– Гой, Роде, гой! – хором поддерживают тетя Маша, Платонов и Сидорович. Я смотрю и стараюсь запомнить. Четыре пожилых человека стоят возле костра, обратив к нему морщинистые лица. На них взирают четыре деревянных лика. Глаза кумиров смотрят на стоящих созданий, закопченные брови грозно хмурятся. И три лика исчезают… Темнеют бревна и с них сходят человеческие черты… Бревна становятся обыкновенными закопченными бревнами. На всякий случай я отползаю к Ульяне с Людмилой. Если рванет, то хотя бы успею прикрыть их собой. Вячеслав так и не пришел в себя – здорово же ему саданул командир автоматчиков. Людмила с Ульяной тоже смотрят на творящееся действие. В блестящих глазках девочки отражается огонек костра. Фигуры у столбов шепчут, становятся слышны шипящие звуки, я уже не разбираю слова, только звуки. Много шипящих и окающих звуков. Вроде бы и понятны некоторые слова, но на одно понятное слово с десяток неизвестных. Пламя костра белеет. Белый цвет распространяется от места падения ромашки, и вскоре оранжевые языки полностью седеет. – Пошто тревожишь, Егорий? – тягучим оползнем гудит голос на поляне. Кажется, что он звучит отовсюду: от примятой и окровавленной травы; от сломанных ветвей; от постамента; от кумиров и костра. Он заполняет собой воздух, как слезоточивый газ при разгоне демонстрации. – Взываю к тебе о находке сменщика. Сними с меня свою службу, возложи её на того человека, – Пастырь указывает на лежащего Александра. – Зрю, что скоро он перевертнем станет. От дикой доли спасти его хочешь? От этого голоса чешется где-то внутри, в солнечном сплетении. Звук одновременно и тревожит и успокаивает. Отвечает охотница. – Наш срок истек, задержались мы здесь. Подруга его согласие дала перенять нашу долю. Смилостивись, великий Род, замени Пастыря, и даруй силу Александру и Юлии. Гудение огня усиливается, по поляне пляшут длинные тени от деревянных идолов и существ рядом с ними. Самая длинная тень от постамента, она дотягивается до огромной сосны и устраивается в торчащих толстыми удавами корнях. Кажется, что голос исчезает, так долго длится пауза, но я ошибаюсь. – Ты согласна, девочка-перевертень, стать спутницей нового Волчьего Пастыря? Юля вздрагивает от неожиданности. Она знает, что её спросят, но не ожидает, что так скоро. – Д-да, – шепчет она. – Поддерживать его от сумасшествия и от потери человеческого облика? – Да, – увереннее говорит Юля. – Ждать встречи целое столетие? И так до тех пор, пока не облетит ромашка? Людмила рядом судорожно сглатывает. Я тоже представляю эту вечность. Представляю и так жалко становится тетю Машу и Егория. Какую же вечность им пришлось прожить до этого момента? – Да! – кричит Юля. Голос снова смолкает. Все ждут решения. Краешек неба за пышными кронами деревьев чуть светлеет. Луна почти скрывается среди буйной листвы и полчищ длинных игл. – Тогда спросим у преемника. Встань, юноша, открой очи! По велению тягучего как мед голоса Александр открывает глаза и поднимается. Движения рук и ног напоминают подергивания зомби из фильмов ужасов. От вида черного Александра холодок пробегает по моей коже. Ульяна тоже видит страшного охотника и начинает хныкать, спрятав личико на материнской груди. – Твоя немощь скоро пройдет, пока же я твоим телом управляю. Думать ты можешь, так ответь мне на такой вопрос – хочешь ли ты занять место Волчьего Пастыря? Хочешь ли разделить свою судьбу с этой девицей? Теперь приходит очередь Александра молчать. На поляне разливается молчание, даже вороны не смеют каркнуть – сидят тихо на ветвях и посматривают вниз блестящими глазками. Александр думает… – Юноша, если ты займешь место Пастыря, то отпустишь на волю и Егория и Ладославу. Готов ли ты к этому? Тягучая пауза затягивается. Все смотрят на Александра, а он на Юлию. – Да, – дергаются черные губы. – Ты изменишься, и не будет возврата к прежней жизни до тех пор, пока не облетит последний лепесток ромашки. Ты будешь рыскать серым волком по земле, летать ястребом в поднебесье, ползать полозом по сырой земле. Будешь карать и миловать… Подумай об этом – готов ли ты отвечать за каждого волка в твоём подчинении? – Да, – голос звучит хрипло, но твердо. – Готов ли ты управлять волчьей стаей, оберегать людей от неё и её от людей? Добро и зло должно уравновешиваться. Готов ли ты, чтобы она стала самым страшным врагом на сто лет и самым любимым существом на один день? Подумай и ответь в последний раз – готов ли ты принять на себя такую ношу? С лица Александра понемногу сходит чернота. Кожа приобретает цвет несозревшей ягоды терновника. Светлые волосы испачканы кровью… Своей? Чужой? Руки и ноги слегка подергиваются, но взгляд остается твердым и осмысленным. – Да! – незнакомым басом гаркает Александр и выпрямляется, словно сбросил с плеч многотонную гору. – Да будет так! – как-то устало произносит голос и костер вспыхивает ослепительно белым огнем. Игра продолжается На какое-то время я слепну. Похоже, что не только я один, раз Ульяна опять захлебывается испуганным ревом, и раздаются вскрики