* * * Никлас завороженно смотрел на трубку телефона. Ему по-прежнему с трудом верилось, что убийца – его коллега. Во время переписки Карианне связалась с больным человеком, который внушил себе, что преподнесет ей жизнь в подарок. Этот доброжелатель своим извращенным умом понял, что сделать это можно через донорство, и решил все взять в свои руки. Выбор пал на Линею, скорее всего потому, что Эдмунд Антонсен казался подходящей жертвой, ведь выпивка уже загнала его в самые темные уголки совести. Но все пошло наперекосяк, план не сработал, и ему снова пришлось выбирать. В этот раз ему повезло, почка несчастной женщины и сегодня поддерживала в Карианне жизнь. Внезапно слова старого патологоанатома приобрели новый смысл. Тот сказал, что удар, из-за которого у Линеи на черепе появилась трещина, был не очень сильным. А скорее, его можно было назвать точно рассчитанным. Потому что она не должна была умереть на месте. Согласно плану, Линея должна была прожить еще несколько часов. Достаточно долго для того, чтобы ее хорошо работающую почку можно было пересадить. Час. У него был всего час. Никлас проверил часы, понимал, что должен что-то сделать. Внезапно ему в голову пришла мысль. Возможно, он действовал наугад, но это было единственное место, где, как он мог предположить, держали Карианне. Поэтому он отправился именно туда. * * * Одиноко стоящий у моря дом, на первый взгляд, был построен в пятидесятые. Тесный ряд скал ограждал его от остального мира, казалось, выбирая место для строительства, хозяева сознательно отстранились от окружающих. Никлас остановил машину у небольшой дорожки, немного не доезжая до съезда к дому, и стал пробираться между скалами, острые хребты которых напоминали окаменевшие гигантские волны. Последние лучики солнца заползали за горизонт, поэтому Никлас пару раз оступился. Постепенно глаза привыкли, и он смог перебраться через скалы, цепляясь за щели и выступы. Он взобрался на последнюю преграду и осмотрел дом. Из трубы не валил дым, но пара окон тускло светилась – значит, именно здесь он держит Карианне. Никлас увидел, что одно из окошек мансарды приоткрыто, конечно, это вполне может быть ловушка, но у него не было ни сил, ни времени это выяснять. Желтый фонарь едва освещал пятачок у входа и не оставлял выбора. Он проберется в дом через окно мансарды. Никлас встал на четвереньки и пополз вдоль скалы туда, где горы лентой огибали полянку. От влажной осенней травы колени тотчас же намокли, но он этого даже не заметил. Сердце колотилось так, что становилось больно. От мысли о том, что кто-то, возможно, следит за каждым его движением, все у него внутри сжалось. Никлас остановился и подождал, пока восстановится дыхание, а затем выверенными движениями, стараясь действовать очень тихо, взобрался на веранду. Он чувствовал, как доски прогибаются у него под ногами, но скрипа не слышал. Дерево прогнило насквозь. Никлас пытался уловить какие-то звуки, но его движения заглушали все остальное. Огромный тополь простирал свои ветки над верандой, и Никлас представил себе, как они скребутся о стены, качаясь на холодном осеннем ветру. Кто-то явно не особо утруждал себя своевременной стрижкой ветвей. Карниз держался с трудом, и Никлас осторожно наступил на него. Ноги не слушались, и ему едва удавалось унять дрожь. Он взглянул на окно, оно было закрыто на простой крючок. Может быть, где-то здесь была лестница, но Никлас решил, что обойдется без нее. Он схватился за одну из веток, наступил на металлический козырек над окном первого этажа и сразу ухватился руками за верхнюю раму. Всем телом Никлас прижался к стене, опасаясь, что козырек отломится, но он держался прочно. Никлас сбросил крючок с петли и распахнул окно. Он увидел маленький выступ, за который смог уцепиться руками, и подтянулся. Повиснув на раме, Никлас пытался поймать центр тяжести. Из темной комнаты проступили очертания шкафа и кровати. Никлас бесшумно опустился на пол. В нос ударил запах дома и его обитателя. Никлас лежал неподвижно, прижимаясь к холодному полу руками и лицом. В доме царила тишина. Либо здесь никого не было, либо хозяин ждал, когда жертва попадется в ловушку. Никлас притаился за дверью и осторожно взялся за ручку. Дверь открылась с сухим скрипом. Снова все стихло. Никлас присел и заглянул в коридор, который, очевидно, был пуст, только плетеный коврик из рогожи закрывал половицы. Из коридора вели две двери – одна распахнутая, вторая закрытая. Никлас сбросил ботинки и на цыпочках