– А смысл? Чтобы ты задавала кучу ненужных вопросов? Да и команды от мистера Келлера не было. Киваю и опускаю взгляд на листок. – Она испаряется, – говорит Лейзенберг и поправляет очки. Перевожу взгляд на доктора, но стараюсь смотреть ему на переносицу. – Что? – В твоей плазме с каждым днём всё меньше и меньше нужных элементов. Я провёл кое-какие опыты, имея под рукой небольшой анамнез, и думаю, это из-за укуса. Ты уже была… во власти тумана, но некто этому не придал значения, когда ввел тебе вакцину. Не уверен, что из твоей крови выйдет что-то путное. Нужно было брать кровь, когда ты ещё была в коме. – Почему не взяли? Доктор хмурит кустистые брови и смотрит на меня, возможно, на меня, скептически. – Потому что не было такой команды от мистера Келлера. Понятно. Не успеваю поблагодарить его за услуги секретаря и почтальона. Доктор уходит, и я разворачиваю листок. Размашистым почерком в самом центре написано "Заберу тебя на рассвете, будь готова". Ха! Да он издевается. Я ему что – игрушка? Вакцины во мне кот наплакал, в этом плане я ему скоро буду не нужна. А в других, видимо, и не была. Плевать. Собираю вещи и отправляюсь в душ, стоя под струёй воды, раздумываю, как поступить дальше. Я не смогу жить на девятке и видеть, как в скором времени Зак, Герда и плод их любви станут бегать тут и показывать всю идеальность их семьи. Но и уходить глупо. Более теплое место сейчас будет сложно найти. Практически невозможно. Завтра же поговорю с Лексой, и мы решим, что делать. Как вариант, можем отправиться искать Доми. Я хочу верить сестре и более того верю. Фиби могла и ошибиться. Она могла и солгать. Кто знает, что творится в её мозгах? Вот Рэнли говорит, что в голове у Фиби совокупляются дьяволы, и они даже на перекур не останавливаются. Выбираюсь из душа, вытираю влагу с тела и подсушиваю полотенцем волосы. Натягиваю спортивные штаны, футболку, носки и ботинки. Опустошенная и печальная возвращаюсь в палату. И она снова не пуста. Закари стоит у кушетки, руки за спиной. Он оглядывает меня с ног до головы и говорит: – Уже рассвет. Недавняя истерика, состоявшаяся в комнате Лексы, выжала из меня все соки. Но сейчас я снова завожусь. Мне противно смотреть на него. Эти эмоциональные качели скоро прикончат меня. А я хочу жить. – Поздравляю. Интересное наблюдение. Даже сейчас я не могу просто его игнорировать или же ответить нормально. – Одевайся, я хочу тебе кое-что показать. – О, перестань. Я видела уже больше, чем хотела бы. – Одевайся. Он ещё смеет командовать мной. Невыносимый человек. – Проваливай, – тихо говорю я. – Зак, оставь меня в покое. Я понимаю, ты тут самый главный, самый важный, но не играй со мной в свои игры. Это жестоко. – Я не играю. – Тогда оставь меня. Закари отрицательно качает головой. – Не могу. – Можешь. Прохожу к кушетке и сажусь. Я могу разглагольствовать и спорить, но он не отступит, это не в его натуре. Но я могу поиметь из этого выгоду. Поднимаю взгляд на невозмутимое лицо и говорю: – Я пойду с тобой, но после этого ты оставишь меня в покое. Пару мгновений он ничего не говорит. – Если ты сама этого захочешь. Ещё как захочу! Уже хочу! – Хорошо. Надеваю тонкую куртку и натягиваю на ещё мокрую голову кепку. Треплю Волка по шее и говорю: – Я скоро, малыш. Не скучай. Выхожу из палаты вслед за Закари. Стараюсь даже не смотреть на его спину, но в голове всё равно рисуются слишком красочные картины вчерашнего дня. Отгоняю их как только могу, но присутствие виновника этих мыслей не помогает в изгнании его образа из головы. Выходим из церкви и направляемся к подъездной дорожке, там стоит черный внедорожник. – Мы куда-то поедем? Не ожидала, что нам придётся куда-то отправляться. – Тут недалеко. Больше ничего не спрашиваю. Сажусь на пассажирское место и пристегиваюсь. Хоть чему-то меня жизнь да научила. Закари заводит машину, и мы трогаемся с места, выезжаем