– Идите, сестра, принимайтесь за работу. У вас теперь новая обязанность – забота об этих малышах. Я вверяю вам эту работу и знаю, что вы с ней справитесь. С богом! Сестра Катрин взяла малышей на руки и направилась из кабинета в сторону другого крыла церкви. Здесь, в этой части церкви и предстоит жить мальчикам несколько лет. Это будут самые лучшие и самые спокойные годы их жизни. Находясь в тени деревьев, человек наблюдал за главным входом в церковь. Он сидел здесь уже достаточно долго, и мышцы затекли от усталости. Всю ночь он жутко мёрз и пытался согреться алкоголем из фляжки, которая была припрятана во внутреннем кармане куртки. Человек вставал, потом садился, затем снова вставал. Так организм боролся со сном, ведь пропустить важное он не имел права. Деревья скрывали его полностью, не давая увидеть случайным прохожим. Он видел всё, что происходило на пороге церкви. Вот вышла старая монашка, увидела детей и не долго думая схватила кулёк и побежала с ним внутрь. – Всё нормально, теперь её дети находятся в церкви. Когда придёт время, останется только забрать их оттуда и передать заказчику, – человек поёжился и собрался было уходить со своего укромного места, но тут увидел одну странную вещь. Дверь церкви снова распахнулась, и оттуда выбежала та же самая монашка. Она наклонилась и схватила какую-то вещь, которая лежала на пороге и была не видна из его укрытия. – Что, чёрт побери, она схватила? – он попытался разглядеть, что держит в руках монашка, но как ни напрягал глаза, так и не увидел. – Вот я олух, надо было взять бинокль! – он ударил ладонью себя по лбу и смачно выругался. Монашка скрылась за дверями церкви, не зная того, что в этот момент кто-то следил за каждым её шагом, и что теперь мальчики были под тщательным наблюдением и находились в опасности. Как мать ни пыталась сохранить им жизнь, спрятав в церкви, кто-то был хитрее и умнее, раз разгадал её план так быстро. Глава 11. Психиатрическая лечебница 2003 год, Новый Орлеан, штат Луизиана Твен лежал в палате и смотрел на белый потолок, представляя, что можно было бы на нём написать. С самого первого дня своего пребывания в больнице он хотел расписать его красками, чтобы тот не был таким белоснежным. Холст не должен быть белым, ему это не свойственно. На холсте обязательно должны быть отражены мысли художника. Вот и сейчас Твен никак не мог найти себе места, чтобы не схватить краски и не начать писать. Для этого он слез с кровати и лёг на пол. Так потолок находился от ещё дальше и выше, и ему уже не казалось, что он давит на него своей белизной и мощью. Завтра он возвращается домой к брату. К человеку, который засунул его в эту психиатрическую лечебницу, потому что начал бояться, что Твен может что-то с собой сделать. Его выписывали, потому что он больше не был опасен для общества и для самого себя – так сказал главврач. Он не знал, радоваться или огорчаться этой новости, так как привык быть здесь, с такими же, как он, и поэтому не мыслил себя в каком-то другом месте. Здесь Твен пробыл два года, и теперь предстояло научиться жить без страхов и припадков. Страхи обуревали его постоянно, но он умел с ними справляться. Страх остаться одному без семьи. Страх, что его больше никто никогда не полюбит. Страх, что вернётся Уилл Браун и снова начнёт его избивать. Бороться с этими страхами ему помогала живопись. Твен переносил их на холст с помощью кисти и красок, и становилось легче. Он писал картины сколько себя помнил. В голове постоянно крутились картины мира – прошлого, настоящего, будущего. Лица, события, пейзажи. Они перемещались, взаимодействовали, жили своей жизнью. Когда им не хватало места в голове, тогда Твен брал в руки кисть и пропадал вместе с очередным героем в его мире, стараясь как можно чётче перенести это на белоснежный холст. За время пребывания здесь Твен написал двенадцать картин, точнее сказать, тринадцать. Последнюю картину он сжёг. Эта была плохая картина, потому что на ней был изображён один из его страхов. Он больше не мог сидеть в его голове, и тогда врач попросил Твена изобразить страх на холсте. Получилось очень правдоподобно. На картине был изображён Уилл Браун с ружьём, стреляющий в Красавчика. Рядом со своим любимым конём стоял он сам, пытаясь защитить и заслонить животное от разъярённого человека и смертельной пули. После того, как лечащий врач увидел эту картину, ему стало ясно, что происходит с Твеном. Он предложил единственно правильный выход из сложившейся ситуации: уничтожить холст, таким образом попытавшись избавиться от страха, сидящего в голове. Твен не долго думая принял это и решил, что сжечь картину будет лучше всего. Когда полотно горело, Твену доставляло особое удовольствие наблюдать, как кожа на лице Уилла начинает пузыриться и стекать вниз под воздействием огня, превращая этого мерзавца в пепел. После этого своеобразного ритуала ему стало легче – так сказал лечащий врач. Твен ему поверил. Что стало с