Умирать НЕ страшно, когда это смерть мгновенная, на поле боя, в атаке, когда она честная, от клинка, когда… даже когда они с Риком попали в плен, Джерисон не боялся. Он дрался бы до последнего, и ушел победителем. Но… Глоток вина, обжигающая боль в груди, тошнота, рвота, судороги, скручивающие все тело. И – словно молния, прорезающая тучи, резкий жесткий голос. Супруги? Или… кого? «Голову набок!» «Воды!!!» «Держи его!!! ВДОХ!» Боль, грязь, темнота… Страшна не смерть. Страшна вот такая, гадкая и грязная смерть. И… Именно тогда Джерисон признал в супруге такого же воина. Ровно как и он сам. Он встречает смерть лицом к лицу, Лиля тоже встретила ее. И встала стеной. Отстояла, не подпустила, и ругалась, как извозчик, он помнит, и что-то требовала, и… вернула. В тот день Джерисон и зауважал супругу. По-настоящему, не по воле короля, не ради общей дочери. А просто – увидел человека, который так же дерется до конца. Плохо ли, больно – стисни зубы и вперед! Никогда он такого не подозревал в женщинах. Или это только ему такая досталось? Раньше в мире Джерисона, графа Иртон, все было просто и понятно. Мать – уважать, дочь – любить, женщин – иметь, друзей – ценить. А как быть, когда рядом с тобой и женщина, и друг, и нечто большее? Говорят, такие на Вирме есть, которые отстаивают свое право с клинком в руках. Лично Джерисон не видел кирий, только слышал о них. Но Лилиан ведь не собирается отстаивать свои права с мечом в руке? Она просто встала насмерть на каком-то рубеже. И стоит, и не подпускает смерть к своим родным, и ничего уже не боится. Оставалось господину графу осторожно вырабатывать новый стиль общения. И вообще – самой жизни. Раз уж досталась тебе необыкновенная женщина, так и жизнь простой не получится. Но не обламывать же заморской птице крылья? И не красить в серый цвет просто потому, что кругом одни курицы? А соответствовать. Вот какое понимание давалось графу с трудом, с кровью и болью. Хотя не такой уж и сильной. Он друг принца и должен соответствовать. Он племянник короля. Это тоже обязывает. Он женат на невероятной женщине, уникальность которой признают и король, и альдон. Неужели это не стоит некоторых усилий? В том числе и таких, да. Он мог бы уехать сегодня, мог не ввязываться в драку – да сдались ему те эввиры. Но – не получилось. Когда у вас такая жена что вы можете ей предложить? Себя? Ценность, бесспорно. Но… а больше-то и нечего! Драгоценности? Меха? Шелка? Лилиан все это может позволить себе сама, да и не увлекается она ничем таким. А что еще? Старые книги? И только? Их тоже можно найти. Без господина графа. И остаются поступки. Если бы он ушел… Джерисон до сих пор не понимал, почему для Лилиан было важно разобраться и помочь, но поддержал супругу. Безоговорочно. И – не прогадал. Лиля была ему благодарна. Это важнее, чем три браслета с бриллиантами. А почему это важно для него? Джес не хотел додумывать мысль до конца. Пока еще он ее побаивался. Это ведь не смерти в глаза смотреть, смерть – только миг. А здесь на кону вся жизнь. Разбивший множество девичьих сердец граф упорно не хотел себе признаваться, что неотвратимо влюбляется в собственную жену. Уэльстер, Кардин, королевский замок. – Гард? Перед магией этих громадных серых глаз не устоял бы и более жестокий тиран, чем Гардвейг. Не устоял и король. – Это был сон. Просто сон, дорогая. – Сны не оставляют после себя лилий. Гардвейг тихо скрипнул зубами, и поклялся отрубить голову мерзавцу, который проговорился его жене. Вот что это за свинство? Пусть ему приснился кошмар, пусть! Но жену зачем волновать? Именно о Милии, и о ребенке, которого она ждет подумал тогда Гардвейг. И приказал всем молчать. Ни к чему жене такое. Поползут сплетни, Милия расстроится, еще, не дай Альдонай, родит раньше времени – нет, ни к чему. И куда граф Дишан смотрит? Если так и дальше пойдет, быть ему не графом, а покойником. Ведь приказал, предупредил – и все одно, кто-то донес! Сволочи! Никому верить нельзя! – Ну, лилия. У меня в прихожей целый букет стоял, может, кто и притащил. Вазу опрокинули… – Гард… Король понял, что его попытки оправдаться не проходят, и решил зайти с другого конца. – Милли, солнышко, тебе волноваться вредно. «Солнышко» сдвинуло бровки, погладило выпирающий животик, и у Гардвейга сладко екнуло в груди. Его жена. Его будущий сын. Его позднее искреннее счастье. – Вот и не волнуй меня! – И чего ты хочешь? – сдался его величество. – Чтобы ты вернул графа Лорта!