Я снова хочу вернуться туда. Смотрю на свои руки, они трясутся. Сжимаю их в кулаки, прикрываю глаза и глубоко дышу. Я снова это сделала. Сколько судьба ещё будет смеяться надо мной? Это невыносимо… Хочу вернуться в палату, но не рискую нарваться на Герду. Возможно, её поведут к доктору. Боже, у них ведь семья. В голове пробегает воспоминание о словах Лексы, она сказала, что живёт рядом с Зейном. В моей старой комнате? Поднимаюсь и отправляюсь туда. Преодолеваю ступени с трудом и болью в ногах. Остановившись напротив двери, стучу и тут же слышу шарканье на той стороне. Дверь открывается, и я тут же вхожу. – Алекс? Что случилось? Тебе больно? Лекса закрывает дверь, и я киваю, не в силах произнести ни единого слова. А потом я начинаю рыдать. Оседаю на пол рядом с узким шкафом, закрываю ладонями лицо, и всё тело начинают сотрясать судороги. Я убиваюсь. Внутренне я словно сгораю. Чувствую, что Лекса опускается рядом, а потом обнимает меня. Она гладит мои волосы и что-то говорит, вот только никакие из её слов не смогут уменьшить моё разочарование. Немного успокоившись, утираю лицо рукавом и глубоко вдыхаю. – Что случилось? – спрашивает сестра. Пожимаю плечами. – Кажется, я сегодня потеряла розовые очки. Лекса хмурится и спрашивает: – Что это значит? – Я дура. Лекса, я такая идиотка. – Это касается его? Мистера Келлера. Киваю и закусываю губу. Но меня словно срывает с тормоза, и я начинаю тараторить так быстро, что слова не успевают собраться в адекватные предложения. – Когда я была здесь, то очень сблизилась с ним. Максимально сильно. Я его боялась и восхищалась им. Он… понимаешь, он жесток с другими и порой… невыносим, но со мной. Боже! Со мной он был другим. Мы разговаривали, пререкались порой, но чаще наши беседы уходили в двусмысленное заигрывание. Мы переспали. Я никогда в жизни ни с кем не была так близка. Понимаешь? Это был не просто секс, это было нечто большее. А потом я сказала ему о задании полковника, и он прогнал меня, наговорил много разных ужасных вещей. Тогда я была растоптана. Ненавидела его больше, чем всех остальных вместе взятых. Я отпустила его. Старалась сделать это мысленно, но… он стал моим призраком и приходил ко мне практически каждую ночь. Замечаю, что больше не плачу, но всхлипывания никуда не пропали. С каждым произнесенным словом, мне становится легче. Возможно, нужно было сделать это раньше. Поговорить с кем-то. – Когда мы пошли за вакциной, он не был жесток или ужасен. Он… словно заботился обо мне. Всё, начиная с этого проклятого пластыря на моей щеке и заканчивая поцелуем. А потом мы возвращались и попали в передрягу. Машина перевернулась, и я должна была там умереть, но он… он пожертвовал вакциной, ради которой перерыл половину штата, и вколол её мне. Словно я была важнее… власти, которую эта вакцина даровала бы ему. Но я об этом не знала. Могла бы догадаться, но розовые очки были со слишком толстым стеклом. Он приказал Лейзенбергу лечить меня, и вот я снова на ногах. Практически цела. Мы снова начали пересекаться с Заком и… стоило только мне подумать, что, возможно… возможно, все наши недосказанности и недопонимания позади, как он снова меня… убил. – Так была ещё вакцина? – в шоке спрашивает Лекса. Смысла лгать больше нет и я коротко рассказываю ей о судьбе второй ампулы. – Так что он сделал? Перевожу взгляд на Лексу, я ведь забыла, что она здесь. – Раньше у него была девушка. И сейчас они живут вместе, и… она ждёт от него ребенка. Нижняя челюсть Лексы падает, скорее всего я выглядела точно так же. – Ты уверена? – спрашивает она. – Более чем. Я сама видела. Стояла в их идеальном доме, который словно сошел со страницы журнала об интерьере для богачей, и смотрела на то, как он