за ворота, оборачиваюсь. За нами едет ещё два автомобиля. За рулем первого Рэнли, он машет мне рукой, и я отвечаю ему. Дорога занимает пару часов, солнце уже полностью вышло из-за горизонта, но его снова не видно. Туман становится прежним. Тут даже не знаешь, что выбрать. Снег или туман. Замечаю, что дорога расчищена, машины сброшены в кювет или отбуксированы так, чтобы не мешать одной полосе. Видимо, Закари часто ездит по этой дороге. Интересно куда. Напряжение внутри салона можно не просто почувствовать, его можно увидеть, так же как и сгущающийся туман за окном. Ни единого слова или взгляда за время поездки. Машина останавливается у кладбища. Бросаю на Зака косой взгляд. Может, он все же решил прекратить мои душевные терзания и просто пристрелит меня, как и обещал? Выхожу из машины и шагаю вслед за Заком мимо могил. Туман не способствует расслаблению, мы словно в фильме ужасов, вот-вот и из-под земли полезут скелеты. Закари останавливается, делаю то же самое. Он поворачивается ко мне и говорит: – Подожди тут пару минут. – Хорошо. Зак снимает с себя куртку и накидывает мне на плечи, я бы может и возмутилась этому, но на кладбище как-то не хочется устраивать сцен. Неуместно что ли. Если бы знала, что мы поедем так далеко, оделась бы потеплее. Запахиваю куртку и жду. Закари отходит буквально на десять метров и скрывается в склепе. Переступая с ноги на ногу, покрываюсь мурашками. Зачем я здесь? Надгробные плиты напоминают мне, что маме такой роскоши не досталось. Её никто с почестями не похоронил. Проходит действительно немного времени, и Закари выходит. Протяжно выдыхаю и желаю как можно скорее убраться отсюда, но не тут-то было. Зак подходит ко мне, встаёт рядом и поворачивается лицом к склепу. Какое-то время он молчит, вглядываясь в его профиль, тоже не произношу ни единого звука. Что-то в напряженности его лица останавливает меня. – Там лежит мой сын, – начинает Зак, не отрывая взгляда от склепа. – Он родился с отклонениями, так говорили доктора. Его мама тоже покоится на этом кладбище, она не пережила роды. А через месяц я потерял и его. В тот момент я был более молод и не столь собран. Моя мать, полковник, убила своего же внука. А я не помешал ей. Не знал, что она на такое способна. От его слов кровь в жилах превращается в ледяную воду. Что он только что сказал? Полковник убила его сына? Своего внука? – Таким образом она хотела спасти меня. Оградить от жизни, неугодной мне. Так она решила проявить материнскую заботу. Она даже посмела прийти на кладбище в момент захоронения. Я бросился на неё и проклинал последними словами. Я хотел перегрызть глотку родной матери. В тот момент я был куда больше похожим на неё. Она просила о разговоре. Хотела объяснить, словно этот поступок может быть хоть как-то оправдан. И тогда, в тот день, глотая ярость и слезы, я поклялся, что никогда больше не приду к ней. Не буду говорить, смотреть и слушать её. И полковник приняла это, поставив своё условие, если я когда-нибудь приду на восьмерку, то дам ей возможность выговориться. Я держал слово несколько лет. Пока ты не вынудила меня нарушить обещание, данное умершему сыну. Закари поворачивается ко мне и, смотря в самую душу, спрашивает: – Теперь ты понимаешь, почему я хотел убить тебя в тот день? Понимаешь, почему я не пошел к полковнику, когда ты об этом слезно просила? Киваю. У меня нет слов, чтобы выразить весь ужас от поступка полковника. Боже, что же она натворила? Рация Зака оживает, и он подносит её к губам. – Слушаю. – Зараженные в трех километрах, пора сваливать. Зак убирает рацию. – Идём, закончим разговор в другом месте. Бросаю последний взгляд на склеп, и по спине пробегают мурашки. Дорога обратно занимает меньше времени, но она столь же молчалива, что и дорога на кладбище. Оказавшись на девятке, машина следует не к церкви, как я ожидала, а к дому Закари.