– Нет, это только мое впечатление, – Томас опять откусил большой кусок яблока. – А ты что скажешь? Он снимает крохотную комнатку, работает допоздна, наливает пиво беззубым пьяненьким горожанам. Работает на полставки, долгов выше крыши, поэтому он частенько наведывается в социальную службу. Ни хороший, ни плохой. Серенькая личность, приспосабливающаяся к обстоятельствам. Есть ребенок – живет, естественно, с матерью. – Естественно? – Я видел фасад его лачуги и его соседей. – Где находится квартира? – На Ландстранда. – А точнее? – Напротив офиса авиакомпании «Видерё». Я поговорил с тремя соседями. Никто ничего особенного не заметил. – Неудивительно. – Да, в этот раз нам придется нелегко. – Ладно. Мне нужно идти, здесь уже побывали плотники и «скорая». – Кстати, у тебя тут в верхнем ящике кокосовое печенье… – Съешь его ради бога. Он обернулся и еще раз оглядел место преступления. Черные стены, лужи на полу. Тут и до клаустрофобии недалеко. Электрическая печка как орудие убийства. Обреченный на медленную мучительную смерть. Определенно, преступник пылает от ненависти. Инспектор уже почти выбрался наружу, когда телефон снова зазвонил. Это был Ричард Нордму, адвокат и друг, каких мало. – Привет! По поводу той фразы, которую ты просил проверить. Juss talionis – право талиона. Рино совсем забыл. Когда он позвонил, Ричард сказал, что не знает такой фразы, но обещал проверить. – И что? – Я выяснил, что это значит. – И? – Похоже, ты ищешь мстителя. Глава 6 Бергланд – Только теперь я понимаю, как соскучилась по Бергланду, – Карианне Хултин не сводила глаз с горизонта. Легкий ветерок, непривычно теплый для этого времени года, играл ее волосами. Иногда прядки попадали ей прямо в глаза, но, казалось, она этого не замечала. Ее любовь к северной природе не ослабела. Щеки порозовели – но не цветущим здоровым румянцем, а яркой болезненной краснотой, как бывает при жаре. – Да, понимаю, по такому месту можно соскучиться, – Никлас шутливо улыбнулся. Они сидели на пригорке напротив дома, который сняли без особых раздумий. В этом желтом строении довоенных времен уже несколько лет никто не жил, и это было заметно, поэтому Карианне и Никлас собирались подыскать что-нибудь другое, как только появится возможность. За все эти годы перешучивание и состязание в острословии стало для них естественной формой общения, но теперь Карианне вдруг потеряла к этому всякий интерес. За пару месяцев до переезда она внезапно заметила, что у нее опухла щиколотка. Сама она уверяла, что все в порядке, но было заметно, что она нервничает. Теперь опухла и вторая щиколотка и даже несколько пальцев на ногах. Никлас пытался говорить о давлении – высоком, низком, атмосферном, объяснять этим нарушения в обмене жидкостей в организме, но Карианне лишь улыбалась, словно благодаря его за попытку представить все не таким страшным, как на самом деле. – Может, в нашем переезде сюда и был какой-то смысл. Неважно, что у него болит, если у него вообще что-нибудь болит. Мне кажется, я ему нужна. Карианне говорила об отце, тот за последние месяцы совсем сдал и уже почти не вставал. Все началось с неопределенных болей в животе, а потом распространилось по всему телу как острое вирусное заболевание, однако до сих пор никакой убедительной причины обнаружить не удавалось. Никлас подозревал, что причиной болезни могла стать многолетняя тоска. Карианне соглашалась, но в то же время говорила, что на отца, который всегда встречал жизненные неприятности с высоко поднятой головой, это непохоже. – Представляешь, вся деревня читает журнал «Очаг»! – она обняла колени и сидела, свернувшись в клубок. – И все комментируют репортаж. – Ну, ты же единственная местная знаменитость, не забывай! Журналисты связались с ней незадолго до Рождества. Карианне несколько недель размышляла над предложением, а потом