– Да совсем близко, – весело и четко проговорил Толик. – Собирайся, Василек, докажешь мне свою любовь. Я вдруг поняла, что это он обращается ко мне. Конечно, Василек – это я, мне предлагают спрыгнуть с третьего этажа, чтобы потешить этих уродов. – Толик, опомнись, – сказала я. – Ты сошел с ума. Хочешь, чтобы я погибла? – Ничего с тобой не сделается. – Он беспечно махнул рукой и потащил меня за собой в прихожую, на ходу приговаривая, словно увещевая непослушного ребенка: – Это вовсе не страшно. Подумаешь, третий этаж! В крайнем случае, ногу сломаешь, до свадьбы заживет. Я отчаянно упиралась, уцепившись рукой за дверной косяк. – Слушаться надо, когда тебе старшие говорят, – сурово и жестко проговорил над моим ухом Толстяк, и в тот же момент железные пальцы оторвали меня от двери и поволокли вслед за Толиком. – Слышь, Толяныч, – гаркнул мой мучитель, – мне самому любопытно. Прыгнет – мои три штуки, по одной с каждого этажа. Сдрейфит – платишь ты, но уже пять. – Идет, – коротко бросил Толик, застегивая куртку. – Одевайся, – велел он мне, – на улице холодрыга. Мне вдруг стало отчаянно смешно. Он заботится обо мне, переживает, как бы я не замерзла, а через десять минут заставит рисковать жизнью. Губы мои задергались, точно к ним привязали невидимые ниточки и тащили за них, изо рта вырвался странный, клокочущий звук. – Глянь, – испуганно пробормотал стоящий рядом Гога, – она еще и ржет. Во безбашенная! – Может, ей сто грамм дать, для храбрости? – жалостливо предложил Муромец. – Можно, – согласился Толстяк. Откуда-то возникла полная до краев стопка, мне силой разжали рот и влили в горло горькую, обжигающую жидкость. – Ну вот, теперь и вовсе не страшно, – улыбнулся Толик. Муромец накинул мне на плечи пальто, Гога и Толстяк взяли меня под руки и вывели на лестничную площадку. Я больше не сопротивлялась, послушно переставляла ноги, в голове клубился туман, тело стало безвольным, будто тряпичным. Мною овладело равнодушие. Я с трудом залезла в салон машины, к которой меня подвели, втиснувшись между Толиком и Муромцем, Толстяк сел за руль, а Гога рядом с ним. – Будешь подсказывать, куда ехать, – приказал Толику Толстяк. – Пока прямо, потом направо, – проговорил тот и погладил меня по плечу. Я резким движением сбросила его руку. – Не злись, Василек, – шепнул мне Толик на ухо, – подумай, какие бабки: три штуки всего за пять минут. Я бы на твоем месте сто раз спрыгнул и купил себе домик на Канарах. – Покойникам не нужны виллы на островах, – громко сказала я. Толстяк спереди обернулся. – Ты смотри, как она заговорила! – Он уважительно причмокнул губами и, крутанув руль, вывернул на шоссе. – Куда теперь? – Снова прямо. Уже близко, вот за тем домом поворот налево. Мы проехали метров двести, свернули в темный переулок и остановились у щербатого деревянного забора. В глубине огороженной территории угадывались очертания строительного крана. Больше ничего различить было невозможно: вокруг не работал ни один фонарь. – Ну и темнота здесь, как у негра в заднице, – выругался Гога, едва не споткнувшись о какую-то железяку, валяющуюся под ногами. – Тут вход-то есть? – скептически поинтересовался Толстяк. – Или нам через забор придется лезть? – Есть дыра в заборе, чуть левее, – сказал Толик и, ухватив меня за локоть, повлек за собой. Остальные, сопя и чертыхаясь, двигались следом. Скоро в заборе показалось зияющее отверстие. – Лезь, – велел Толик и нагнул мою голову. Я переступила через какие-то доски и оказалась почти по щиколотку в жидкой глине. – Осторожней, – предупредил Толик наших спутников, – здесь грязно. – Где дом? – спросил Толстяк, с трудом пропихнув тучное тело через небольшое отверстие. – Вон. – Толик указал в сторону темнеющего неровным силуэтом здания. Крыши у здания не было, голые бетонные плиты торчали квадратными зубцами, такие же гигантские зубцы, подобно плавникам, опоясывали дом с одного из боков. Я догадалась, что это бывшие балконы. – Там вокруг песок, – произнес Толик негромко, так, чтобы его услышала только я. – Много песка. Упадешь, как на батут. Ничего не будет. Мне захотелось с силой треснуть его по лицу, так, чтобы остался здоровенный синяк и не проходил недели две. Мы подошли к дому, по покрытым бетонным крошевом ступеням поднялись на последний этаж. Было чудно и дико стоять на полу и не видеть над собой потолка – только небо, сине-черное, беззвездное, с жалким молочно-бежевым серпиком луны. – Вон там балкон. – Толик кивнул на чернеющий в стене проем. – Выходи и прыгай. В случае чего, если