– Чтобы не осталось вещей от Людмилы и… дочки, – запинается Александр. Сквозь полуопущенные веки я замечаю, как тень бежит по лицу Вячеслава. Или это отблеск от пожара? – Логично, – заключает охотница. – А ты зачем бегал к поленнице? – Я прошлый раз нашел, да так там и оставил. Теперь будет чем сделать Вызов. Никогда не думал, что буду охотиться на свою дочь. Последнее, что я вижу, так это соска-пустышка. Обычная детская пустышка. Такая была и у меня в свое время. Головы охотников склоняются над синеватой пластмассовой пластинкой, из которой торчит покусанная резиновая соска. Веки слипаются, и я проваливаюсь в сон. На сей раз без сновидений. Лишь сплошная темнота. Сквозь неё ощущаю, как меня куда-то несут. Укрывают теплым одеялом. А может это только приснилось? Приснилось, что разжимают челюсти и вливают какой-то горький настой. Приснилось, что твердые руки не дают вырваться и приходится проглатывать. Приснилось? Истошный крик петуха вырывает из темноты. Я от неожиданности распахиваю глаза так резко, что почти слышу их щелчок. Где это я? Похожая на пенал комната, из мебели кровать и комод с табуреткой. Я приподнимаюсь на подушке. Сквозь тюлевую занавеску окна виднеется кусок неба, зелень куста и дальше, за ветками, выглядывает деревянный забор и желтая стена соседнего дома. Одна стена комнаты бугрится боками бревен выкрашенными синей краской, на противоположной плоской стороне вдаль смотрят три богатыря. Сколько раз я видел репродукцию этой картины в учебниках и книгах, но впервые такого размера. Илья Муромец, Алеша Попович, Добрыня Никитич – богатыри изображены почти в полный человеческий рост. Нет, художника я знал, Виктор Васнецов его звали. А вот кто эту картину нарисовал? Впервые я увидел у Алеши Поповича гусли. До этого момента как-то не замечал. Может картинки попадались маленькие? Я встаю и шлепаю к межкомнатной двери. Она притулилась за зелеными шторками, которые дополняли зелень травы на картине. Я снова голый. Неудивительно. Вот как-то начал привыкать светить причандалами направо и налево. Словно завзятый маньяк-эксгибиционист. Прикрываюсь на всякий случай одеялом – вдруг за дверью бал, а я без шпор. Веселое настроение, озорная сила просто распирает меня изнутри. Будто и не было вчерашней драки, укусов, пристального взгляда безносой старухи с косой, и слоносшибательной дозы снотворного. Омрачает воспоминание о двух не повинных людях, которые погибли по нашей вине, но если получится вернуться… То что я сделаю? Расскажу всё Светлане? «Обрадую» Кирюшку? Нет, скорее всего, они и так уже узнали… Я снова начинаю погружаться в невеселые мысли, и, чтобы как-то отвлечься от них, толкаю белую тонкую дверь. Плавно качаются зеленые шторы, напоминая траву под порывом ветра. Я оказываюсь в светлице, где протирают глаза, лежащие на полу Вячеслав и Александр. По правую руку стоит диван, на котором прикорнула охотница. Спинка дивана упирается в беленый бок огромной русской печи. В центре комнаты красуется странный стол – из-под круглой крышки выглядывает кряжистый пень. Похоже, что та же искусная рука, которая нарисовала картину на стене, прошла резцом по дереву. От верхушки до комля вились змеи, прыгали кошки, бежали собаки. Я любуюсь творением искусства и не сразу замечаю, что с меня сползло одеяло. – Смотри, застудишь бубенчики, звенеть нечем будет! – зевает Вячеслав. – Ой! – я подтягиваю одеяло. – Где это мы? – В страшном и ужасном «Волчьем» у не менее страшного и ужасного хозяина. Этот скряга даже подушку зажал, так и пришлось… – Вячеслав не успевает закончить, когда из-за печки выходит хозяин дома. – Кто-то слишком много болтает, в следующий раз останешься дрыхнуть под кустиком. Вот там и подушка тебе будет, и кофе в постель, если какая собака помочится. Хозяин – крепкий мужчина, на вид шестьдесят лет, волосы до плеч словно присыпаны мукой. Загорелое