Вот именно на этой женщине, именно здесь и сейчас, именно – хочу! С любовью это состояние не имеет ничего общего. Дурь, одержимость, безумие, когда стираются законы и ломаются границы дозволенного. Просто – помешательство. А если женщина начинает ломаться и отказывать… тут возможны варианты. Вплоть до самого худшего. Да, и такого – тоже. Но получив свое, пастер задумался. Сказав «А» – придется говорить и весь остальной алфавит, остановиться не получится. И что? Сжигать дуреху за ее несговорчивость? И ее отца? Хм-м… Не настолько уж он был жесток. Избить, изнасиловать, и то, дала бы добровольно, и синяков бы поменьше было. А она сопротивляться вздумала. Пришлось и по щекам отхлестать, и отцу пригрозить, чтобы не ломалась. Но это-то бывает. А вот убивать… Но и не держать же их век в тюрьме? Пастер дозрел бы до убийства рано или поздно, но раз уж так сложилось? С глаз долой, из Лостра вон… чего еще надо? Все хорошо складывается. Граф претензий не предъявляет, но своих людей вытаскивает. А что эввиры… Пастер знал о творениях мастера Лейтца, мэр ему кое-что показывал. Барон жене зеркальце заказал, маленькое, правда, зато какое в нем отражение! Четкое, чистое, но стоит – с ума сойдешь. Наживаются эти пройдохи на зависть порядочным людям! Все сложилось вполне удачно. Лиля выслушала мужа и улыбнулась. В темноте блеснули белые зубы. – Ваше сиятельство, вы были великолепны. – И надеюсь получить за это награду. – Какую и у кого? Лилю внезапно укусила… ревность? Но слишком уж плотоядно Джерисон смотрел на эввирскую девушку. Супруг фыркнул. Как уж ему удалось это сделать шепотом – неизвестно, но справился. – Мне кажется, или в вашем голосе, супруга моя, я слышу ревность? – Вовсе нет! С чего вы решили? – поспешно отперлась Лиля, выдавая себя, и понимая это. Но… не было у нее такого опыта! Не было! Никогда ей ревновать не приходилось! Лешка ей никогда не давал повода! И мыслей не было. А тут… – Я не насилую детей, – хмыкнул граф. – Мое слово. Ребенком эввирку можно было назвать достаточно условно, лет пятнадцать ей есть, а раньше в этом возрасте уже детей нянчили. Да здесь и нянчат. Но если Джерисон сказал… Лиля на миг представила себе весы. Большие такие, серьезные. Врет – или не врет? Если не врет – это хорошо, супругу можно доверять. Если врет… это тоже хорошо. Пусть все выяснится сейчас, и она не станет доверять супругу. Тот, кто лжет по мелочам, продаст и по-крупному. И сережка с жемчужиной лежит в шкатулке, напоминая о приснопамятном маскараде. – Поклянитесь, что вы не тронете эту девочку? – Клянусь, – просто сказал Джерисон. Лиля чуть расслабилась. Что ж, и это неплохо. Проверка получается гадкая, но – лучше здесь и сейчас, чем там и потом. И Лиля еще раз улыбнулась супругу. – Спасибо. Для меня это важно. – Я понимаю. Но для девушки было бы лучше, если я хотя бы объявлю ее своей любовницей. – Почему? – тут же насторожилась Лиля. Понятно же, что объявлением дело не ограничится, придется хотя бы иногда уединяться, вид делать… – Потому что они поедут с нами. Что проще – отгонять каждого, или сразу провести границы? И объяснить, что на чужой полянке лошадь не пасут? Хм-м… Вот с этой точки зрения Лиля ситуацию не рассматривала. Но Джерисон прав. Дворяне не станут слушать оправдания от эввирки. От которой, кстати, и так не убудет. – Я могу взять ее в горничные… – Думаете, поможет? Лиля и сама понимала, что не поможет. Но… – Я буду выглядеть дурой. – Вот уж ничуть. Не вы первая, не вы последняя. Еще и посочувствуют. К тому же – Рута не нашего круга. Звучало цинично, но было чистой правдой. К любовницам из простонародья здесь так и относились – как к носовым платкам. Взял, вытер, выкинул. И Лиля вздохнула. – Ладно. Завтра с утра поговорим с эввирами. – Толкаете меня в объятия разврата, госпожа графиня? – Столкну с кровати, – пригрозила Лиля. Но неубедительно. – Отомщу, – отозвался благородный граф. – На следующем привале найду укромное местечко, утащу вас в лес, раздену, и… – Джес! Тут же Мири! – Буду молиться! За спасение вашей души, дорогая супруга. Усердно, настойчиво и несколько часов подряд. А вы о чем подумали? Стыдитесь! Лилиан оставалось только зубами скрипнуть. Вот ведь… граф благородный! И ругаться не получается, сама научила! Лиля уже уснула, Миранда тихонько сопела во сне, сопели и собаки, которых никакой силой не получалось выгнать из супружеской спальни, а Джерисон все лежал и смотрел в окно. На затянутое облаками ночное небо. Почему сегодня так случилось? Что потянуло его на помощь каким-то эввирам? Да разве еще год назад он бы стал что-то делать? Джерисон отлично помнил себя, и знал, еще год назад он бы просто пожал плечами, сотворил знак Альдоная и пошел искать следующего ювелира. Почему сегодня он поехал в магистрат, почему стал конфликтовать с мэром, почему нажал на пастера? Почему? Джерисон был неглуп. И поймав себя на несвойственном ему поступке, задумался. Не было в средние века психоаналитиков, приходилось благородному графу своим умом доходить. А истина была рядом. В буквальном смысле тоже. Лежала, сопела в две дырочки, и роскошная золотая коса текла по подушкам. Его супруга. Да, та самая «розовая корова». Когда получилось так, что Лиля стала частью его жизни? Джерисон точно знал и ответ, и момент назвать мог с точностью до часа, едва не ставшего последним. Умирать – страшно. Нет, не так.