Уиллом Брауном на самом деле, он не знал. После того случая с конём, который произошёл несколько лет назад, Уилл, возможно, всё ещё находился в коме. А может, уже нет. В любом случае Уилл Браун ждал удобного момента, чтобы отомстить за себя. А для этого ему нужно было, чтобы братья вернулись. Поэтому они и сбежали будучи ещё пацанами, чтобы их усыновитель не нашёл вдруг братьев и не совершил возмездие. В дверь палаты постучались, она приоткрылась, и вошёл доктор. Под медицинским халатом нараспашку виднелись тёмные брюки и белая рубашка. Это был лечащий врач Твена, который вёл его с момента поступления в эту клинику. Твен был хорошим пациентом: не буйным, не скандальным, не злым. Таких, как он, врачи называют идеальными пациентами. Яну нравилось общаться с ним, слушать его, подсказывать, как поступить в той или иной ситуации. Он помог Твену побороть свои страхи, какие-то – кардинальным путём, например, тот страх, связанный с усыновителем. Другие страхи исчезали быстрее и больше не возвращались, например, страх Твена остаться одному на земле, никем не любимым. С этим Ян боролся по-другому. Здесь хорошо помог брат пациента, Марк. Он часто навещал Твена. Сейчас пришло время отпустить Твена в здоровую жизнь. И хотя Ян, как лечащий врач, понимал, что пациенту будет вначале тяжело, он не мог поступить иначе. Твен должен справиться и доказать себе, что он сильный и всего добьётся сам, без помощи доктора и больницы. Твен оторвал взгляд от потолка и посмотрел на врача. Улыбка моментально появилась на лице, говоря о том, что он очень рад видеть своего доктора и друга. Но тут же улыбка погасла, как фонарик на улице с приходом солнца, потому что Твен понял, зачем пришёл Ян. – Здравствуй, Твен, как твои дела? – Спасибо, доктор, всё хорошо. – Всё ещё думаешь, что написать на этом потолке? – Он такой белоснежно-девственный, что я не могу оторвать взгляд. – Что бы ты на нём написал? Какие мысли у тебя в голове? – Ничего определённого, что я хотел бы выбросить на этот потолок в качестве картины. – Думаю, твоё подсознание знает, что можно здесь написать, но ты пока не готов. – Возможно, вы и правы. Как всегда, впрочем, – Твен улыбнулся Яну и, встав с пола, уселся на кровать. – Ты знаешь, зачем я пришёл сегодня? – Догадываюсь, но скажите сами. Вдруг я не прав. – Хорошо. Завтра мы тебя выписываем, и ты уезжаешь домой, в новую здоровую жизнь. И сейчас я тебя спрашиваю, готов ли ты? – Не знаю Ян, всё так неопределённо и безумно страшно. – Почему тебе страшно? Расскажи мне. – Я не знаю, как меня воспримет общество, мой брат. Смогу ли я жить на свободе? Нужна ли мне эта свобода? – Твен, всем нужна свобода и тебе тоже. У тебя есть одно незаконченное дело, ты должен его завершить. – Да, я помню. – А теперь я хочу, чтобы ты вернулся в прошлое и рассказал, что стало отправной точкой твоего нахождения здесь. – Ян, ты же всё знаешь. Это брат решил, что мне лучше побыть здесь какое-то время. Потому что Марк боялся, что я могу с собой что-то сделать. – Почему ты хотел убить себя? Что стало тому причиной? – Всё началось, когда мы с братом решили выставить мои картины на всеобщее обозрение… Глава 12. Выставка 1995 год, Новый Орлеан, штат Луизиана – Что ты хочешь написать, брат? – спросил Марк, глядя на пустой холст, на котором не было ни намёка на краску. – Ещё не знаю, мне тяжело собраться с мыслями. В голове такая пустота, что я слышу, как там ветер завывает, собирая по углам остатки разума. – Не переживай, возможно, у тебя просто творческий застой, и нужно вдохновение. Твен посмотрел мрачно на Марка и лёг на диван. Он смотрел на потолок и представлял, как несколько веков назад один величайший скульптор, которому пришлось спешно переквалифицироваться в живописца, согласился на тяжелейшую работу в своей жизни. Ему нужно было расписать высокий и неудобный потолок Сикстинской капеллы. Работал он четыре с половиной года не покладая рук, нанимая и увольняя помощников так часто, что никто из них не мог претендовать хоть на малую часть потолка. Звали этого величайшего художника Микеланджело. – Да, он, и правда, был гением! – О ком ты говоришь, Твен? – О Буонарроти, о Микеланджело Буонарроти. – Я знаю одного Микеланджело, у него ещё была оранжевая повязка, и он ловко управлял нунчаками. Обожаю их всех, классная четвёрка! – Марк начал размахивать руками, словно держал в руках оружие японских ниндзя. – Вот ты дурень, я не о черепашках говорю, а о скульпторе и живописце, в честь кого был назван этот зелёный черепах! – Ммм… и что в нём особенного? – Ты знаешь, что, он расписывал Сикстинскую капеллу, стоя на лесах, а не лёжа, как многие утверждают! – Откуда мне это знать, я даже не знал, что есть такой живописец. – Я тоже хочу быть как Микеланджело! – Расписать какую-нибудь капеллу? – Возможно, я ещё не решил… Не могу больше писать, выдохся! – Пойдём пройдёмся, нам нужно найти тебе вдохновение, иначе твоя картина так и останется незавершённой.