Упирался Рябов недолго. Уже наутро он рассказал, что украденные продукты они с Ежом продали человеку, которого знали по прозвищу Дубило. Выдавать этого Дубилу Рябов явно не хотел. Он довольно подробно объяснил, как они проникали в магазин, как вытаскивали продукты, показал, куда отнесли украденное. Но совершенно не мог обрисовать Дубилу, говоря, что видел его только ночью и не запомнил. Дубило отдал ему семьдесят пять рублей и сказал, чтоб ближе чем за три версты они подходить к тому месту, где сложили продукты, и не думали. Все же примерно через час Рябов пошел посмотреть, что произойдет дальше. Но тайник был пуст. Розыском Дубилы занимались липкинские сотрудники милиции, это входило в их задачу, но Гвоздева что-то тревожило в этой истории, интуиция упорно подсказывала ему, что здесь есть какая-то связь с делами, находящимися в производстве у него самого. Размышляя об этом, капитан вдруг вспомнил, что совсем недавно в разговоре с Сонькиным столкнулся с созвучной кличкой - Кандыба. Вечером к Александру Михайловичу зашел Лукин. - Я, кажется, выхожу на него, - сказал инспектор. - Человек, носящий кличку - Кандыба, живет в собственном домике на окраине города, трудится кочегаром в средней школе: сутки работает, двое отдыхает. Ведет трезвый образ жизни. Вдовец, но имеет, так сказать, постоянную подругу. Она приходит в его дом и остается там иногда на ночь, а иной раз на день-другой. Стирает, куховарит и прочее… Кандыба домосед, почти никуда не ходит, гостей не принимает. - Кто же это? - Антон Прохорович Дыбин. Звучит: Дыбин - Кан-дыба. - Но тот-то - Толик. Раз Толик, значит, еще молодой. Этому сколько? - Родился в 1935 году, в Витебской области. В нашем городе живет с 1956 года. Отслужив в армии, с товарищем приехал сюда. У приятеля была сестра, Дыбин с ней познакомился, а потом и женился. Она была бездетной вдовой, на одиннадцать лет его старше. Три года назад угорела и умерла. Лукин полистал страницы своих материалов. - В последние дни на работу к Дыбину два раза приходил мужчина лет тридцати, высокий, костистый, чуть сутуловатый, руки длинные. Лицо сухощавое, нос орлиный. Ничего не приносил. Придет, посидит, покурит и уйдет. - А почему, Николай Степанович, ты думаешь, что этот Дыбин и есть Кандыба? - Родинка у него над бровью. - Над какой бровью - над левой, над правой? - Сам-то я еще не видел. - А та женщина, которая приходит к Дыбину, не Вятка ли? - Не думаю. Личность этой женщины пока устанавливается. - А как же ты на Дыбина вышел? - Просто. Подумал: Кандыба - либо фамилия такая - Кандыбин, либо кличка от фамилии с корнем «дыба». Городские паспортисты помогли. Обнаружилось - Дыбин. Я им заинтересовался, а у него бородавка над бровью… - По моим сведениям, Кандыба должен быть моложе. - Этот тоже не очень старый. - Когда он теперь на работе будет? - Послезавтра. - Пусть директор школы во двор выйдет и вызовет его к себе, да так встанет, чтоб Дыбина хорошо видно было. А мы его Сонькину потихоньку покажем. Сонькин, посмотрев из автомобиля на Дыбина, сказал, что он этого человека совсем не знает, даже не видел его никогда. Машина тронулась. Следуя указаниям Сонькина, остановились напротив старого трехэтажного дома. - Вот тут, - хриплым от волнения голосом, проговорил он, - вход со двора, от правого угла третий подъезд, сразу за котельной… Там живет тот самый дед Тюря. Имеет две небольшие комнаты на первом этаже, маленькую кухню. У него еще родственники есть. - Спасибо. Поехали! - распорядился Александр Михайлович. В тот же вечер Лукин побывал у Тюри - Ивана Евтеевича Кочанова, щуплого и малорослого пенсионера шестидесяти восьми лет. Квартира не блистала чистотой, и воздух в ней был спертый. Деревянный стол, накрытый засаленной и потертой клеенкой, старый растрескавшийся и покосившийся комод, две железные койки с ватными старыми тюфяками и такими же подушками, заправленные изношенными байковыми одеялами. - Вы что же так и живете, Иван Евтеевич? - поинтересовался Лукин, представившийся работником жилищно-коммунального хозяйства. - Сыро у вас, неуютно. И не очень чисто. - Да что взять с больного старика, - ответил Кочанов, - у меня и племянница есть, и прописана тут, а жить со мной не хочет, брезгует, знать. Они, молодые, вон какие пошли - им все духов-одеколонов подавай. Вот она и живет у какой-то подруги. У тебя, говорит, плохо пахнет. А я уж привык. И где я силу возьму - чистоту наводить. «Логово», - подумал Лукин. - Не сюда ли попадает кое-что из краденого?» - А мы сейчас решили посмотреть все эти старые квартиры, - говорил между тем Николай Степанович, неназойливо, но весьма внимательно осматривая жилище Кочанова. - Надо что-то предпринять. Где ремонт сделать, где переоборудовать, чтоб жильцам удобнее было. А вы, Иван Евтеевич, может, желаете переселиться?.. - Нет, нет! - горячо возразил старик, - я тут еще до войны жил, и на войну отсюда уходил, и с войны сюда пришел, здесь и старуха моя померла. Нет, нет! Ничего мне не