Она пододвинула мне тарелку, не зная, очевидно, что Светка уже взяла мою порцию. Я ковыряла вилкой в пюре под прицелом ее внимательных глаз, дыша ровно и глубоко, чтобы унять тошноту. – Смотри, и аппетита нет. Завтра скажу Герману Львовичу, чтобы он оставил тебя в покое. Провалиться пропадом этой чертовой олимпиаде! Анфиса ничего не подозревала. Она не могла даже представить себе, на что способна ее любимица. В ее глазах я по-прежнему оставалась ребенком, слабеньким, не до конца поправившимся, которого надо беречь и жалеть. Она заставила меня выпить чаю и проводила до палаты. – Ложись спать. Я точно поговорю с математиком. Больше никаких вечерних занятий, лучше погулять во дворе. Спокойной ночи! – Анфиса погасила верхний свет, хотя было всего полдевятого, и ушла. Людка тут же зажгла настенную лампочку и взялась за семечки. Светка, сняв узкую юбчонку, принялась натягивать новые колготки. – Схожу к мальчишкам. Они приглашали в карты поиграть. – Поздно, – робко предупредила Людка. – Анфиса Петровна ругаться будет. – Плевала я на твою Анфису Петровну, – лаконично бросила Светка и глянула на меня. – Ну, ты как? – Ужасно, – призналась я. – А будет еще круче, – пообещала она с видом знатока. – Ты уж мне поверь, я знаю. – С тобой тоже… так было? – спросила я, понизив голос до шепота. – Ха! И не однажды. – И как же ты? Тетенька помогла? – Она. Я поколебалась, глядя на ладную фигурку в одних колготках. – Как я верну тебе деньги? – Очень просто. Будешь выполнять любые мои поручения. Ну вроде как на посылках. – А… это больно? – Сначала нет, она маску специальную дает. Вдохнешь – и отключишься. Потом немного, но терпимо. – А как я поеду к твоей тетке? – не унималась я. – Кто меня отпустит? У меня же нет бабки. – Вот это действительно проблема. – Светка глубоко задумалась. – Знаешь что? – произнесла она через минуту. – Когда там твоя олимпиада? – В следующий вторник. – Вот и замечательно. Я попрошусь поехать с тобой – для поддержки. Ты зайдешь в класс, получишь задание, а потом попросишься выйти – вроде как в туалет. Или… или лучше скажешь, будто нехорошо себя почувствовала. Тебя отпустят, следить никто не станет. Наши, интернатские, к тому моменту уже побегут по магазинам, и мы с тобой спокойненько умотаем. Городок небольшой, тетя Даша живет близко к центру, успеем. Полчаса на всю работу, минут десять тебе оклематься, глядишь, через час-полтора вернемся. Может, еще и олимпиаду свою дописать успеешь! – Светка довольно захихикала. – Ну что, гений я или нет? – Гений, – кисло проговорила я. Ее план казался мне полной абракадаброй и утопией. Я не представляла себе, что смогу убежать из-под носа взрослых, да еще успеть сделать аборт за каких-нибудь жалких полтора часа. Но выбирать не приходилось. – Хорошо. Я согласна. – Ну и отлично. – Светка надела юбку. – Теперь ложись и спи. А чтобы не тошнило, лимончик пососи. – У меня нет. – У меня зато есть. – Она распахнула тумбочку и жестом фокусника вынула с полочки половинку зеленоватого сморщенного лимона. – Знай мою доброту. Я сунула лимон в рот, сглотнула терпкий, кислый сок и почувствовала, как отступает муторная дурнота. Светка показалась мне лучшим другом, почти сестрой. Я готова была расцеловать ее в благодарность за избавление от страданий. – Счастливых снов! – пожелала мне Светка и упорхнула из палаты. Я легла на бок и натянула на голову одеяло, твердо решив, что к Толику сегодня не пойду. 