людей. Такое состояние бывает при взрыве световой гранаты, только эта вспышка не сопровождается грохотом взрыва. Лишь ослепляет и пропадает. Пляшут разноцветные круги перед глазами, льются слезы, смачивая обожженную роговицу. Я невольно хватаюсь за замшелый ствол, на котором сидел, кора соскальзывает заскорузлой тряпкой, и на ладонь сыпется труха. На тыльной стороне ладони щекочет мокрым, когда зрение немного возвращается, я обнаруживаю большую зеленую гусеницу. Непроизвольно взмахиваю рукой, и гусеница пропадает в кусте буйного папоротника. Зрение возвращается и вместе с ним приходит удивление от изменения Александра. Он и раньше был крепким парнем, а сейчас и вовсе стал великаном. Ростом с Майкла Джордона, а по фигуре даст фору любому «Мистеру Вселенная». Одежда треснула, и в прорехах виднеются огромные мускулы, о таких людях говорят «ни грамма жира, одно тугое мясо». Чернота полностью пропадает с его кожи, по щекам разливается яркий румянец. Однако больше всего меня поражает его правая нога. Голая ступня стоит на мшистом покрове, а рядом лежит медный протез. Протез ощетинился острыми шипами, словно фантастический еж колючками. Пышущий здоровьем Александр оглядывает поляну. На ней находятся четыре фигуры молодых людей, которые с недоумением оглядывают себя. Вместо Сидоровича, Платонова, Пастыря и тети Маши недоуменно переглядываются три парня и девушка, по возрасту они чуть старше нас с Людмилой. Расшитые рубашки, широкие штаны и сарафан до земли – кажется, что люди пришли с ансамбля русской народной песни и пляски. На месте Пастыря крепкий темноволосый юноша с острыми чертами лица, на месте тети Маши улыбается красивая простоволосая девушка. Лишь глаза девушки кажутся знакомыми, такой озорной блеск я встречал у охотницы. – Ладославушка, – выдыхает скуластый парень. – Егорий, – девушка обнимает его. – А ты совсем не изменился, – говорит молодой человек, на месте которого недавно стоял Сидорович. – Не могу сказать то же про тебя, вон и пузо появилось, Велес, – откликается «бывший» Платонов. – Да где? Перун, ты снова шутить вздумал? – оглядывает себя «Сидорович» – Шучу-шучу, ты тоже не изменился, братка! – сгребает его в охапку молодой Семён Алексеевич. Я уже ничему не удивляюсь. Снова всплывает в памяти та игра, которую я ставил когда-то давно в «Сегу». Три существа в белом поле… Договор… Боги этого мира… Ничего удивительного! Только вздрагиваю, когда вижу Юлию – девушка подросла и стала выше, крупнее. Когда она подходит к Александру, то оказывается тому по плечо. Мохнатая бурка распрямляется, раскрашивается по всей поверхности, будто мазутная пленка по луже и спустя две секунды она обращается в простую и незатейливую одежду. В таких балахонистых куртках цвета хаки в лес уходят охотники, комары не с первого раза прокусят плотные штаны, а армейским берцам не страшны никакие острые сучки. Одежда Александра тоже на глазах преображается – серая холщовая рубаха, серые же штаны и… мохнатая накидка. Такая же накидка покрывала плечи Волчьего Пастыря. Раньше. А сейчас он обнимает помолодевших Платонова и Сидоровича. Или Перуна и Велеса, если я правильно услышал их имена. Пасторальная картинка получается – из тех, что рисуют, когда хотят напомнить, какое доброе и красивое языческое прошлое ушло в небытие. Четверо молодых людей возле деревянных столбов, костер освещает славянские скулы, прямые носы, ямочку на щеке тети Маши. Из костра вылетает черный цветок и плавно двигается по направлению к Александру и Юлии. Девушка протягивает руку, и он лоскутом вулканического пепла ложится на розовую ладошку. Александр поддерживает снизу её ладошку и цветок из черного превращается в обычную белую ромашку. Полевой цветок, какие тысячами растут на полях нашей необъятной родины. Только дети знают ответ на вопрос – сколько лепестков у ромашки? Их на самом деле всего два: любишь и не любишь. – Ой! – вскрикиваю я и чуть не отпрыгиваю от Людмилы. Девушка ущипнула меня за ногу, и надо же было попасть именно в то место, куда щипал Вячеслав. Семейное это у них, что ли? Я втягиваю воздух сквозь сжатые зубы – мало приятного. – Не спишь ты, могла бы и так спросить! – бурчу в ответ на улыбку Людмилы. Ульяна тоже показывает мелкие зубки. Ух, вредины! Что мама, что дочь. – На поляне есть человек, который попал сюда по ошибке. Ответь – ты хочешь остаться берендеем, или выберешь долю человека? Молодые люди поворачиваются к нам. Я понимаю, что вопрос от невидимого, но очень могущественного собеседника адресован именно мне. Потом до меня доходит – что именно спрашивает незримое существо. Я попал сюда по ошибке? Все страдания и мучения, все приключения и путешествие в целом – ошибка? Смерть моих родных, смерти тех, кто встретился нам на пути – всего лишь ошибка? И этот вопрос о выборе… – Могу остаться берендеем и прожить жизнь полную сумасшедших Пределов, когда я буду готов убивать направо и налево? И когда-нибудь встретиться с охотником? Или же стать пищей для оборотней? – я задумываюсь, выбор и в самом деле нелегок.