подбежал к дверям, расположенным друг напротив друга. Он думал, что дверь в закрытую комнату распахнется тут же, как только он войдет в соседнюю. Поэтому Никлас пнул дверь ногой и сразу же прижался к противоположной стене. Ничего не произошло. Он сник, понимая, что дом, по всей видимости, совершенно пуст. «Еще одна спальня», – подумал Никлас. Кровать не застлана, значит, ею давно никто не пользовался. Он снова ударил ногой по двери. На него смотрели пять женщин. Прошло несколько секунд, прежде чем Никлас понял, что это куклы. Они стояли на маленьких подставках в неестественных позах и казались замороженными. В свете старой стоявшей на полу настольной лампы куклы выглядели жутко. Чувствуя, что заходит в рабочий кабинет сумасшедшего, Никлас вошел в совершенно пустую комнату. Здесь не было ничего, кроме кукол и лампы с коричневым абажуром. Все куклы были одеты в старомодные платья на несколько размеров больше, чем нужно, так что платья висели на их изящных фигурках. Никлас почувствовал, что кукол скорее накрывали, чем одевали. Он подошел поближе и увидел, что лица у кукол были одинаковыми. Почему куклы? И почему пять одинаковых? Волос у кукол не было, Никласу показалось это странным, ведь мастер, очевидно, пытался придать им естественный вид. Когда он осматривал одну из кукол, то заметил тень на ее лице. Никлас пригляделся и осторожно провел пальцем по ее щеке. Поверхность была холодной и твердой, почти гладкой. А прямо посреди головы виднелись трещины. Значит, вопрос был не в качестве. Никлас повернулся и заглянул внутрь головы куклы, одетой в застиранное платье. Такие же трещины – как на сухой, неухоженной коже. Ужасная догадка поразила его, когда он подошел к одной из кукол, которая стояла, приподняв руку, как будто махала кому-то на прощание. Трещин было меньше, но и они проступали из огромной дыры прямо в центре головы. В центре головы. Он все понял, но отказывался до конца в это верить, мысли как будто увязли в масле. Он выскочил из комнаты, больше не заботясь об осторожности, рванул по лестнице в мансарду, выкрикивая имя жены. Никто не ответил. Он заглянул во все комнаты, спустился в подвал, но кроме небольшого мешка картошки и инструментов ничего там не обнаружил. Их здесь не было. Он уже собирался выйти из дома, когда его настигло озарение. Он медленно обернулся. На крюке на лестнице висела бейсбольная бита. Никлас представил себе, насколько хорошо рассчитанными были удары – и по силе, и по месту. В прошлый раз он ошибся. И не хотел ошибиться еще раз. Никлас достал телефон. Больше ждать он не мог. Глава 40 Из уважения к дочери Рейнхард никогда раньше не читал приходившие ей письма. Теперь он осторожно взял в руки письмо, из-за которого зять так стремительно убежал. Он понял, что Никлас узнал, кто писал эти письма, хотя подписи на них не было. Он стоял и разглядывал ее имя, написанное на розовом конверте. Почерк показался ему знакомым. Рейнхард достал письмо и просмотрел его, не вдаваясь в смысл написанного. Его не оставляло чувство, что он видел этот почерк раньше. Первая буква каждого слова была написана каллиграфически, как будто служила украшением нестройному ряду разрозненных букв, которые шли дальше. Коробка из-под маргарина простояла нетронутой многие годы, так что узнать этот почерк он мог, только если видел его в письме, адресованном ему самому. Ноги подкашивались, когда он спускался вниз, на первый этаж. Тело требовало отдыха, и он вспомнил о словах Никласа «Не трогай сок!». Просто бессмысленно! Сок он покупал в проверенном магазине, в него не могли ничего подсыпать. Разве что кто-то проник к нему домой. Внезапно Рейнхарда прошиб холодный пот. Он сел на скамью на кухне, открыл нижний ящик стола и вытащил стопку писем и выписок с банковского счета. Там было много бумаг из центрального офиса банка, так что Рейнхард отложил те письма, которые пришли из Бергланда. Он собирал все письма, полученные с января по декабрь, а потом бережно хранил те из них, которые казались ему важными. У него в руках оказалось около двадцати писем, не так уж много за почти десять месяцев. Он улыбнулся, когда открыл первое письмо. Оно было подписано Кариной Сёдерхолм, руководителем общины. В возвышенной манере его приглашали на ежегодную летнюю встречу. Не тот почерк, слава богу. Рейнхард уже начал думать, что ощущение его обмануло, но все-таки открыл предпоследний конверт. Он перевернул стопку, значит, это письмо пришло совсем недавно. Так как старик уже