трясется над ней. А меня он там даже не заметил. Теперь я стала для него призраком. – Может, ты что-то не так поняла? – Нет. Я поняла всё более чем так. – Ты расстроена… – Нет, Лекс, я не просто расстроена, – смотрю сестре в глаза и понимаю, что сейчас первый разговор между нами, который "обо мне", и шепчу. – У меня такое чувство, что я была рождена, чтобы умирать ради него. Лекса складывает руки на коленях и с идеально ровной спиной кивает мне. – Хорошо, давай по порядку. Что ты испытала, когда узнала об этом? На мгновение задумываюсь и перед глазами снова появляются они. Такие… бесячие. – Я испытала растерянность, не знала, что мне делать и как себя вести. Лекс, у них ведь будет ребенок, они живут … – Я поняла, что ты ещё испытала? – Ты что – заделалась психологом? – в раздражении спрашиваю я. – Нет. Но папа водил меня к парочке, и подобный разговор мне однажды помог. Так что ты испытала потом? Мне даже задумываться не нужно. – Ревность и боль. Боль я могу понять, мои надежды и мечты рухнули в одну секунду. Всего за пару ударов сердца я потеряла его… но он и не был моим. Следует, ревновать я была не должна. Боже, как всё это сложно. И я добровольно полезла в это болото. Жизнь столько раз показывала мне, что какие-либо отношения с Заком – это больше, чем я способна вынести. – Это так не работает. Должна и не должна это из другой истории. Ты ведь влюблена, а это не поддается никаким законам. – Влюблена, – пробую это слово на вкус, и оно отдаёт кислотой, словно нечто испорченное. – Вот видишь? Ты успокоилась. Лекса улыбается, и я делаю то же самое. Внешне я может и спокойна, а вот внутренне мне по-прежнему больно. – Почему ты ходила к психологу? – спрашиваю я. – Ты не захочешь знать. – Хочу. – Я не знала, как вернуть тебя. Когда вы с мамой уехали, я была сама не своя. Рыдала, не ела, а если ела, меня рвало. Потом папа рассказал, что ты ему не дочь, и эта тайна меня подкосила. В один из вечеров папа приехал домой раньше и помешал мне. – Помешал в чём? – Я хотела повеситься. Только не это. Обнимаю сестру и сжимаю её в медвежьих объятиях. Боже, не мне одной было плохо. Пару минут мы молча обнимаемся, а потом я отстраняюсь и спрашиваю: – А отец не упоминал, кто мой настоящий папа? – Нет. Но думаю, это был очень крутой чувак. Фыркаю от смеха и пару часов мы разговариваем ни о чём. Постепенно я прихожу в себя и, смотря на сестру, осознаю, что это я не ценила больше всего. Её и меня. Нашу связь, которую оборвали родители даже не поинтересовавшись, каково от этого нам. Глава двадцать третья Уснула я прямо у Лексы в комнате, на кровати, которую занимала сама, кажется, целую жизнь назад. Просыпаюсь ночью от легкой боли в покусанной руке. Боже, я уже и забыла каково это. Выбираюсь из-под одеяла, как можно тише натягиваю кофту и обуваюсь. Беру клюку и отправляюсь в своё больничное жилище. Возвращаюсь и обнаруживаю у себя в палате Лейзенберга. Его глаза, боже, они непостижимы. Вот сейчас, он смотрит на меня или за меня? Так и хочется подойти и подправить его стеклянный глаз, немного переместить его, чтобы пара смотрела в одну точку. – И где ты ходишь? – спрашивает он и причмокивает. Смотрю себе за спину, там никого нет. Значит, он всё-таки смотрит на меня. – Вы со мной говорите? – А ты видишь тут ещё кого-то? – спрашивает доктор и причитая идёт в мою сторону. – Кем я только не был, но посыльным мне ещё не доводилось работать. И прикрывать я тебя больше не буду. Ходит ночами где попало, а я отчитывайся. Я вам не секретарь и не нянька. Отдаёт мне листок и направляется к двери, продолжая бубнить себе под нос. Окликаю его и спрашиваю: – Доктор Лейзенберг, почему вы не сказали мне о том, что я излечилась с помощью вакцины?