лицо выдает в нем человека часто находящегося под солнцем. Рубленые черты лица снизу закрываются аккуратно подстриженной бородой. Таких мужчин обычно выбирают главой деревни. Зычный голос привык командовать, чувствуется военная выучка. – Уж и пошутить нельзя, – потягивается Вячеслав. – Вот за что вас, охотников, не любят, так это за полное отсутствие чувства юмора. – А-а-а, вон оно чё! Я-то грешным делом думал, за то, что оборотням разгулу не даем и бьем смертным боем особо зарвавшихся, – парирует старик и смотрит на тетю Машу. – Мария, собирай свою гвардию, чайник вскипел. Потом в баню отправитесь. А тебе сейчас что-нибудь принесу, – он глядит острыми глазами на меня. – Спасибо. – Спасибом сыт не будешь, – ворчит мужчина. – Никогда не думал, что буду оборотней лечить, а вишь как жизнь повернулась. Эх, если бы не Мария… – Семён, спасибо тебе за Женьку, – подает голос охотница. – И за приют тоже спасибо. Она легко встает со скрипнувшего дивана. Ребята поднимаются и теперь потягиваются, разминая затекшие тела. Мужчина поворачивается спиной, но я успеваю увидеть, как на его шее качнулся медный медальон. Тоже охотник? – Тетя Маша, а кто это? – мотаю я головой на вышедшего человека. – Семён Алексеевич Платонов, местный знахарь, травник, и по совместительству отошедший от дел охотник, – отвечает Александр вместо тетки. – Вчера тебя к нему привезли, не помнишь? Охотница подходит к лежащим в углу рюкзакам и вытаскивает оттуда свежий комплект белья. Одежда Александра. Может, он поделится? Наши рюкзаки составили компанию упавшей в расщелину «Ниве». Хотя кошелек от перевертня остался… Похоже, что охотница научилась читать мои мысли, если она вытаскивает из кармана «лопатник» и проводит пальцем по корешкам купюр. – Я быстро в магазин и обратно. Как раз и Женьке что-нибудь прикуплю. А то он как в сказке, пока семь пар чужих сапог не сносит – цели не достигнет. Слава, учти, если Семён тебя побьет, то это будет целиком и полностью твоя вина! – с этими словами она выходит из комнаты. Мы переглядываемся с ребятами. – А что я? Уж и посмеяться нельзя, серьёзные все такие, – бурчит Вячеслав. – Жень, ты себя нормально чувствуешь? – спрашивает Александр. – Я к чему спрашиваю – впереди гонка ожидается, так что если не можешь, то лучше останься. Я присаживаюсь на диван, пружины скрипят под весом. Двигаю руками, ногами, щурюсь, когда вижу на плечах и руках новые зарубцевавшиеся раны. Если так дело пойдет и дальше, то в Шую я вернусь весь пятнистый, как леопард. Если вернусь… – Вроде бы ничего. Это меня Семён Алексеевич выходил? – Да. Когда мы тебя привезли, он сначала не хотел пускать, но тетя Маша смогла уболтать. Тебе отдохнуть надо было, через день-два и сам бы поправился. Однако, нет у нас этих двух дней. Вот он и составил тебе настой, – отвечает присевший рядом Александр. На нас зеркальными стенками смотрит старый сервант. Похожий стоял у моей бабушки, и я любил те дни детства, когда из него доставался чайный сервиз. Если разрисованные синими цветочками чашки вынимались – значит, у нас будут гости. Значит, придут взрослые и приведут с собой детей и внуков. Значит, мы сможем поиграть вместе и редко наши игры обходились без синяков и царапин. В этом серванте на блюдцах тоже стоят чашки. В нижнем правом углу серванта, там, где горкой высятся тарелки, я замечаю черно-белую фотографию. – Это хорошо, что он составил, – я подхожу к фотографии. Шесть человек смотрели в камеру. Не было деланных улыбок, когда фотограф дурашливым голосом кричит: «Скажите – сы-ы-ыр!» Шесть человек стояли у большого танка. На фото видны следы от снарядов на броне. Я внутренне холодею – такое количество попаданий не каждый танк выдержит. Каково же было команде, которая находилась внутри? – Ого, а я его знаю! – палец Александра показывает на стоящего справа пожилого мужчину. Он тоже разглядывает фотографию, к