не верил своим ощущениям, он просто мельком взглянул на подпись, и уже убрал письмо обратно в конверт, когда внезапно его настигло прозрение. Он сидел, уставившись на имя отправителя, напечатанное жирными буквами в левом верхнем углу. Неправда, наверное, просто похожий почерк! Он задрожал, как будто его мучили сильнейшие боли, затем снова медленно вытащил письмо из конверта. Всего несколько строк. Напечатанных на компьютере. Речь шла о паспорте, который он переоформлял, когда его прошлый документ сдуло первым весенним ветерком. Это было еще до болезни. «В приложении направляю Вам…». Рейнхард нашел взглядом подпись и задрожал еще сильнее. Это просто не могло быть правдой, этого не может быть! Он положил письмо на скамью и завороженно смотрел на подпись. Почерк был тот же самый. Это он. Текст начал двигаться, затанцевал перед глазами Рейнхарда и внезапно исчез. Перед стариком всплыла подпись: ЛЕНСМАН. Глава 41 – Ты в отчаянье? – голос звучал равнодушно. – Ты говорил, что действовал только в интересах Карианне. – Да. – Она опять больна. – И что? – Речь идет о днях. – Вполне может быть. – Ты был первым. Она мне говорила. – Первым? – в голове прозвучало искреннее любопытство. – Ее первая любовь. Она рассказывала мне о письмах, об анонимном поклоннике, непохожем на других. Она прятала твои письма и перечитывала их снова и снова. Все остальные просто выбрасывала. Она так и не узнала, кто ты такой, и все-таки ты был у нее первым. Ты дал ей жизнь. Я никогда не смогу понять тот способ, который ты выбрал, но я отлично понимаю, что должен благодарить тебя за то, что она жива. И ты можешь спасти ее еще раз. Но ей нужна медицинская помощь… быстро. Может быть, она проживет еще день, может быть, два, но не больше. Ей нужно пройти диализ. На другом конце провода молчали. – Я дошел до точки, Никлас. Понимаешь, я заключил с ней договор в тот раз и всю жизнь соблюдал его. Если я сяду, то не смогу выполнить свои обязательства. Как ты понимаешь, я попал в переделку. Я ничего не хочу так страстно, как опять подарить ей жизнь, но и собственную шкуру мне тоже жалко. И, похоже, учесть интересы обеих сторон не получится. – И как же ты выкрутишься, если она умрет у тебя на руках? – Именно об этом я сейчас размышляю. Я всегда был в очень удобном положении, на несколько шагов опережал события и мог планировать все до мельчайших деталей. Ты меня вычислил, мне пришлось действовать импульсивно, поэтому я и угодил в такую неловкую ситуацию. Передо мной весьма непростой выбор. Либо я, либо Карианне. Никлас похолодел. – Я могу отпустить ее и подарить ей жизнь еще раз. Или она может стать мечом, которым я пробью себе выход из этой… щекотливой ситуации. – Возьми меня вместо Карианне. И тебе не придется выбирать. – Мне нравится эта мысль. Но, боюсь, это еще сильнее все усложнит. – Вовсе нет. Это все решит. Ты сам сказал: все, что ты делал, ты делал ради Карианне. Если мы поменяемся, так и будет. Ты опять соблюдешь интересы Карианне. – Тогда я выставляю условия. Никлас обрадовался. Соперник сдавался. – Если я хоть на миг заподозрю, что ты предупредил полицию… – Я никуда не звонил. – …она умрет. Помни: я очень подозрительный человек, Никлас. Так что… Карианне больна, она слаба, ей намного хуже, чем ты, занятый только самим собой, замечал. Ты позволил ситуации выйти из-под контроля, не заметил, что твоя жена страдает. Она заслуживает большего! Никлас сглотнул. – Думаю, Карианне не сможет противиться, если ее поставят перед выбором. Снова молчание. – У тебя в машине есть наручники? – В бардачке. – Тогда предлагаю вот что… – Что? – Ты будешь двигаться по моим указаниям и, когда я скажу, наденешь наручники. – Хорошо. – Повторяю: я очень подозрительный человек – да, некоторые даже говорят, что моя подозрительность граничит с паранойей. Так что если мне покажется, что наручники застегнуты не так, как надо… – Я буду ждать. – Дай подумать, Никлас. Позвони через пять минут. Через четыре с половиной минуты он снова набрал номер и узнал место встречи. Глава 42 Рино открыл дверь в комнату 216. Он немного постоял, привыкая к слабому затхлому запаху. Потом зашел. Лоренц лежал на спине, уставившись в потолок. Лицо было узкое и костлявое, над нижней половиной лица, будто высокая гора, нависал уродливый нос. Глубоко посаженные глаза, рот с бескровными губами… Рино говорили, что Лоренц выжил из ума, но инспектору все равно захотелось увидеть виновника той ненависти, которую его приемный сын выплеснул в Будё.