согласилась. Журнал сделал из ее рассказа душераздирающую историю, в которой было все – и детство, полное страданий и одиночества, и новая счастливая жизнь. Не забыли в статье и Никласа, назвав его «любовью всей ее жизни». И хотя это, к счастью, действительно было так, после репортажа ему стало неловко и беспокойно. Описанная в журнале жизнь казалась практически невозможной. – Я и раньше ей была. Только отрицательной героиней, – Карианне передернула плечами. Ветер становился холоднее. – Папа был замечательным. Полтора года он учил меня дома, составлял вместе со школьным учителем план занятий и занимался со мной. И я не могу припомнить ни одного случая, чтобы он вышел из себя или расстроился. Папа был водопроводчиком, а вовсе не педагогом, у него образование – плохонькая сельская школа. И тем не менее он был самым терпеливым учителем в моей жизни. – Это большая редкость. Учитывая, что вы жили одни. Она чувствовала, что обязана отцу всем и что теперь настало время отдавать долги, даже если заболел он всего лишь от тоски. – А письма – это его идея? Она кивнула: – В тринадцать-четырнадцать лет мне надоели эти обязательные визиты. В конце концов, для меня и моих одноклассников они стали неприятными и странными, ребята приходили все реже. С письмами дело пошло гораздо лучше. Папа попросил одноклассников посылать мне письма. Можно было отправлять все, что захочется: рисунки, рассказы, сказки, которые они вместе придумывали. Ну, знаешь, когда один начинает сказку, а второй сочиняет продолжение, и так далее. Никлас уже это слышал. Неоднократно. И иногда ему казалось, что он лишь тень ее отца. Но он чувствовал, что ей нужно восстановить справедливость. Ведь, несмотря ни на что, ей удалось уговорить его переехать сюда и уволиться с любимой работы. – И для одного из них сочувствие переросло в нечто большее, – сказал он, опередив ее. – Да, для одного из учеников, конечно, неизвестного, ведь далеко не все мне писали… Этот парень, можно сказать, стал моей первой любовью. – Но не самой большой? Она поймала его взгляд, улыбнулась: – Нет, не самой большой. Но что-то происходит с девочками в этом возрасте. Ты лежишь одна, больная, всеми забытая, и вдруг у тебя появляется тайный друг, которого очень волнует твое состояние, он пишет тебе длинные захватывающие письма. – Ты на все письма ответила? – Только на первые два или три. Я не успевала отвечать, новые так и сыпались в почтовый ящик. Папе это не понравилось. Он никогда ничего не говорил, но я это видела. Он считал, что это уже слишком. – Может быть, тебе как раз и нужен был такой тайный друг в то время? – Да, он был лучиком света, хотя иногда становилось как-то… не знаю, как объяснить… – Жутко? – Да, наверное. Это был перебор… Но чувство обожания было мне уже знакомо. – Да? Она усмехнулась: – Была одна девочка, она ходила в седьмой или восьмой класс, когда я пошла в школу. По какой-то причине я ей очень понравилась, я помню, она говорила, что я заколдованная красавица. Однажды она сказала слова, которые я не могу забыть, может быть, потому, что позже со мной все это случилось. Она сказала, что мечтает однажды проснуться и оказаться в моем теле. Чтобы мы обменялись телами. Красиво сказано? – Теперь я понимаю, почему ты так хотела вернуться. Здесь все тебя обожают. Меня это совсем не радует. – Дурак! – Она погрозила ему кулаком. – Уже потом, после операции, один парень начал оказывать мне знаки внимания. – У вас с ним что-то было? – Никлас! – Ну, вы встречались? Она улыбнулась, поддразнивая его: – Я думаю, судьба в тот момент уже решила, что мне предназначен ты. Бедняга сломал ногу и пролежал несколько недель в гипсе. А потом интерес угас. К сожалению. Я начала разбираться в парнях. – Кстати… – Никлас подсел поближе. – Линд вчера кое-что рассказал об этом Бродяге. – О Конраде? Ох. Мне так его жаль.