Ким Олауссен выглядел удивленным, как инопланетянин на чужой планете. – Томми? – Вы меня спрашиваете, как зовут вашего сына? – Почему вы так злитесь, а? Рино, широко расставив ноги, навис прямо над Олауссеном. – Потому что кто-то пытался отомстить вам за Томми, и я хочу знать почему. – С ума сойти! Олауссен приподнялся. На коленях у него лежали купоны ставок и программа скачек. – Даже в тех поступках, которые на первый взгляд кажутся безрассудными, порой кроется здравая логика. Олауссен сглотнул. То ли слова инспектора задели его за живое, то ли внезапно его осенило. – Мы разгадали рисунок. Ребенок в окне – это ваш сын. – И кто же разгадал? Вы? – проговорил Олауссен с нескрываемым злорадством. Рино едва сдержался, чтобы не опрокинуть переполненную пепельницу на голову человеческого отребья, с которым он был вынужден беседовать. – Расскажите о Томми. – Оставьте его в покое. – Хорошо, пусть преступник разгуливает на свободе. Готов поспорить, он не отступится, пока вы не останетесь с двумя обрубками вместо рук и даже носа себе утереть не сможете. Олауссен, похоже, представил себе подобный сценарий: – Что вы хотите знать? – Все. – Он… хороший мальчик. Рино взглянул на Олауссена с ожиданием, но тот пожал плечами. – Все? – Чего вы хотите? – Ему восемь лет, так? Олауссен явно был смущен. – Вроде, да. – То есть он ходит… во второй класс? – Наверное. – Наверное? – Черт возьми, это что, допрос? – Вовсе нет, но я удивлен, что вы не знаете точно. – Да какая разница, в какой класс ходит мальчик? – Возможно, гораздо более значительная, чем вы думаете. В какой школе он учится? – Он живет в Хунстаде. – Я не об этом спросил. – Блин, ну, значит, это школа Хунстада. – Она так называется? – Безумие какое-то. Олауссен уронил на пол несколько купонов. – Почему вы расстались? – Эта стерва меня ненавидит. – Насколько я понимаю, вы это о матери Томми? – Она… дрянь. – Вы, очевидно, кому-то тоже не очень нравитесь. Рино присел на разваливающийся диван. – …да и отец вы явно не из лучших. Олауссен хотел было возразить, но Рино жестом приказал ему замолчать. – Не берусь судить, но мне кажется, вы не слишком участвуете в жизни сына. – Вы ошибаетесь. – Я практически уверен, что прав. Все свидетельствует о том, что кто-то пытается наказать вас за то, что вы отвернулись от детей. – Отвернулся? – Воспринимайте это буквально. Если вы недостаточно участвуете в жизни ребенка, вы, считайте, повернулись к нему спиной. – Но эта стерва послала меня ко всем чертям. Ей главное, чтобы деньги регулярно приходили. – Как ее зовут? – Ренате Оверлид. По его выражению лица можно было подумать, что он говорил о содержимом блевотины. – Назовем ее просто Ренате. В ответ Олауссен состроил презрительную мину. – Отношения закончились по ее инициативе? – Какие отношения? – Олауссен обнажил зубы цвета пива. – Шуры-муры длиной в месяц, вот и все. – То есть вы не встречались, когда родился Томми? – Через месяц она заявила, что все кончено. Теперь же у нас тетки рулят в этих делах, если вы не в курсе. Рино вполне мог бы согласиться, но решил, что Олауссену и так хватает поддержки. – То есть после разрыва вы почти не общались? – Она позвонила, когда узнала, что беременна. Типа чтобы я знал, что наш перепих обойдется в копеечку. – Она так сказала? – Не напрямую. Рино сомневался, что личность, сидевшая перед ним, способна читать между строк. – А после рождения Томми? – Тут она внезапно поняла, что мы должны вести себя по-взрослому.