Толик ничуть не смутился вялым вниманием продавщицы и беглым взглядом окинул стеллажи, наполненные дорогущими импортными шмотками. – Начнем с белья, – проговорил он весело. Девушка тут же встрепенулась, отложила журнал, который просматривала, и подскочила к нам. – Вас что-то интересует? Дамское белье? Что бы вы желали посмотреть? – Что-нибудь качественное, броское, но не слишком вызывающее, – произнес Толик и указал на ближайшую полку: – Например, вот это. Продавщица бережно достала комплект шелкового белья нежно-кремового цвета по баснословной цене и улыбнулась. – Будете мерить? – А как же, – ответил за меня Толик. – Тогда попрошу вон в ту кабинку. – Девушка проворно раздернула розовые шторки и сделала пригласительный жест. – Свет зажигается вот так. – Она нажала выключатель, расположенный в самом углу. – Проходи, – приказал Толик и пихнул меня внутрь, всунув мне в руки трусики и бюстгальтер. Девушка задернула шторки за моей спиной. Я стояла в просторной примерочной перед огромным, до блеска отполированным зеркалом и не знала, что и думать. – Эй, давай побыстрей, – поторопил снаружи Толик, – у нас еще много других дел. Я начала раздеваться, стащила маечку, юбку, сняла белье, дрожащими руками натянула легчайшие шелковые тряпки, умирая от мысли, что могу нечаянно порвать этот шедевр швейного мастерства, и тогда Толику придется заплатить огромные деньги. Гарнитур сидел как влитой, по цвету почти сливаясь с кожей, атласно переливаясь на груди и бедрах. – Дай-ка глянуть. – Толик просунул голову в щелку шторок и удовлетворенно кивнул: – Пойдет. Можешь не снимать. Пробивайте, я оплачу. – Последние слова были адресованы продавщице. Та с готовностью зацокола каблучками по плиточному полу. Я надела свои вещи, все еще не в силах поверить, что под одеждой на мне комплект стоимостью в двадцать училищных стипендий. Толик уже расплачивался с продавщицей. Она протягивала ему сдачу и вежливо благодарила за покупку. – Это еще не все, – заверил ее Толик. – Вернее, лишь начало. – Что вас интересует? – еще приветливей заулыбалась девушка. – Есть замечательные летние костюмы из шифона, пяти расцветок. – Поглядим. Девушку точно прорвало. Она тараторила без умолку и все носила, носила одну за другой вешалки с разноцветными тряпками. Сцена до боли напоминала знакомый всем фильм с Джулией Робертс и Ричардом Гиром «Красотка». Именно так герой Гира одевал в модном магазине проститутку, которую собирался представить своей спутницей. Я послушно мерила костюмы, блузки, юбки, топы всевозможных фасонов и мастей. Толик что-то отбраковывал, но большее количество вещей ему нравилось. Он оплачивал покупки одну за другой, на его скулах зажегся темный румянец, синие глаза азартно блестели. Девушка, взмокшая от усердия и возбуждения, лепетала что-то об итальянской обуви в соседнем отделе. – Посмотрим и обувь, – обнадежил ее Толик и скептически поглядел на меня: – На этом платье и остановимся, пожалуй. Останься в нем, дорогая, оно тебе очень к лицу. «Дорогая» было сказано с неподражаемой издевкой, но так, что заметила ее лишь я, а девушка ничего не заподозрила. Платье действительно было отпадным. Длиной до колен, глубокого болотного цвета, по горловине и проймам отделанное изумрудными вставками. Что-то было в нем необычное, какая-то изюминка, и стоило оно отнюдь не дешево, чтобы не сказать больше. Мы поблагодарили продавщицу и перешли в соседний отдел. Там Толик купил мне две пары модных туфель, босоножки на шпильке и мягкие немецкие кроссовки на липучках. – Верхней одеждой займемся позднее, когда подойдет сезон, – довольно произнес Толик, убирая со лба взмокшую прядь волос. – Даже жарко стало. А тебе? – Он пристально поглядел на меня. – Я не понимаю, – робко сказала я. – Зачем все это? И на какие деньги? Это… от родителей осталось? – Не лезь не в свои дела, – строго проговорил Толик. – Все, что я делаю, вовсе не от альтруизма и не от хорошего к тебе отношения. Мне так надо, для моего бизнеса. – Надо