мои губы. По нервам будто прокатывается ток, распаляя, вызывая во мне такие горячие ощущения, о которых я раньше не знала и не представляла, что смогу познать. Это даже ярче, чем в наш первый раз. Словами не описать как приятно. Он целует неотрывно то, вбирая, то лаская губы едва ощутимо. Языком вытворяет такие вещи, что меня трясет от стыда и удовольствия. — Пожалуйста… надо остановиться Макс, иначе я слечу с катушек… — пытаюсь отстраниться. Упираюсь ладонями ему в грудь, отворачиваюсь, но Золотов снова возвращает меня. — Так я и хочу, чтобы ты слетела с катушек. Я заставлю. Ты боишься, потому что ни один из твоих бывших не дал тебе прочувствовать этого блаженства. Никто из них не целовал тебя так, я прав? — О, черт возьми, да... Из него будто вырывается необузданный зверь, сметающий все на своем пути. Он с легкостью подхватывает меня на руки. Освободив колени, встает и усаживает на стол. Заваливает на гладкую, еще холодную поверхность, накрывая собой. Много дней пройдет, прежде чем я решусь вновь посмотреть в глаза Максиму после всего того, что происходит сейчас. Но я подумаю об этом завтра. И я шепчу… — Спасибо, спасибо… За то, что он не разорвал на мне рубашку, а перебарывая мучительное желание, аккуратно расстегивает каждую бесящую его маленькую пуговицу. Увидев меня без рубашки и окончательно утратив контроль, он наклоняется и впивается поцелуем мне в шею, спускает все ниже и ниже, соблазняя до грехопадения. Вонзаюсь ноготками в мускулистую спину Макса, царапая его до красных полос, побуждая к древнему инстинкту. Притянув на край стола, он скользит ладонью по моей груди, перед тем как окончательно присвоить меня себе. Глава 15. Золотов. Тело Нины настолько гладкое, что я не могу перестать его трогать снова и снова.