вдруг не сумеешь подняться, жди – мы спустимся и поможем тебе. Ясно? – Ясно. Я поочередно оглядела всех четверых. Лица их в темноте были почти неразличимы, однако я заметила усмешку на губах Толстяка. Чиркнула зажигалка, крошечной, огненной точкой замаячила сигарета, за ней другая. Я повернулась и двинулась к зияющей, черной пустоте. Шаг, еще шаг. Я надеялась, что Толик сейчас окликнет меня. В который раз в своей жизни надеялась на его снисхождение, где-то в самой глубине души лелея тайную мысль, что он все-таки любит меня. По-своему, как когда-то сказал Игнат, но любит, жалеет, не сможет вот так, запросто, послать на смертельный риск, обречь на жуткую боль в переломанных руках и ногах. Однако Толик молчал, как всегда, убеждая меня в том, что мои надежды – лишь пустые и бесплодные иллюзии. Я поравнялась с тем местом, где раньше была дверь, переступила через низкий порог и вышла на балкон, вернее, то, что от него осталось. Мне показалось, что плита сильно накренена, и если я сделаю еще хотя бы шаг, то просто-напросто покачусь с нее, как с горки. Я замерла, крепко держась рукой за выемку в стене. – Ну что ты? – тихо окликнул сзади Толик. – Давай. Внезапно я ощутила страх, такой дикий и всепоглощающий, что пьяное равнодушие и оцепенение слетели без следа. Меня затрясло, будто я схватилась пальцами за оголенный провод. Что угодно, только не это! Не это! Я даже представить себе не могла, что приближусь к краю плиты, гляну вниз, в пустоту. А о том, чтобы спрыгнуть… Нет, нет, об этом не может быть и речи! Я все равно не сделаю этого, даже если благодаря мне Толик влетит на сто тысяч баксов! – …Василек, ты уснула? – произнес Толик недовольно. – Я… б-боюсь, – проговорила я, стуча зубами. – Вечно ты всего боишься, – ворчливо заметил он, и я услышала мягкие шаги. Через пару секунд в проеме показалась его голова. – Ну и что тут страшного? – Толик вышел на плиту, сделал пару шагов к ее краю и остановился, улыбаясь. – Давай же! – Он поманил меня пальцем, словно приглашая к себе в объятия. – Н-не могу! – Я замотала головой. – Н-не могу. Я разобьюсь. – Глупости. – Он изо всех старался не потерять выдержку и говорить как можно мягче. – Не бойся. Иди сюда. – Плита наклонилась. Я съеду вниз. – Но я же не съехал! Из комнаты послышался приглушенный смех. Они ржали, эти твари, им было весело, даже румяному бугаю Муромцу, которого я считала наиболее человечным из всех! – Василек! – Голос Толика сделался жестче. – Я сказал, иди ко мне. Я с трудом оторвала ладонь от стены – казалось, пальцы приклеились к холодному и грязному бетону. На негнущихся ногах я сделала пару шагов навстречу Толику. Он протянул мне руку, и я схватилась за нее, как утопающий за соломинку. – Вот так, умница. – Он наклонился и поцеловал меня в губы. – Теперь иди одна. Меня вдруг посетила спасительная мысль: если закрыть глаза, будет не так страшно. Я изо всех сил зажмурилась и хотела двинуться дальше, но не тут-то было. Инстинкт, заставляющий опасаться смерти, животный, дарованный нам природой, дабы не прекращался род человеческий, оказался сильней любви к Толику. Он обездвижил мои ноги, парализовал их, приковал меня к месту, не позволяя сделать ни шагу. Я тряслась, как травинка на ветру, и затравленно смотрела на Толика. – Сволочь ты, – безразличным тоном произнес он. – Какая же ты сволочь. Не будешь прыгать? Я едва заметно качнула головой. – Пять штук! – весело произнес где-то совсем рядом голос Толстяка. – Заткнись, – зло сказал ему Толик и посмотрел на меня с ненавистью. – Ладно. Ты об этом пожалеешь. Еще как пожалеешь! Я… я докажу тебе, что ты жалкая, ничтожная трусиха, и все твои слова о любви – сплошной треп! Докажу! – Он одним прыжком приблизился к самому краю балкона. – Смотри сюда! Смотри, тебе говорят! Я сам спрыгну, и пусть тебе будет стыдно! Толик чуть наклонил корпус вперед, будто и вправду готовясь совершить прыжок. Еще секунда – и он бы полетел вниз. У меня перед глазами кроваво-красным зигзагом мелькнула ослепительная молния. – Не-ет! – истошно заорала я, бросаясь к Толику. – Не-ет!! Нужно было успеть схватить его хоть за что-нибудь: за руку, за край куртки, даже за ногу! Нужно было только успеть, во что бы то ни стало – а там мы бы повалились вместе на плиту, отползли от жуткой, зловещей темноты, добрались до спасительной стены. Время словно остановилось. Секунда, пока мое тело рванулось вперед, растянулась на целое множество секунд. Я отчетливо видела плечо Толика, приготовилась обеими руками вцепиться в него, как вдруг…