одеть меня как любовницу президента банка? – не выдержала я. – Еще круче, – отрезал Толик, – и, знаешь что, прикрой свой рот. Не то у тебя возникнут проблемы с возвращением в свою общагу. Я тотчас прикусила язык. Шел уже первый час, мы пробыли в магазине почти до полудня. Внезапно я почувствовала зверский аппетит, такой сильный, что у меня засосало под ложечкой. – Попозже зайдем в кафе, – точно угадав мои мысли, сказал Толик, – но сначала в парикмахерскую. – Зачем? – испуганно произнесла я. – Тебя надо подстричь. Не спорю, тебе идет с длинными волосами, но это не то, что мне нужно. – Но я же сделаюсь уродкой! – проговорила я в отчаянии. – Ты первый не станешь на меня смотреть. – Не сделаешься, – невозмутимо ответил он и цепко взял меня за руку. В салоне крепко пахло смесью парфюмерных ароматов и было на удивление пусто. Толик подвел меня к бородатому парню с круглыми, как у совы, глазами. В одной руке у него был фен с круглой щеткой-насадкой, в другой – бутылка молока. – Вы Алексей? – поинтересовался Толик. Парень наклонил кудрявую голову. – Мне говорили, вы тут лучший дамский мастер. Могу я подстричь у вас свою подругу? – Вообще-то, у нас запись, – произнес бородатый. – Но ведь сейчас никого нет. – Обед, – коротко проговорил парень. – Клиенты придут через полчаса. – Обслужите нас в обед, – попросил Толик. – Я доплачу за срочность. – Сколько? – Бородач улыбнулся, демонстрируя металлические зубы. – Половину от общей стоимости. – Ну хорошо, – парень отложил фен, молоко и повернул ко мне крутящееся кресло, – присаживайтесь, мадемуазель. Я, совершенно убитая, села в кресло, сложив руки на коленях. Парикмахер обернул меня шуршащей темной тканью. – Красивые черты лица, – он внимательно пригляделся ко мне, – пойдет любая прическа. Вы какую желаете? «Никакой», – хотелось крикнуть мне, но я лишь вопросительно глянула на Толика. – Что-нибудь покороче, – велел тот. – И… позадорней. – Будет исполнено. – Алексей побрызгал мне на волосы из пузатой бутылки. – Чуть вправо, пожалуйста. Шею не напрягаем. Вот так, замечательно. Защелкали ножницы, на пол полетели русые пряди. Сердце мое сжалось от тоски. Я вспомнила, с каким трудом растила волосы. Все детство проходила стриженная под горшок матерью, а потом в интернате два первых года меня тоже стригли под мальчишку, опасаясь вшей. На глаза навернулись слезы. – Девушка! – окликнул парикмахер. – Что с вами? Вы мне не доверяете? Думаете, я хочу вас изуродовать? Вот ваш приятель понимает, что к чему. У него, видимо, неплохой вкус. Подождите немного, всего десять минут, и вы не узнаете себя. На вас будут оборачиваться на улицах, головой ручаюсь. Я немного успокоилась, но все равно настроение у меня было мрачным и подавленным. Я перестала смотреть на себя в зеркало, погрузившись в свои мысли, и лишь щелканье ножниц напоминало о том, что происходит. – Ну вот, готово! – вывел меня из забытья бодрый голос бородатого. – Глядите! Я подняла ресницы. Из зеркала на меня смотрела незнакомая девушка лет восемнадцати, большеглазая, чуть скуластая, с хулиганской челкой на лбу и нежными мочками ушей, выглядывающими из-под кончиков волос. Алексей разрезал на мне простыню, щеточкой обмахнул мое разгоряченное лицо и слегка крутанул кресло: – Вставайте. Вставайте в полный рост и любуйтесь на себя. Кажется, во времена Пушкина из-за таких, как вы, стрелялись на дуэли. Я повиновалась. Стояла перед зеркалом, и мне казалось, что я где-то уже видела свое новое отражение. Ну да, конечно, это было во сне! Именно так я и выглядела – неприступная, гордая и одновременно хрупкая и беззащитная. – Большое спасибо, – произнес Толик и протянул Алексею несколько купюр. – Рад был угодить, – кивнул тот. – Приходите еще. В следующий раз такую женщину постригу бесплатно. – Он нагнулся и поцеловал мне руку. Я залилась ярким румянцем. Никто ни разу в жизни не целовал мне руку, как никто и никогда не называл женщиной. – Пошли. – Толик взял меня за руку и вывел на улицу.