— Растворилась твоя слива, — сказал Федот, наполнил стакан, закрыл глаза, сосчитал до «трех» и махом выпил. Самогон оказался ядреным. Из глаз старшего лейтенанта выступили слезы. Мужик это заметил. — А ты говоришь, слеза не чистая, — произнес он и протянул руку. — Витя! — Федот. — Ну и как? — Ты знаешь, сколько за убийство сотрудника милиции дают? — Мы с Митей Каблуковым в одной автоколонне работали. Пока ему ногу не отрезали. — Ногу? — Курил мало. Тромбы образовались… — Витя вынул из кармана рубашки сигарету без фильтра, вставил в рот. — Врач так и сказал, курить нужно много или совсем не баловаться… — Знаю я этого врача, — сказал Федот. — Я курю много, так что мне бояться нечего. — Много — это сколько? — Две пачки в день. — И давно? — Как из армии пришел… — Значит, долго. Но мало… Две пачки — это мелочь… Нужно как минимум десять, — с уверенностью сказал Федот. — Нет. — Водитель покосился на него. — Я же сказал, что знаю этого врача. Он сам мне говорил… Две пачки — это мало. — Но десять — это слишком! — повелся мужик. — Курить много или совсем не баловаться… Если тебе ногу отрежут, чем на педаль жать будешь? — Да ну тебя! — Витя вынул изо рта сигарету, с сожалением глянул на нее и выбросил в окно. — Значит, работал, говоришь, с Каблуковым? Федот повернул голову, глянул на пшеничное поле и увидел, как оно поднимается к небу. Поле вверх, голова вниз, глаза в стороны. Двести грамм первача без закуски — мрак. — Да, работал. Машина по-прежнему шла вперед, а Витя вдруг сместился куда-то вправо от Федота. Его голос теперь звучал где-то далеко. — Дочка у него была? — поинтересовался старший лейтенант. — Почему была? Есть дочка. Лиза… А зачем она тебе? — Да жениться надумал. — На Лизке?.. Так она же старше тебя… — Если бы только это… Банкир там на ней один жениться собирается, не слышали? — Банкир?! Нет, не слышал. — Может, она рассказывала? — Кому она там рассказывала, когда в деревне и не появляется? — Совсем не появляется? — Она у нас уже совсем городская. В Москву, говорят, перебралась. — Давно ее видели? — Да уже и не помню… Подружка ее приезжает, а она нет. — Подружка? — Любка Камышова. — Не знаю такую. — А ты что, всех баб знаешь? — спросил Витя и усмехнулся. — Нет, всех баб я не знаю, — ответил Комов. — Но стремлюсь к этому. — Она сейчас Рыбалова. — Кто Рыбалова? — Сознание опера вдруг прояснилось. Перед его мысленным взором всплыла Люба Рыбалова. Федот давил на нее. Она жалко отбивалась и все искала глазами кого-нибудь, кто бы мог за нее заступиться. Круча вроде бы протянул ей руку помощи, хотя и не стал снимать с нее подозрений. — Ну так Любка… По мужу она Рыбалова… Что здесь непонятного? — Да ты, Витя, не обращай внимания. — Комов покрутил пальцем у виска. — Это у меня там тайны следствия… — Какие тайны? — Сорокаградусные. Или в твоей сливе больше было? — А то! — Крепкие у тебя тайны, Витя… И когда эта Люба Рыбалова приезжала? — Да она и не уезжала. — Что-то я не понял… Она где живет? — В Москве. Замуж там вышла… — Живет в Москве, а из деревни не выезжала. — Выезжала. Но приезжала. На днях приехала, так до сих пор гостит. — С мужем приехала? — спросил Федот. — Нет… А что? — Водитель с подозрением глянул на него. — Нет, ничего… — Баба она красивая… — Я тоже так почему-то подумал. — С чего ты это подумал? — Да слива твоя в голову ударила. — Я так и решил, — сказал Витя и улыбнулся. — Еду и думаю, кому я там в этой вашей деревне нужен? — У меня можешь переночевать. — Опять сливами кормить будешь? — Ну а что? Машину поставлю, и можно. — А мне работать надо… Значит, нет, говоришь, Каблуковой?