22 Я пришла к нему назавтра, после уроков. – Ты где была? – требовательно произнес Толик, лишь только я переступила порог палаты. – Почему не… – он внимательней пригляделся ко мне, и его лицо помрачнело. – Что, проблемы? Вместо ответа я тяжело вздохнула. – Дура потому что, – резко проговорил Толик и отвернулся от меня к окну. – Думать надо было! Башкой, а не другим местом. Да что с тобой говорить, дура и есть. Сказать по совести, когда я шла к нему, то меньше всего рассчитывала на сочувствие или жалость. Я хорошо знала Толика и могла предвидеть его реакцию. Но почему-то сейчас, в этот момент, мне стало невыносимо горько и обидно. Неужели я не заслужила каплю теплоты и понимания, хотя бы одно ласковое слово, да что там – просто человеческий взгляд, ободряющую улыбку? Почему Толик вечно обращается со мной так, будто я – обвиняемая, а он прокурор! По моим щекам сами собой поползли слезы. Я впервые плакала при Толике, не таясь, открыто, демонстрировала ему, что у меня тоже могут быть чувства, гордость, самолюбие. Он обернулся, пробормотал вполголоса какое-то ругательство, а затем сквозь зубы произнес: – Пойди сюда. Я подошла к нему и, всхлипывая, встала у кровати. Плечи мои дергались, губы дрожали. – Там, – Толик кивнул на тумбочку, – глянь на верхней полке. Я опустилась на колени и дернула дверцу за ручку. На верхней полке лежала толстая книга, кажется, какая-то фантастика. – Открой на семидесятой странице, – приказал Толик, по-прежнему избегая смотреть мне в глаза. Я послушно перелистала книгу и в указанном месте обнаружила тоненькую, как цветочный лепесток, стодолларовую бумажку. – Бери, – проговорил он глуховатым голосом. – Бабка летом приезжала, в подарок привезла. Ну чего ты? Возьми, я сказал! – Толик, не дожидаясь, пока я среагирую на его слова, сунул купюру мне в кармашек блузки. – Все, больше ничего нет. – Он опустил лицо и замолчал, перестав обращать на меня внимание. Я почувствовала, как к горлу подступает ком, и, боясь разрыдаться в голос, стремительно выбежала из палаты. В коридоре я едва не сбила с ног Жанну – та отпрянула от меня в сторону, брови ее удивленно взлетели. – Василисочка? Ты что такая печальная? Тебя Волков чем-то обидел? Я помотала головой. – Нет? – Жанна глянула с недоверием. – Точно? Ну смотри! Я поспешно сглотнула остатки слез. – А я как раз тебя искала, – весело проговорила Жанна. – Там новые вещи привезли для малышей. Идем, поможешь сортировать. Она привела меня к себе в комнатенку, сплошь заваленную сумками и тюками. – Вот, видишь, как спонсоры стараются! Попробуй разобраться вот с этим. – Жанна пододвинула ко мне ногой большущий баул. – Здесь белье, трусики, маечки. Все вперемешку, для девочек, для мальчиков. Нужно отложить отдельно и скомпоновать по возрастам. Ясно? – Да. – Ты плохо выглядишь. – Жанна недовольно покачала головой. – Бледная, измученная. Точно тебя что-то изнутри сосет. Я подумала, что она почти угадала. Внутри у меня действительно сидел маленький, ненасытный и жадный червячок. Половинка его была моя, половинка – Толикова, он рос не по дням, а по часам, забирая у меня все соки и силы. Я ненавидела этого червячка, от всей души желала избавиться от него, стать, как прежде, беспечной и свободной. Скоро, скоро это должно произойти! У меня уже есть сто долларов, почти половина той суммы, которую просит Светка за свои услуги. Остальное я ей отработаю и буду снова видеться с Толиком. Каждую ночь, и даже днем, если он захочет! Мне не было ни стыдно, ни страшно от собственных мыслей. Очевидно, я, хоть и считала себя взрослой и самостоятельной, на деле была лишь ребенком, всецело поглощенным тем, чтобы ему вернули любимую игрушку. Ею стал для меня Толик, и я готова была без жалости и колебания уничтожить все, что мешало нашим отношениям. В то время как голову занимали невеселые мысли о предстоящем тяжелом и неведомом испытании, руки машинально и проворно выполняли заданную Жанной работу. Я одну за другой вытаскивала из сумки вещи и раскладывала их по стопкам: девчачье в одну, мальчиковое в другую, не забывая делить их соответственно возрасту. Вскоре баул опустел. – Все? – Жанна радостно всплеснула руками. – Милая ты моя! Ну что я бы без тебя делала? – Она звучно расцеловала меня в обе щеки. – Вообще, Василиса, ты – прелесть. Самая лучшая из всех наших интернатских. И как это ты умудрилась стать такой умницей, при своих-то родителях? – Жанна глянула на меня искоса, хитро прищурившись, и вдруг выпалила: – Слушай-ка, а может, твоя мать тебя вовсе не от отца родила?