– Ты не мог бы придержать немного врачей из скорой? Брокс вопросительно взглянул на Никласа. – В прошлый раз они нам помешали, – пояснил Никлас. – Эллен Стеен перенесли на другое место еще до нашего приезда, а потом и вовсе увезли, еще до того, как мы тщательно осмотрели место преступления. К тому же там успело пройтись и наследить полдеревни. В этот раз такой ошибки я не допущу. – Речь шла о спасении жизни, – возмутился Брокс. – Сейчас ведь не идет, – Никлас опустился на колени рядом с трупом. У нее, конечно, были темные волосы, но он все еще мог разглядеть ее азиатскую красоту – может быть, раньше она была блондинкой. – Фонарик есть у кого-нибудь? Линд протянул ему карманный фонарик, Никлас осветил волосы жертвы. На них была кровь, но никаких следов краски заметно не было. – Она натуральная брюнетка? Оба полицейских задумались. – По-моему, да, – сказал Линд. Никлас поднялся, продолжая светить фонариком на тело жертвы. Она лежала, вытянув одну руку перед собой, как будто в предсмертное мгновение потянулась за чем-то. Что-то в ее позе казалось неестественным, но Никлас пока не понимал, что именно. И еще это платье. Он, конечно, не был экспертом, но понимал, что платье совсем простое, на ткани были более темные переливы. Никласу показалось, что платье у куклы было намного лучше сделано, и решил проверить при первой возможности. Если это действительно так, похоже, преступник торопился. Запах одеколона настиг Никласа раньше, чем сам Брокс. – Нам нужна зацепка, – проговорил он. – Нельзя больше зевать. Сейчас мы успеваем лишь подтвердить сам факт преступления. Опросы жителей результатов не дают. Правда в том, что мы понятия не имеем, что происходит. Кроме этого, похоже, кто-то пользуется тем, что мы очень заняты. Сегодня утром поступили сообщения о двух новых взломах. Никлас кивнул. Они блуждали в темноте. События казались отдельными лоскутками, из которых никак не складывалась и даже не проглядывала цельная картина. И все-таки эта женщина была исключением, он чувствовал это, хотя объяснить, как и почему, пожалуй, не смог бы. – Если ее забили насмерть… – Если? – Линд стряхнул перхоть. – Понимаешь, если бы ее сильно ударили, она должна была бы свалиться мешком. – О чем ты? – А если бы преступник ударил ее несколько раз, разве не должна она была защитить голову? Линд знаком показал, что не понимает, о чем говорит Никлас. – Посмотри, как она лежит, – пояснил Никлас. – Что-то тут не так. Нет никаких следов, указывающих на то, что она пыталась убежать от нападавшего, но она лежит так, как будто указывает на что-то. – И ты хочешь сказать, что…? – Я хочу сказать, что поза кажется неестественной. Или преступник хочет нас обмануть… или, напротив, направить на нужный след. – Ответ в куклах, – Линд взглянул на темный горизонт. – И в платьях, – добавил он. Синие огни засверкали вдали, но сирена была выключена. Видимо, Брокс сообщил, что спасать уже некого. Никлас еще раз присел рядом с трупом и осторожно провел рукой по спине жертвы. Платье было порвано на длинные полоски, как и у Эллен Стеен. Он попытался их разгладить, но платье было слишком узким. Вместо этого он приподнял пальцем материал и осветил фонариком рану. Тело было все в крови. Перед внутренним взором Никласа предстало чудовище из сна, в этот раз оно напало сзади, сильные когти разорвали материю и кожу. – Что-нибудь нашел? – Линд наклонился над Никла-сом. Тот встал и отошел немного назад. Женщина, одетая как кукла, была похожа на маленького ребенка. На маленького обиженного ребенка. Убитого монстром. – Брокс прав, – пробормотал Никлас, – о том, что происходит, нам не известно ничего. Глава 20 Будё До квартиры Эвена Харстада Рино добрался около двух. На радостях он поделился своей версией с Томасом, тот сказал, что для ареста подозрений недостаточно, но согласился – все преступления связывала служба социальной помощи, а может быть, и отдел опеки и попечительства, расположенный в том же здании. Среди сотрудников этих служб был всего один Эвен, уже через десять минут Томас знал его фамилию, получив достоверные сведения от своей девушки, а точнее, ее партнерши по теннису, которая оказалась той самой улыбчивой девушкой в