Своих друзей Жиренков не выгораживал, но и сваливать на них вину, для того, чтобы оправдать себя, не пытался. Александр Михайлович понял все это и вздохнул с облегчением - это говорило о том, что Жиренков только изменил метод борьбы, но продолжает бороться и, значит, каких-либо эксцессов с его стороны опасаться нечего. И это было важно. Всякий следователь, так или иначе, несет моральную ответственность за душевное состояние подследственного, за то, как пойдет процесс духовного перевоспитания, начало каковому он сам и закладывает. - Не падайте духом, Станислав Иванович, - сказал он, - я не думаю, чтобы вы очень любили ваших, теперь, считай, уже бывших «друзей»… - Какая там любовь! - грустно усмехнулся Жиренков. - Тогда я посоветую вам: увидевшись с кем-либо из них на очных ставках, в робость не впадайте. Потом вы встретитесь с ними еще только раз - в суде, а уж после расстанетесь надолго. Поздно вечером Канюков с пустыря тенью проскользнул к дому, в котором жила Раиса Щелканова. Стукнул в окошко, которое распахнулось, и ловким, привычным движением влез в него. - Собери что-нибудь закусить, - попросил он Раису, снимая пиджак и ставя на стол бутылку водки. - Не надо бы, поздно уж. - На душе нехорошо что-то. Еще с того момента, как Сонькин попался, - Анатолий, сбросив полуботинки, лег на постель поверх одеяла. - Зря ты расстраиваешься! Сколько уж таких попадалось. - Оно, конечно, будто бы и нечего беспокоиться. Не пойман - не вор! Старый закон. И все же, что-то покалывает. А тут еще Тунгус попал. - Тунгус - кремень, - уверенно сказала Раиса, - и умница. Он, если не сумеет выкрутиться, один пойдет. - Вчера встретился с Орехом, - проговорил Анатолий. Раисе он доверял, у него не было от нее тайн. - Злой, как сатана, глядит волком. Угораздило же меня попасть в лапы к этому тигру… Вспомнился тот день, когда он в самом прямом смысле попал в лапы Ореха. Отбыв наказание за очередную карманную кражу, Анатолий вернулся домой и некоторое время «болтался», не имея желания взяться за какую-либо работу. Как-то в трамвае он увидел, как мужчина весьма скромной наружности вынул из кошелька, набитого пятерками и трехрублевками, мелочь, купил билет и кошелек небрежно сунул обратно в карман своего плаща. Анатолий приблизился, выбрал момент и запустил руку в чужой карман. В этот же миг словно железными клещами схватили его за запястье. Сердце Анатолия сжалось. Однако, к его удивлению, мужчина стоял как ни в чем не бывало, ни один мускул не дрогнул на его сухом, жестком лице. Ничего не оставалось делать, как терпеливо ждать. На остановке незнакомец двинулся к выходу. Анатолий послушно шел рядом с ним. За углом, на небольшой треугольной площадке, стояло несколько скамеек. - Давно этим видом спорта занимаешься? - спросил мужчина, когда сели. - Честное слово, в первый раз! - взмолился Анатолий, уловив в голосе незнакомца добродушные нотки. - Давно гуляешь? - Второй месяц, - поник Анатолий. - Жрать, что ли, нечего стало? - Вот, вот! Третий день не евши… Анатолий врал, и незнакомец видел это. Руку Анатолия он не отпускал, лишь чуть-чуть ослабил хватку. - Где живешь и с кем? Пришлось сказать. - Заработать хочешь? - Как? - На одном складе нужно взять краску. Ну, банок триста… - Как же их возьмешь? - И взять можно, и деть есть куда. Так как? Анатолий молчал. - Я предлагаю «заработок» верный и… солидный. - Сколько? - даже не подумав, как-то автоматически спросил Канюков. - Полтинник за банку. Сто банок - полсотни у тебя в кармане, двести банок - сотня, и так далее… ну? - Согласен, - буркнул Анатолий. - Документы у тебя при себе какие-нибудь есть? - Справка об освобождении. - Давай! Справка перешла в руки незнакомца. Он прочитал ее, положил в карман и отпустил руку Анатолия. - Договор такой, - незнакомец жестко посмотрел в глаза Анатолия, - я тебя знаю, а ты меня нет. И никогда ничего не пытайся узнать обо мне. Не то плохо будет. Понял? - Понял, - потирая затекшую руку, послушно выдохнул Анатолий. - Будешь понятливым и расторопным, жить станешь недурно, о нашей встрече не пожалеешь. - Мужчина легонько потрепал его по плечу. - Поближе познакомимся, подружимся. А теперь пока! С того дня и стал Анатолий подручным. Потом он все же узнал, что мужчину зовут Антон Прохорович Дыбин. Тот и кличку ему изобрел - Кандыба. «Кан» - Канюков, «дыба» - от Дыбин. Антон Прохорович Дыбин внешне жил нелюдимо, тихо. Никому и в голову не приходило, что у этого человека есть тайна. И эта тайна была такова, что он сам старался думать о ней как можно реже, да и то с опаской. Он родился в одном из западных районов Витебской области в семье колхозника, его родители в свое время подверглись раскулачиванию. В самом начале войны отец Антона дезертировал из армии и где-то некоторое время скрывался. Объявился он лишь во второй половине июля 1941 года с приходом немцев. Родион, так звали отца, стал активным полицаем, а затем был зачислен в карательный отряд. Антон, носивший тогда другое имя, и его маленькая сестренка Маня, родившаяся за год