Пальцы девушек стремительно бегали по кнопочкам кассовых аппаратов, на табло высвечивались цены, продукты летели в блестящую металлическую корзину. Закончив с покупками, мы вновь подошли к дому. На сигнал домофона по-прежнему никто не ответил, и Жанна набрала кнопки наугад. Отозвался какой-то старичок, он пустил нас в подъезд. Мы поднялись по лестнице, на всякий случай позвонили в дверь нашей квартиры и убедились, что там действительно никого нет. – Интересно, – хмурясь, произнесла Жанна. – Куда же запропастилась твоя Макаровна? Ты ж говорила, она почти не выходит на улицу. – Говорила. – Давай-ка на всякий случай спросим соседей. – Она надавила кнопку на ближайшей двери. Открыла пожилая женщина, которую я смутно помнила – кажется, она по утрам водила внука в детский сад, а он отчаянно вопил и цеплялся рукавицами за перила. – Вам кого? – Соседка, близоруко прищурившись, смотрела на нас. – Вы помните эту девочку? – Жанна подтолкнула меня вперед. – Н-нет, – женщина неуверенно покачала головой, – не помню. – Ну как же, она ведь жила рядом с вами, на одной лестничной площадке. Долго, лет десять – я верно говорю, Василиса? – Жанна глянула на меня вопросительно. Я кивнула. – Василиса? – ахнула пожилая. – Ну да, конечно! Конечно, помню. Какая ты стала, тебя и не узнать! Где же ты была все это время, уезжала куда? – Лечилась она, – коротко ответила Жанна. – Вы не в курсе, куда ушла ее соседка по квартире? Мы хотели бы зайти, глянуть, в каком состоянии Василисины комнаты. – Какая соседка? – Женщина бросила беглый взгляд на нашу дверь. – Зинаида, что ль? – Она, – подтвердила Жанна. – Так померла, еще осенью. Царствие ей небесное. – Пожилая истово перекрестилась. – Как померла? – вскрикнула я. – Так. Старая была, сердце пошаливало. Заснула вечером и не проснулась, бедняжечка. – Стало быть, квартиру опечатали? – поинтересовалась Жанна. – Почему опечатали? – Женщина удивленно подняла седые брови. – Квартиру купили, все три комнаты. Коммерсанты какие-то. Они и Зинаиде площадь подыскали, уже переезд организовали, да она взяла и померла. – Я что-то не поняла, – чужим, деревянным голосом проговорила Жанна. – Как это коммерсанты могли купить комнаты, в которых прописан ребенок? Это какая-то ошибка. – Никакой ошибки, милая, – обиделась старуха. – Ваня-сосед помер, Лида, жена его, мать Василисы, пила по-черному, прости господи. Видно, где-то подловили ее, обвели вокруг пальца. Пьяный-то – легкая добыча, его обмануть несложно, пообещай деньги на бутылку, и вся недолга. – Но ведь существуют органы опеки! – не сдавалась Жанна. – Они должны были следить за тем, чтобы комнаты оставались в сохранности! – Э! Должны были! – Женщина грустно усмехнулась. – У кого долларов куры не клюют, тот легко может купить любые органы. – Где сейчас новые хозяева квартиры? – решительно спросила Жанна. – Отдыхать улетели. В Египет, кажется, или в Турцию. Мне-то какая разница, я за ними не слежу, своих забот хватает. – Ладно, – проговорила Жанна с угрозой, – спасибо за информацию. Всего доброго. – До свиданья. – Пожилая захлопнула дверь. – Сволочи! – Жанна, не глядя на меня, понеслась вниз по ступенькам. – Они у меня еще попляшут! Да я их чертову шарашкину контору на уши подниму, будут знать, как за взятки чужой жилплощадью торговать! Я едва поспевала за ней. Мы вылетели из подъезда, и тут Жанна наконец остановилась. – Не горюй, Василисочка, мы твои комнаты отвоюем! Марина Ивановна этого так не оставит, ты уж поверь. Если честно, меня не так уж сильно расстроило известие о пропаже комнат. Гораздо больней было узнать, что Макаровны больше нет. Я очень надеялась, что в Москве у меня будет хоть один близкий человек. – Идем в кафе, – глядя на мое убитое горем лицо, решила Жанна. – Пообедаем как люди. Потом я тебя закину в общежитие, а сама побегу в муниципалитет. 2 В муниципалитете никто с Жанной разговаривать не стал. Прежняя начальница опекунского совета недавно ушла в декрет, а новая знать не знала о том, какие дела творила ее предшественница. Посоветовали обратиться в комиссию по сделкам с жильем, а уж если и это не поможет, то в суд. – Отсудим мы твои комнаты, – уверяла меня Жанна, сидя вечером в общежитской комнатушке. – Время только на это потребуется. Ну да ничего, все равно ты сейчас будешь учиться, и жить тебе нужно под присмотром. Тут, в общежитии, воспитатели есть, неплохие, я с ними разговаривала. При слове «воспитатели» я вспомнила об Анфисе. Она так и не поправилась и, возможно, даже была не в курсе того, что я покидаю интернат. Конечно, я повела себя