надо, спасибо за заботу. Доживу здесь. Так как есть. Позднее выяснилось, что рассказ старика имел кое-какие погрешности, хоть и звучал самым искреннейшим образом. Его старуха действительно здесь померла в сорок девятом году, когда еще совсем не была старухой. После ее смерти ушла из дома и девушка-племянница, которой теперь было уже за пятьдесят. И жила племянница не у подруги, а со своим законным мужем на этой же улице, оставаясь прописанной у дяди и оказывая ему за это кое-какие услуги. Жилплощадь мужа состояла из одной комнаты в четырнадцать квадратных метров в старом доме с коридорной системой, и поэтому никого не смущало такое положение, суть коего яснее ясного: помрет дядя, племянница займет квартиру. Хоть и не велика, а все же отдельная, двухкомнатная. «Да, здесь надо будет поработать, - думал Лукин, уходя. - А старик-то лишь с виду неказист»… Теперь предстояло установить личность Кандыбы, поскольку Дыбин отпадает. Судя по всему, от него тянутся нити в другие стороны. Из сведений о Кандыбе, полученных Гвоздевым, следовало, что он является организатором краж на вокзале. Сам же или совсем не ворует, или берет, но тут же передает украденное подручному. Да и только ли на вокзале орудует этот Кандыба? Задача не простая, но разрешимая. Есть еще Суслик. Отличительный признак - походка. Ходит, как в своих комических фильмах Чарли Чаплин ходил. Носки в стороны, каблуки обуви всегда стоптаны. Походка неуверенная, шатающаяся. Бледный, водянистый блондин. Но теперь, после провала Сонькина, они не скоро придут на вокзал. В других местах «работать» будут. Гвоздев закончил дело Сороки, укравшего магнитофон. Виктор, как уточнил следователь, уже два раза находился на излечении в психиатрической больнице, состоял на учете в диспансере. Доказательства его вины в открытом похищении магнитофона были собраны с исчерпывающей полнотой. В соответствии с требованиями закона, с материалами подробно ознакомился адвокат, после чего Александр Михайлович направил дело в народный суд для разрешения вопроса о применении к виновному принудительных мер медицинского характера. Практически завершил он работу и по делу Сонькина, но последнюю точку пока ставить не спешил, допуская маленькую хитрость: доколе дело находилось у него в производстве, он в любое время мог беспрепятственно затребовать доставки арестованного в отделение для производства необходимых следственных действий. Сонькин доверился Гвоздеву полностью. Александр Михайлович нисколько не сомневался, что добросовестная помощь Сонькина будет иметь большое значение для разоблачения уже явно начавшей обозначаться воровской группы. Позвонил Лукин: - Александр Михайлович! Я только что говорил с Липкино. Сообщают, что продукты, украденные Рябовым из магазина, были увезены на автомобиле марки «ГАЗ-61». - И?.. - Думаю, что автомобиль этот был с периферии. Сливочное масло, колбасу, сыр, сахар легче и проще продать где-нибудь в селе. - А липкинские коллеги как думают? - Ищут, - уклонился Лукин от ответа. - И еще: Рябов наконец признался, что если покажут того мужчину, которому он продукты продавал, то он его без ошибки опознает. У него, говорит, лицо необычное и шея длинная. - Дубило - Кандыба? - Не исключено. Связь с Рябовым, возможно, возникла случайно. Кстати, прошлой ночью на товарной станции кто-то вскрыл контейнер и украл из него ряд вещей. К тебе этот материал не попадал? - Нет… После того как Лукин положил трубку, раздался звонок начальника отделения подполковника Шульгина: - Зайдите ко мне, Александр Михайлович. Едва Гвоздев вошел, Шульгин поднялся ему навстречу: - У нас, понимаешь, небольшая загвоздка случилась. Ты как раз очень нужен. Садись, пожалуйста. Александр Михайлович знал, что подполковник называл на «ты» немногих своих подчиненных и то лишь тогда, когда был очень чем-то взволнован или озабочен. - К нам на днях новый следователь пришел, на место Хромова, фамилия его - Паверин. Дали мы ему материал: ночью в вагонном парке преступники похитили немалое количество тушенки. Охранники говорят, что их было трое, но поймать удалось только одного, Жиренкова. Как Паверин с ним ни бился, тот показаний не дал. На допросе Паверин сорвался, оскорбил Жиренкова. Тот тоже огрызнулся. При такой ситуации Паверин не может дальше расследовать это дело. Кроме того, мне кажется, что задержанный имеет отношение к кражам, связанным с Кандыбой. - Понял, - сказал Александр Михайлович. - Если прикажете, я возьму это дело. А Паверин - он что, не опытен, молод еще? - Нет! Шесть лет стажа имеет. Только вот по характеру немного сучковат: заносчив, неуживчив, самолюбив. Эти сведения - с последнего места его работы. Может быть, они не совсем справедливы. Думаю, надо помочь ему войти в наш коллектив. - Понял. - Ну вот и хорошо. Бери дело у Паверина и начинай им заниматься. Распоряжение о передаче дела Гвоздеву, видно, и огорчило, и обозлило Паверина. Достав из сейфа тоненькую папку, он шлепнул ее на стол Александру Михайловичу.