нам подходит Вячеслав. – Ещё бы ты его не знал, это же Семён Алексеевич. Какой же он древний, если тогда был пожилым… – Да нет, я не о том, – взволнованно говорит Александр. – Я же видел его во сне. Я был в этом танке. Я видел, как он уничтожал перевертней… Я давно не видел Александра таким взволнованным. С тех пор, как я привез вести о Юле, о «его» Юле. «Моя» Ирина – с усмешкой вспоминаю я. Похоже, нам везет одинаково… И в то же время… Я тоже помню этого человека – он приснился мне в бою с двумя оборотнями. Может, это какой-нибудь дальний родственник? – Ну, чего уставились? – звучит в дверях голос охотника и я невольно вздрагиваю. «Договор!» – голос похож на тот, что перекрыл стенания метели. В руках охотник держит широкое блюдо с нарезанным хлебом, колбасой, сыром. Утренние бутерброды. В другой руке он держит черное трико, которое вскоре оказалось на мне. Вытянутые колени говорят, что носят его в основном дома и часто. Маловато, но что поделать. Не садиться же за стол голым? Не комильфо, как сказала бы наша преподавательница по английскому языку. – Да вот, знакомого увидел, – отвечает Александр. – Очень похож этот человек на вас, я его во сне видел. – В каком сне? – прищуривается Семён. – Да вот в этом, где экипаж Колобанова справился с двадцатью танками. – С двадцатью? – недоверчиво косится Вячеслав. – Вообще-то их было двадцать два, и ещё противотанковые… – задумчиво поправляет Семён Алексеевич. – Забывает молодежь славные деяния предков. Эх. Значит, видел перевертней? – Да, мне тогда много снов снилось. И везде похожий на вас человек участвовал, и у Колобанова, и у Давыдова, и в Осовце… – отвечает Александр. – Он показывал, как уничтожать перевертней. Старик кивает в сторону кухни, и мы проходим за ним. Кухня небольшая, в углу двухкомфорочная плита, рядом баллон с газом. Кухонный комод, выкрашенный синей краской, прячется под цветастой клеенкой. Пожелтевшие занавески покачиваются от налетающего ветерка. На улице светит солнце, кричат петухи, под окном кто-то хрюкает. На обычном столе дымятся тарелки с борщом. В каждом красном прудике выделяется белый шлепок сметаны. – Берите и пойдем в комнату, – командует Семён Алексеевич. Борщ восхитителен, каждый съедает по две порции. Тетя Маша возвращается с покупками как раз ко столу. Она тоже не отказывается от добавки. Охотник под конец завтрака возвращается с закипевшим чайником и достает из серванта те самые, голубоватые чашки. – Так значит, перевертней говоришь, во сне уничтожали? – прихлебывая ароматный чай, спрашивает охотник. – Да, и везде этот человек фигурировал, – отвечает Александр, делая королевский бутерброд. «Королевским» он назывался у студентов-общажников, делался в основном в понедельник, когда из дома привозилась колбаса и сыр. В другое время на хлеб клалось масло или дешевый паштет. – А теперь сны видишь? – снова щурится охотник. Непонятно, то ли он сощурился от удовольствия, то ли парок попал в глаза. – И теперь вижу, – вздыхает Александр, – только не перевертни снятся… – А кто? Девки голые? – подталкивает Вячеслав. – Знал бы о таких снах – ни за что бы не лег рядом спать. Александр качает головой. Его глаза не отрываются от чашки с чаем. Чувствуется, что ему неприятно говорить о своих сновидениях. – Нет. Лучше бы голые… Вместо перевертней мы с этим человеком, – Александр мотает головой на фотографию, – мы убиваем берендеев. Мы переглядываемся с Вячеславом. Вряд ли охотнику будет сниться, как он с берендеем пьет чай за одним столом, но чтобы так.... Зря мы тогда не стали заострять внимания на его словах. Ох и зря… Бег по тайге – Возможно, тебе кто-нибудь из моих предков снился, – отвечает Семён Алексеевич. – Мне тоже частенько снятся разные дела. Убитые из снов взывают. И ведь ласково так взывают, вроде как и правы они, кричат, что мы всего лишь пища. А пища не должна убивать едоков.