до начала войны, жили тогда хорошо - всего у них было вдоволь. Злой и заносчивый, мальчик искренне гордился своим отцом, а отец, что называется, потихоньку приучал его к «своему делу», не раз брал с собой в карательные экспедиции, разумеется, если настоящего боя не предполагалось. Однажды отец сказал: «Смотри, сынок, вот это враги - большевики, бывший председатель колхоза Прохор Дыбин. Это он загнал в Сибирь твоего дедушку. А это его семья…» Неподалеку, под дулами автоматов, стояли дети Прохора Дыбина: мальчик Антон и девочка чуть постарше Мани. Детей вдруг отпустили. Приказали им бежать в сторону леса. «Бегите, Антоша!» - сказал Прохор. Он надеялся, что, может быть, ребят и вправду пощадят. Антон взял сестренку за руку, и они побежали к лесу. Каратели улюлюкали и стали прицельно стрелять им вслед. Дети были убиты на глазах у родителей. Тут же расстреляли Прохора и его жену. Мальчик видел и другие сцены, похожие на эту, но эта почему-то ему запомнилась особенно. Весной 1944 года Родион, почувствовав, что фашистам не удержаться на советской земле, тайно отправил семью в маленькую деревушку, расположенную довольно далеко от прежнего места их жительства. Жена Родиона говорила, что мужа ее, партизана, убили немцы, что дом сгорел и ничего у нее не осталось, жить негде и питаться нечем. Добрые люди пожалели, сказали: «Вон пустая изба - живи». Через несколько дней, глубокой ночью, под видом партизан приходил отец и несколько его приятелей. Принесли продуктов, одежды и много советских денег. Ночью ушли. Деньги сразу были запрятаны в тайник. Больше своего отца мальчик никогда не видел. Вскоре после окончания войны мать заболела и умерла. Похоронив мать, некоторое время он жил как в тумане. Приходили какие-то люди, что-то говорили, что-то приносили, о чем-то спрашивали. Он молчал, инстинктивно понимая, что может сказать что-нибудь лишнее. Понемногу он пришел в себя и однажды ночью взял из известного ему тайника оставшиеся там деньги, зашил их в драные ватные брюки. Потеплее одел Маню, и они потихоньку покинули дом. День застал их далеко от тех мест. Один за другим попутные грузовики увозили их в глубь России. А мальчик все думал: какую бы историю про себя рассказать. И в какой-то миг вспомнил вдруг хриплый голос: «Бегите, Антоша!» Вот оно! Ни отца, ни матери в живых нет. И детей нет тоже. Никто никогда не догадается. И решил он, что с этого момента станут они с Маней Дыбины. Он пусть будет Антон, а Маня пусть так и останется Маней. …Недели две обитали они в Горьком, ночуя где придется и как придется. Деньги на еду у мальчика имелись. Он с нежностью относился к сестричке и все твердил ей: «Твоя фамилия - Дыбина! Ну скажи три раза: Дыбина, Дыбина, Дыбина!» В конце концов Маня усвоила фамилию. Он внушал ей также, что папа ее был партизан и его убили немцы, и маму тоже убили немцы. Когда необходимое в представлениях Мани было сформировано, он сказал ей, что ему надо поехать далеко-далеко, а ей нельзя. И он поэтому отведет ее к хорошим людям. Он привел девочку в детский дом, дал ей записку, которую, как умел, написал сам. В записке значилось: «ЭТО МАНЯ ДЫБИНА. ПАПУ И МАМУ УБИЛИ НЕМЦЫ. БРАТ АНТОН ПРОХОРОВИЧ ДЫБИН». - Вот девочка, - сказал он вышедшим к ним сотрудникам детдома, - у нее нет никого. Я ее брат. Я сейчас приду. И больше не пришел. Так сестра его Маня стала Дыбиной, а он сам - Дыбиным Антоном Прохоровичем. Убедившись, что Маня пристроена, он двинулся дальше на восток. Бродяжничал до тех пор, пока оставались деньги. Деньги кончились в Иркутске - здесь он и остановился. Был уже конец октября. Стало холодно. Нарочно пошел на базар и стащил там с лотка вареную рыбину, был приведен в милицию. Из милиции его направили в детский дом. Потом он попал в ремесленное училище. Повзрослев, он во многом разобрался и понял, что отец его совершил в жизни тяжкую ошибку и, стало быть, все их беды идут от его вины. Обида камнем лежала на сердце. За мать, оставшуюся в памяти светлым пятном. За сестричку Маню, выраставшую без родительской ласки, за себя, обездоленного, лишенного всего, даже собственного имени. И чтоб ослабить горечь обиды, он все время искал способ устроить свою жизнь так, чтоб не угасая тлело чувство злорадного удовлетворения местью. Все необходимые следственные действия по уголовному делу Сонькина были выполнены. Александр Михайлович вызвал обвиняемого. - Считаю следствие по вашему делу, Павел Семенович, законченным, - объявил он и спросил: - Защитник вам нужен? - Зачем? - махнул рукой Сонькин. - Не надо мне защитника. Все, что может сказать в суде защитник, я скажу сам. Не первый раз! - Тогда знакомьтесь с материалами, - предложил Александр Михайлович, - читайте, как говорится, от корки до корки. - Значит, все? - спросил Павел упавшим голосом. - Читайте. Потом потолкуем. - Да что тут читать! Я все читал уж! - Нет, читайте. Чтоб потом никакого сомнения у вас не возникло. Чтоб уверенность у вас была полная. Читайте, читайте, это необходимо. Вы должны знать, что написано в вашем деле.