приемной. Теперь он стоял у двери, хотя Томас советовал ему подождать. Рино нажал на кнопку звонка, услышал, как в доме раздалось тихое жужжание, затем дверь открылась. Эвен Харстад скептически разглядывал инспектора. – Эвен Харстад? – Рино был одет в гражданскую одежду. Он протянул руку для приветствия и улыбнулся так, будто приходился Харстаду дальним дядюшкой из Америки. Все еще сомневаясь, мужчина ответил на приветствие. Все правильно. На руке, от ладони до рукава рубашки, были видны следы ожога. Казалось, Харстад прочитал мысли Рино: он быстро отдернул руку и прислонился к косяку. – В чем дело? Голос звучал напряженно, руку он спрятал за спину. – Рино Карлсен. – Полицейская куртка висела на плече, легким движением инспектор расправил ее так, чтобы был виден значок. – Я заходил к вам в офис… На мгновение Рино показалось, что в глазах мужчины проскочило желание сбить инспектора с ног и сбежать, но он справился с эмоциями и надел маску равнодушия. – Я по поводу этих преступлений… – Рино сознательно не стал продолжать. – Я пришел в службу социальной помощи, или, точнее, в отдел опеки и попечительства, потому что следы привели расследование в этом направлении. Харстад молчал. – Может быть, продолжим разговор в помещении? – Я собирался уходить. Если вы меня ни в чем не подозреваете… – Харстад попытался улыбнуться. – Ренате Оверлид и Вигдис Закариассен. Обе проливали слезы в вашем кабинете. – О чем вы говорите? – И Томми, и Кристер страдали от недостатка внимания со стороны отцов. Мы знаем, что преступник мстил за этих мальчиков. Взгляд мужчины стал жестче. – Если вы охотитесь за преступником, вам стоит поискать в другом месте. Рино с подчеркнутым удивлением взглянул на собеседника. – Что считать преступлением, это вопрос терминологии. Вы, как полицейский, знаете это лучше меня. Рино все больше убеждался, что нашел того, кого искал. Очевидно, Эвен Харстад занимался и теми, и другими – и жертвами, и мальчиками, которых те бросили. Ощущение в животе, которое можно было бы назвать интуицией, кричало изо всех сил. Именно поэтому он стоял здесь, ведь даже в самых отчаянных фантазиях не мог вообразить, что тот, кто так старательно планирует свои преступления, а затем так хладнокровно их осуществляет, с легкостью признается, как только почувствует, что полиция близко. – Ваша правая рука… – Рино кивнул на руку, которую мужчина все еще прятал за спину, – старый ожог? – Вы переходите границы. Думаю, мы закончим разговор. Харстад сделал шаг назад и попытался захлопнуть дверь. – Тогда поедем к вам на работу. Мы не можем закрыть глаза на то, что все следы ведут именно к вашему рабочему месту. – Уже поздно. – Две минуты сейчас или двадцать в вашем кабинете. Выбирайте. Рино улыбнулся профессиональной улыбкой палача. – Хорошо. Похоже, вы стесняетесь из-за руки, как было, когда я приходил пару дней назад. Вы схватили кипу бумаг и пошли мне навстречу. Вы сделали это специально, чтобы не пришлось подавать мне руку для приветствия. То, как вы несли эти бумаги, пытаясь спрятать свою руку под ними, навело меня на мысли – почему вы так делали? Конечно, мы живем в такое время, когда не приходится ничему удивляться, многие специально выставляют свои недостатки напоказ. А подобный ожог – извините, что я это говорю – и уродством-то назвать нельзя. И я подумал, что ваше… назовем это «смущение», вызвано скорее тем, что вы связаны с преступлениями. Известно, что у второй жертвы преступника сильнейшие ожоги именно правой руки. – На что вы намекаете? – Я просто делюсь с вами фактами. Мы знаем, что тот, кто стоит за преступлениями, мстит за детей жертв, и когда мы видим, что сотрудник социальной службы тщательно скрывает ожог на правой руке, то у нас появляются подозрения. Иначе говоря, я вовсе не намекаю. Я скорее отсекаю ненужное. Один из методов работы. С этой целью я и пришел. – Вы проводите официальный допрос в коридоре? – Так вы же сами не захотели меня впустить. Но нет, до официального допроса еще далеко. Харстад опять собрался с силами. – Вы же знаете, я не имею права разглашать сведения. – Молчание – золото. Но не всегда. Извините за беспокойство. Доброго пути! Харстад недоуменно взглянул на инспектора.