по-свински, ни разу не навестив ее, не написав хотя бы коротенькой прощальной записки. Впрочем, я обошлась не лучшим образом не только с Анфисой, но и с другими преподавателями, в частности с Германом Львовичем. Тот, узнав, что я еду поступать в швейное училище, едва не заработал сердечный приступ. Я ничего не стала объяснять ему, просто малодушно удрала из класса, оставив несчастного математика в полном недоумении и шоке. – Значит, так, – деловито говорила Жанна, снуя взад-вперед по комнатенке, – продукты будешь класть в холодильник. Следи за тем, чтобы вовремя меняли постельное белье, и, главное, не забывай каждое утро делать упражнения. А то спина может заболеть снова. Я кивала и рассеянно глядела перед собой. Поздно вечером Жанна уехала. Я вскипятила на общей кухне чайник, выпила чаю с булкой и колбасой, задернула линялые ситцевые шторки и улеглась в постель. Сон не шел. Сознание собственной свободы опьяняло не хуже Светкиного коньяка. Неужели завтра я проснусь по будильнику, а не от того, что кто-то стучит в дверь моей комнаты? Неужели я смогу выходить на улицу, бродить по городу, заглядывать в любые магазины – и при этом не отчитываться за каждый шаг? Мысль, что за стенами общежития я увижу Москву, многоэтажные дома, автомобили, а не интернатскую ограду и лес, приводила меня в восторг. А самое главное, я твердо знала, что завтра или в крайнем случае послезавтра смогу повидать Толика! Перед самым отъездом я украдкой раздобыла его адрес, пробравшись в архив, где хранились личные дела. Толик жил на другом конце Москвы, но это меня нисколько не смущало. Я твердо решила на этот раз обойтись без слез и истерик, внушить, что не собираюсь вешаться ему на шею, а просто хочу иметь возможность приезжать к нему хотя бы изредка. И пусть все остается так, как было у нас в интернате. Убаюканная этими сладкими грезами, я незаметно для себя заснула. 3 Меня разбудило яркое солнце, нещадно жарившее сквозь ветхую материю штор. За стеной громко играл магнитофон, слышались чьи-то веселые голоса. Я вскочила с кровати, дождалась очереди в душ, выполнила лечебную гимнастику и позавтракала чаем с сухарями. Если полностью следовать инструкциям Жанны, нужно было сварить себе гречневую кашу, но я решила сегодня обойтись без этого. Подкрепившись, я вытряхнула на кровать весь свой не слишком обширный гардероб и принялась придирчиво осматривать каждую вещь. Мне хотелось предстать перед Толиком в самом привлекательном и сексуальном виде, какой только возможен. Я отбраковала кучу шмоток, пока наконец не остановилась на короткой джинсовой юбке и легкой маечке цвета морской волны. Нарядившись, я подошла к запыленному, покрытому сальными отпечатками пальцев, зеркалу. Впечатление было вполне сносным. Юбка открывала ноги значительно выше колен, майка туго обтягивала грудь и здорово гармонировала с цветом моих глаз. Я слегка подкрасила ресницы, провела по губам блеском, расчесала волосы и распустила их по плечам. Потом надела светлые босоножки на небольшой танкетке и вдела в уши Светкины «гвоздики». Мне показалось, что на вид мне можно дать все шестнадцать, если не семнадцать. Лицо у меня было серьезным, взгляд глубоким и чуть-чуть печальным. Одним словом, не пустышка какая-нибудь, а женщина с прошлым. Довольная собой, я подхватила малюсенький заплечный рюкзачок, подаренный Жанной на память, и выпорхнула из общежития. Улица встретила меня шумом и суетой. Звенели трамваи, визжали тормоза, оглушительно пела сигнализация на автомобилях. Сперва я немного растерялась, чувствуя себя непривычно в толпе, где каждый спешил по своим делам, но потом мне даже понравилось веселое и бестолковое столпотворение. Я отыскала остановку, доехала до метро, спустилась по эскалатору и села в поезд. Напротив меня расположилась компания парней чуть постарше, с мольбертами и папками. Один из них, симпатичный, худощавый брюнет, долго, не отрываясь, глядел на меня и затем подмигнул: – Красотка, айда с нами! Я улыбнулась краешками губ и покачала головой. – Я тебя на руках носить буду, – пообещал худощавый. – Ей-богу, не вру. Тебя как зовут? – Лидия, – неожиданно для себя произнесла я. Сама не могла понять, почему назвалась именем матери. Мне нравилось играть чужую роль – взрослой, самостоятельной девушки, например студентки какого-нибудь вуза. В глубине души я решила полностью перемениться, стать такой, какой была в своих снах. Имя Василиса не подходило для моего нового имиджа, оно было каким-то детским, слишком мягким, наивным и доверчивым, как и я сама до сегодняшнего дня.